Я вас люблю не за, а вопреки

Николай ХРУСТАЛЕВ.

- Учили меня хорошо, по крайней мере, своих учителей вспоминаю с великой благодарностью, они были в меру требовательны при том, что учить нам приходилось больше, чем сейчас. Мы учили и логику, и психологию, нас заставляли много читать, много часов отводилось литературе, так что всю классику, скажем, я прочла, пока училась. Но если уж начистоту, то школу я не любила, учиться не любила, хоть и была до седьмого класса отличницей, только потом какие-то четверки появились. Тем не менее эта рутинная система - обязаловка, обязаловка, обязаловка - угнетала. У меня образовались определенные интересы - театр, музыка, интересно было заниматься этим, и я в конце концов была благодарна судьбе, она наградила меня туберкулезом, которым болела четыре года...

- Впервые встречаю человека, который благодарен за подобное судьбе...

- Так это позволяло мне не ходить в школу. Иногда месяц, иногда полгода, и это время я посвящала тому, что было занятно мне лично, а не тригонометрии, не черчению, которые терпеть не могла.

- Так, разговора о средней школе с тобой заводить не стоило... Но ведь был еще и вуз, то, как там преподавали, теперь тебе помогает?

- Совершенно не помогает. Понимаешь, учительство - дело совершенно особое - ты или учитель, или нет, научить этому нельзя, как нельзя научить актерскому искусству, можно окончить театральный вуз, а артистом все равно не стать, тут призвание. Так что если говорить о моих московских гитисовских педагогах, то это были замечательные личности, образованные, своеобразные, потрясающие эрудиты, влюбленные в то, что делают. Сейчас я, кажется, и перечислила все те свойства, без которых педагог невозможен, иначе ученики за ним просто не пойдут.

- Из чего можно сделать вывод, что ты, стало быть, и эрудирована, и интересна.

- Увы... Нет, не могу причислить себя к эрудитам, хотя, конечно, что-то знаю по тем предметам, смею даже думать, что знаю достаточно. Но что во мне действительно присутствует, давая право заниматься тем, чем занимаюсь, так это любовь к ребятам. Я очень рада, что имею возможность сталкиваться с этим ярким, неординарным, таким непосредственным и искренним миром. Когда глаза чисты, когда в них горит интерес, который кто-то еще не успел погасить. Иногда бестактностью, иногда неумением проникнуть в суть.

- Ученики, прямо скажем, у тебя необычные, будущие балетные артисты...

- Прошу прощения, но насчет их необычности это так и не так. Конечно, большинство из них влюблены в свою будущую профессию, они прекрасно знают, чем им предстоит заниматься, фанатично работают. Но далеко, кстати, не все. Однажды я заговорила с нашими выпускниками о любви к балету, о том, что без нее в театре будет делать нечего, и вдруг услышала совершенно прагматическое суждение, что, мол, свой выбор мы же не сами делали: мама привела, начал заниматься, потом инерция, потом с этим оказывается многое связано, друзья появляются. Так что...

- А почему укор такой в голосе? Словно, так не бывает, словно, мамы не приводили за руку. А потом все образовывалось, учились, теперь танцуют.

- Да в том-то и дело, что не танцуют. Тех, о ком речь, не один театр не принял, они поступили в другие вузы, занимаются другой работой, сейчас ведь конкуренция.

- А кто из твоих воспитанников радует тебя мыслью, что ты к их выбору тоже как-никак руку приложила?

- Ну начиная с 74-го года, за четверть века, через мои руки прошли многие, кто учил мой предмет - историю театра, музыки, балета. Но радует меня, что это не только, к примеру, Кайе Кырб, но и все те, кого знают в сегодняшнем эстонском балете.

- А по твоему предмету Кайе Кырб успевала?

- Еще как, она по всем предметам была хороша. Это очень редко так бывает, что человек по специальности имеет выдающиеся способности, а в теоретических дисциплинах слаб. Я, во всяком случае, сталкивалась с этим крайне редко. И Кайе тоже была молодцом. Она вообще уникальный человек - так работать, как работала она, должна сказать, не работал никто. Когда поздним вечером мы после занятий уходили домой, то в каком-то зале продолжал гореть свет, и там занималась Кайе.

- Теперь давай вспомним о том, как несколько лет назад в скромной квартире на улице Роозикрантси собирался народ, приносил с собой нехитрую снедь, гонял с нею чаи, а перед тем и после того звучала музыка, стихи. Такой салон получался.

- Я вообще считаю, что те встречи положили начало нынешнему Русскому филармоническому обществу. Тогда много играл Володя Игнатов, играла уехавшая теперь в Германию Света Мишурис, даже хоровая капелла Ольги Тунгал один раз сумела в квартире поместиться.

- Позже такого рода попытки повторялись, или мы говорим сейчас об исключении, подтверждающем правило?

- Глубоко убеждена, что такое где-то происходит и сейчас, просто я не в курсе. Дело, думаю, даже не в потере дома на Роозикрантси, такая форма общения, вероятно, себя уже исчерпала, вылилась в концерты филармонического общества, в музыкально-литературные вечера, что зародились в городской библиотеке, там уже людей можно было собрать больше. Хотя, конечно, атмосфера прекрасной тесноты, своего круга - ее можно было добиться только в квартире. Вот ведь и на радио пытались, и на телевидении придумать такого рода салонные вечера и не получалось - уюта того не было, дыхание другое.

- А твои ученики, между прочим, Пушкина читают?

- Обижаешь. Они очень много читают, они замечательные, у них чудный педагог Лидия Гаршина, тартуская выпускница, училась у Лотмана, и они не только Пушкина читают, но и Бестужева-Марлинского, Карамзина, кого они только не читают.

- А как быть тогда с сетованиями артиста Анатолия Кузнецова, любимого всеми за Сухова из "Белого солнца пустыни", который говорил: "Что там люди из прошлого, нынче молодежь уже не знает, кто такой Николай Крючков. А ведь он был на слуху еще недавно, гордостью был". Знают ли твои ребята предтечей в своем искусстве?

- Наверняка, хотя бы уже потому, что вся история эстонского балета начинается во втором десятилетии XX века. А первым великим человеком в эстонском балете стала Рахель Ольбрей, она сумела добиться создания в театре "Эстония" балетной труппы, добилась, что балеты ставились на сцене как самостоятельные представления. Тогда-то и появилась великолепная Клавдия Майдутис, стала ведущей танцовщицей, потому уехала за рубеж, но умирать в очень преклонном возрасте приехала на родину, где прожила еще год. Кстати, Валентина Кашина, возглавляющая издательство "КПД", предложила мне написать книгу для старшеклассников русских школ об эстонском балете. Иногда слышу: мы должны стараться что-то делать для русской культуры в Эстонии. А для меня никогда не стоял вопрос, что надо делать для русской культуры, или эстонский, или английской. Существует общемировая культура, просто культура. Это естественно, что русские дети должны знать Пушкина или Лермонтова, естественно. Но так же неестественно для меня будет, если при этом они не будут знать Шекспира, Гюго, Золя, Таммсааре. Никогда не могла этого понять, потому что никогда не была ни на чем зациклена. У меня есть свои привязанности и имена самые разные. Сейчас есть такая тенденция: нас обижают, так давайте не забывать, откуда мы. Так что по этой логике музыкантам Русского филармонического общества играть только русскую музыку? А что тогда делать с Бахом, Моцартом, Бетховеном? Да нет, невозможно это, да и зачем? К тому же мы живем в таком интереснейшем месте, на перекрестке культур, как же мимо этого проходить? Наоборот, надо пользоваться величайшими возможностями и сокровищами, посланными нам судьбой.

- Чтобы разговор наш не получился совсем уж серьезным, давай завершим его, как говорится, на поэтической ноте, несколькими строчками из Людмилы Градовой.

- На такой широкой аудитории как-то непривычно...

- Когда-то же надо начинать...

- А про Пушкина можно? У меня есть маленький такой цикл про Пушкина, Дантеса и Натали. Несколько строчек про Александра Сергеевича:

Я вас люблю не за, а вопреки,
Ваш профиль, фас нисколько не классичен,
Да что уж там? Вообще ассимитричен.
Я вас люблю не за, а вопреки...