Как мужика матом обложили

Юрий ГРИГОРЬЕВ.

Pугались сын с отцом из-за любого пустяка, мелочи. Ничтожные, убогие разговоры, изо дня в день одни и те же, разжигали неприязнь, портили и без того скверные отношения и характеры. Любимым коньком каждого было обвинять другого в том, что неправильно живет и жизни не понимает.

В начале февраля прошлого года Рославицкий-старший получил пенсию. Мероприятие обмыли. Поздно вечером отец с сыном проснулись, нашли еще бутылочку - третью за день, как говорится, "впендюрили" ее в удовольствие и... начали ругаться.

- Батя, - вспоминал в своих показаниях Виктор, - стал упрекать меня, что я нигде не работаю и что он меня кормит. Я велел ему заткнуться. Он обложил меня матом. Я его тоже послал. Тогда отец схватился за нож. Но я его упредил. Ударил кулаком в грудь, в ухо, один раз, кажется, пнул ногой в голову. Падая, он ударился о батарею. Пьян я был: куда и сколько бил - точно не помню. Он потерял сознание, изо рта пошла кровь. Дело было на кухне. Я подложил ему под голову рваную фуфайку, убедился, что он живой, и пошел спать.

На следующий день Рославицкий-младший пробудился от страшного грохота. То Степан Владимирович попытался подняться, да, охнув от боли, снова повалился на пол.

Отцу становилось хуже и хуже. Когда вечером шестого февраля к ним в гости заглянул приятель Виктора - Олег, Рославицкий-старший лежал в одних трусах в кухне и стонал.

- Я понял, - говорит Олег, - что его кто-то избил. Думаю, сын. Хотя сам Владимирович мне ничего об этом не сказал. Предложил вызвать "скорую" - он отказался. Наверняка по той же причине - боялся Виктора. Сына своего. Перенес деда на кровать. После этого прожил у них в доме два дня. Степану Владимировичу становилось хуже, он перестал даже говорить. Седьмого вечером я ушел, а когда на следующий день утром вернулся, отец моего друга был мертв.

Как потом показал Рославицкий-младший, отец умер без него. Покормив его утром с ложки, самостоятельно Степан Владимирович уже ничего не мог делать, - сын пошел прогуляться. Вернулся - отец мертвый. Покойника срочно нужно было обмыть-одеть, так что Олег оказался как нельзя кстати.

- Когда я зашел в квартиру, - рассказывал он на следствии, - старик лежал на полу в чем мать родила. Виктор как-то спокойно произнес: "Конец бате приснился..." Я подошел, посмотрел: действительно, "приснился". Сказал, нужно бы вызвать "скорую" и полицию, иначе похоронить отца не удастся. Виктор не соглашался, уверял, что тогда его посадят. Он жутко боялся, что труп увидит кто-нибудь еще. Показывая на синяки, говорил: "Куда их спрячешь? Да лучше я его разрублю и в помойку выброшу, чем из-за него в тюрьму садиться!" Я стал уговаривать: нехорошо так, отец все-таки, давай соберем документы и похороним по-человечески!

Виктор подумал и попросил помочь ему одеть труп. Мы одели. Все как положено: рубашку чистую, брюки, пиджак, носки. Потом Витька сказал, что ему необходимо выпить. Сходил куда-то за спиртом, выпил. И мы пошли за врачом. Однако по пути его забрала полиция, он был вдребезги пьян, а я дошел до больницы, но врача не нашел, и вернулся к Рославицким. Как ни странно, Виктор сидел уже на кухне - его почему-то отпустили.

К утру Рославицкий-младший проспался и позвонил в скорую. Объяснил, что у него отец умер. Со "скорой" приехала и полиция. В тот же день он написал явку с повинной. Затем на следственном эксперименте подробно и без принуждения рассказал, как, при каких обстоятельствах и когда отца жизни лишил.

В суде Виктор Рославицкий от всех своих признательных показаний отказался. Говорил, что давал их по принуждению, на него-де оказывалось давление. Знать не знает, кто расправился с любимым отцом и отчего тот умер.

Суд критически отнесся к клятвам обвиняемого, что не бил он отца, что попросту оговорил себя. А потому уйти ему от ответственности не удалось.

Суд приговорил отцеубийцу к семи с половиной годам лишения свободы в тюрьме закрытого типа. Возможно, хоть там протрезвеет и покается. Пока же ему не до того - жалость к самому себе затмевает все иные чувства.

Хоронила Степана Владимировича дочь Людмила. О том, что отец умер, ей сообщили соседи. Четыре дня спустя. Проводить его в последний путь было по большому счету некому. Ни друзей, ни добрых знакомых за свои шесть с половиной десятков лет он так и не нажил. А соседи вспоминают о покойном, что пил, бранился да из дому тащил все, что под руку попадалось...