|
|
Национальность как сословиеТыну ЫННЕПАЛУ, Картинка сердитых лиц русских подданных, униженно ожидающих вида на жительство (экая двусмысленность!), напомнила мне о предмете, над которым я задумывался и прежде: насколько разграничение по национальности стало в современном мире сословным разграничением? Мелочи Эстонии - лишь осколок зеркала, отражающего ход вещей в большом мире.
Разрыв в благосостоянии растетСословность - это нечто такое, что обретается по рождению. В традиционном сословном обществе наследственная принадлежность к сословию определяла в жизни все. Тот, кто родился в крестьянской семье, наследовал крестьянский удел копаться в земле. Даже если человеку удавалось тяжким трудом подкопить немного монет, лишь в редчайших случаях он мог переступить границы своего сословия. Считалось естественным, что государствами правят те, кто рожден быть правителем...Национальность, гражданство государства и сегодня обретаются в основном по рождению. Иные пути - уже исключение, возможности воспользоваться которыми сегодня всюду больше ущемляются, чем расширяются. И так же, как в Средневековье, сегодня происхождение определяет многое. Бангладешца и габонца от американца или шведа сегодня отделяет не столько расстояние между государствами, сколько их национальная принадлежность, или сословие. Чем активнее люди путешествуют и контактируют, тем заметнее становится их сословное различие. Одни по врожденному праву имеют доступ ко всем благам и достижениям цивилизации, другим удел наблюдать за этим праздником жизни по спутниковому телевидению. Как известно, разрыв между богатыми и бедными странами не уменьшается, а увеличивается. Тем самым врожденное право не убывает, а набирает силу. Различия становятся все утонченней. Например, эстонское свидетельство о рождении может быть микроскопично лучше латышского. Наше стремление в Европейский союз - прежде всего плохо скрытое желание подняться над собственным происхождением, купить себе дворянскую грамоту.
История ироничнаРазве история не иронична? Все европейские национальные движения XVIII и XIX веков были направлены против сословного общества. Сословные различия внутри одного народа тогда были больше, чем сегодня межнациональные различия. Обычным было, что сословная принадлежность подчеркивалась и языковым различием. В Эстляндии и Лифляндии, например, высший слой говорил на немецком, низший на "ненемецком", или родном языке. Высший и низший слои существовали, как два разных народа.Подобное положение не было исключением. Французскому дворянину принадлежит теория о том, что французский народ имеет двойное происхождение: дворянство ведет генеалогию от франков, которые некогда завоевали Галлию и покорили галлов, сделав их своими рабами и слугами. Из этого древнего права завователя выводили они свое неотчуждаемое врожденное право править остальным народом, облагать его налогами в свою пользу. Позднее эта выдумка обернулась против самих же дворян: революционеры и демократы рискнули заявить, что дворянство - элемент, чуждый для французского народа, вернее, другой враждебный ему народ. По мере того как национальное разграничение формируется в новую сословную разграниченность, жизненную важность вновь обретают и различия по языку. Правившие Эстляндией и Лифляндией немцы не додумались до того, чтобы крестьян учить немецкому языку. Различие в языках должно было указывать, кто есть кто. Считалось, что крестьяне не способны постигнуть всего изящества языкa. Но господа сами в необходимой им мере учили язык своих подданных. Похоже, что теперь мы, эстонцы, не сознавая того, переняли былое немецкое отношение к нам: мы не особенно-то и хотим, чтобы "иноязыкие" выучили наш возведенный в сословие государственного родной язык. Ну, могут они сдать эти экзамены, но "все равно" они этот "трудный" язык никогда по-настоящему не выучат... Одним словом, паспорт паспортом, а мы все равно определим, кто есть кто. Например, хотя бы по тому, верно или неверно они пользуются глагольными формами tegema и teha.
|