Привет, Ларошфуко!

Николай ХРУСТАЛЕВ.

- Ирина, накануне праздника как-то не хочется говорить о замдиректорской прозе жизни. Так что о ней давай в следующий раз, а сейчас лучше вспомним, что однажды тебе довелось побывать в Лондоне в Королевском театре, где ты не только участвовала в международном управленческом семинаре, но еще и смотрела спектакли. И все без переводчика, потому что знаешь английский. Немалое достоинство. Какие достоинства у тебя есть еще?

- Раз вспомнил о Лондоне: знаешь, как там, творческие во всяком случае, люди завидуют нашей театральной системе. Боже мой, говорят, делайте что угодно, только сохраните ее. В ней же стабильность. Пусть театральные люди получают немного, но когда они знают, что через неделю, месяц, год работа у них все равно будет, тогда есть уверенность. А когда ее нет, о каком творчестве думать?

- Видишь, тебе все это говорили, а ты понимала.

- Ты насчет английского? Какое же это достоинство? Сегодня это необходимость. Да и сказать, что я его знаю, было бы сильно. Просто мне всегда это было интересно. С детства. Хотелось, получалось, вот как-то само собой вышло, и пригодилось. А насчет достоинств: оценивать себя со стороны трудно, тем более что я человек ужасно самокритичный.

- Раз так, то какой у тебя самый большой недостаток?

- Сейчас произнесу такое привычное: я очень ленивая. Конечно, можно сказать и по-другому: не хватает энергии, еще что-то мудреное придумать, но всегда ловлю себя на том, что когда прихожу домой после нашего растянутого ненормированного рабочего дня, и прихожу не в восемь или в девять, как обычно, а часиков в семь, то все равно больше делать уже ничего не хочется. После целого, с половины девятого утра, дня в театре на все остальное не хватает уже ни времени, ни сил. Но заставить-то себя можно, а раз не заставляешь - значит лень. Потому и досуги у меня самые обыкновенные - стирка, уборка, такое вот постоянное развлечение.

- По правда говоря, не знаю в нашем театре ни одного человека - костюмера, реквизитора или монтировщика, который хотя бы однажды не выходил на сцену в спектакле. Ты, по-моему, единственная.

- Ну уж... И зачем это мне выходить на сцену?

- Потому что ее считают магнитом, она притягивает как бы.

- Она и притягивала меня в школе. Правда, я никогда ни в чем не участвовала, всегда все сама создавала, что-то там придумывала но Новый год или 8 Марта. То Баба-Яга, то Красная Шапочка.

- Такая хрупкая - и Баба-Яга?

- Ну, положим, такая хрупкая я сейчас, а в те времена была совсем даже не хрупкой. А в нашем студенческом театре Тартуского университета мне отчего-то всегда доставались роли мужчин. Причем я всегда любила пародии, занималась этим, и репертуар Аркадия Исааковича Райкина знала практически наизусть. У меня дома было три или четыре его пластинки, и я это рассказывала. Насчет качества не знаю, но меня очень хвалили, удивлялись: вот какая молодец. А какие люди хвалили: Юрий Михайлович Лотман, Зара Григорьевна Минц, Лариса Ильинична Вольперт, которая руководила нашим театром. Так что во всяком случае внутренние актерские намерения во мне присутствовали, но поскольку я в себе никогда не уверена, очень часто не уверена - так скажем, то вот, значит, и не судьба.

- Странное дело: чего-чего, а неуверенности в себе театр никому не прощает.

- Так ведь есть чувство ответственности за все, знаешь, что должна, поэтому нельзя расслабляться, как нельзя и голос повышать, хотя, каюсь, иногда бывает, редко. Чаще хочется повысить голос, но сдерживаешься, стараясь сохранить на лице суровое выражение. Что тоже удается с трудом, но и иначе нельзя, кто же тебя, несуровую станет слушать в этом сумасшедшем доме. Когда театр называют сумасшедшим домом, тут есть доля истины. Здесь не может быть ничего раз и навсегда установленного, здесь все построено на эмоции, и не надо думать, что эмоциям в театре, люди творческие. Я о принципе, о подходе к делу. А раз все люди творческие, то и сумасшедший дом. Потому что все время в работе душа, а когда этих душ много, то внутренний процесс постоянный, непрерываемый.

- Кстати, тебе самой директор выговоры объявлял?

- Объявлял, бывало такое. Даже на доске приказов висела. А за что, уже не помню...

- Обижалась?

- Да нет... Вообще-то он человек у нас мягкий, добрый, и нередко мы с ним начинаем конфликтовать, потому что он не умеет отказывать. А я-то как раз понимаю, что в конкретной ситуации как раз надо отказать. Я же тоже не люблю отказывать, но бывает так часто, что не любишь, а отказать надо. Вот и получается, что эта возможность перекладывается на меня.

- Ладно, не будем больше о грустном. В твоем кабинете под лестницей долго висела на стене фотография, где ты была снята в компании с Депардье. С кем бы тебе хотелось еще запечатлеться?

- Во-первых, тот Депардье был восковой. А, во-вторых, такого стремления я не испытываю. К нам в театр приезжает ведь немало известных людей, актеров, которых я люблю, уважаю. Но за автографами к ним я не бегу. Проработав в театре уже немало лет, ведь прекрасно понимаю, что мы сами создаем для себя образ звезды, нечто идеальное, потрясающее. А человек может быть совсем другим. Так что на него лучше смотреть и любоваться со стороны, не стремясь знать какие-то подробности - с кем, когда, почему, жены, дети... Вот это меня как-то особенно не волнует. Иногда даже думаю: лучше не знать. Вот он на сцене: замечательный, прекрасный, талантливый. А другого и знать не надо. Зачем разочаровываться? Я с удовольствием читаю мемуары, только что закончила дневники Олега Борисова, актер, конечно, потрясающий, но даже не потому что когда-то что-то слышала, а судя по дневникам, можно понять, что человек был очень сложный. Представляю, что это было такое - сталкиваться с ним в работе. Так что пусть в актере присутствует загадка.

- Вспомнив о гостях-гастролерах, стоит уточнить, что тут ведь палка о двух концах: и на интересных людей охота посмотреть, и о собственной кассе беспокоишься...

- Конечно, когда люди несут свои деньги в другой театр, иногда немалые деньги, у нас они платят гораздо меньше, то это не слишком радует. Опять же мы вроде всегда рядом, и можно сказать, что, мол, к своим всегда успею, они тут под рукой, а гости приедут и уедут. Но, хоть это, возможно, из моих уст прозвучит и странно, мне кажется, что, с другой стороны, совсем не плохо, что у людей есть выбор, что они могут сравнивать. Эта живая конкуренция вовсе не плоха, помогает людям не переставать интересоваться театром, со временем понимать, что интересно, что не очень. Для общетеатральной жизни осведомленность хорошая вещь. И важно, что при этом свой театр не остается на периферии общего интереса. И нередко сравнение своего и чуждого получается в нашу пользу: спектакль нравится, доставляет удовольствие. При том, что иной гастрольный может огорчить. Не случайно говорю иной, потому что мы видим и немало достойного. Хотя особенно в последние месяцы есть ощущение какого-то перебора с гастролями, зритель теряется, не знает, что предпочесть, хочет угадать, цены-то по понятным причинам кусаются. Думаю, и театральные менеджеры, которые привозят сюда гастролеров, иногда сами мешают друг другу, события накладываются одно на другое, иногда почти одновременно. А город маленький, зрительская аудитория небольшая, русского театрального населения еще меньше, тех, кто по-настоящему интересуется театром, еще меньше. Так что, когда говорят: а вот в Риге, а вот в Питере, то при чем здесь это? Тут и сопоставлять нечего: театральный Таллинн - территория малонаселенная. И все же оставаться в гордом одиночестве тоже не самое лучшее.

- В одной пьесе, которая идет на сцене нашего театра, кто-то у кого-то спрашивает: "У тебя есть желание, которое кажется тебе невыполнимым?" Ирина, у тебя есть невыполнимое желание?

- Ларошфуко, извини, однажды уже высказался на эту тему: "Человек никогда не бывает несчастлив, как ему это кажется, и никогда не бывает счастлив, как ему хочется". Так что только чего захочешь, а тут откуда ни возьмись Ларошфуко. Пусть не всегда, но часто видишь, что здесь, в театре, тебе работа в радость. Здесь, где, с точки зрения людей нетеатральных, не жизнь, а одно сплошное веселье. Не всегда, сам знаешь, но без радости не обходится. Мне, например, приятно знать, что сегодня попасть к нам на премьеру становится делом престижным. И даже если человек мало чего понимает в том, что увидит на сцене. Для него все равно престижно в этот вечер оказаться в театре. Может, потом и привычка придет, и понимание. Он начнет не только отмечаться на премьерах, но и смотреть, что там на сцене происходит. Больше писать, пишут разное, но пишут. Уже слава Богу...

- А праздновать-то будешь 27-го, как положено?

- Спрашиваешь...