"Молодежь Эстонии" | 05.12.02 | Обратно

Золотая «бронза» Москвы

— Ивар, наверное, странно спрашивать об этом пловца, к тому же олимпийского чемпиона по плаванию, но чего в жизни не бывает: вы тонули когда-нибудь?

– Тонуть – такого не было, а вот первый испуг пережил. В бассейне «Калев» для начинающих детей есть маленькая ванна, воды по пояс, в ней мы чему-то научились, а потом перешли в большой бассейн, и тренер говорит: «Ну, давай, прыгай, покажи, как умеешь плавать». Я прыгнул, подумал, что там, под водой, ничего нет, и сильно испугался. Хорошо, дорожка рядом оказалась, я за нее уцепился.

— Плавание — спорт молодых, успехи приходят рано, а с ними и популярность, наверное. В кругу сверстников во всяком случае.

– В школе таких замечательных пловцов, как я, мастеров спорта, было сразу несколько человек, четверо или пятеро, потому что класс у нас был спортивный, специализированный. А рядом учились ребята, которые так углубленно спортом не занимались. Возможно, они и относились к нам с определенным почтением, не без этого, но тут была не к нашим успехам зависть, а к нашей возможности куда-то ездить, что-то видеть, со стороны все ведь кажется в розовых тонах.

— Странно, что при вашем внушительном росте вы в баскетбольной Эстонии выбрали плавание.

– Все дело в старшем брате, в Юри, пошел по его стопам. Я только подрастал, а он уже ходил в бассейн, хорошо плавал.

— В Ленинградский институт физкультуры имени Лесгафта вы поступали, когда главным девизом эпохи было: куда угодно — лишь бы поступить. Будь у вас возможность выбрать то, к чему душа лежит, выбрали бы что-то другое?

– В то время главным для меня был все же спорт, этому ничего не должно было мешать. Пойди я учиться в другой институт – с серьезным спортом пришлось бы проститься.

— Не секрет и то, что тогда классные спортсмены жили получше, чем средний человек. Это тоже стимулировало ваше желание добиться определенных результатов?

– Конечно, нечто подобное присутствовало. Существовали доплаты, которые назывались стипендиями, их величина зависела от спортивного ранга, для заслуженного мастера спорта – одна, для мастера международного класса – другая. И ставки были солидными, до 350 рублей в месяц, не считая полного обеспечения. Сборы, гостиницы, питание – все оплачивалось. Чемпион мог формально числиться на какой-то службе и приходить туда только за зарплатой. Я погрешил бы против истины, сказав, что мне не хотелось иметь значка «Мастер спорта». Во-первых, тогда получение спортивного разряда стимулировало тебя самого, выполняя определенный норматив, ты должен был показать какой-то результат. Мы стремились к нему, а на тех, кто уже носил значок, смотрели с восхищением.

— Сколько лет вы шли к своему значку?

– С 7 до 16 лет, считайте...

— А ваши сверстники в это время в кино бегали, с девочками знакомились?

– По-настоящему серьезно спорт вошел в мою жизнь лет в 12-13, а до этого он воспринимался как развлечение, забава. Серьезность пришла, когда увидел, что появился какой-то результат. А от этого стало что-то зависеть, поблажки в школе пошли, от каких-то уроков освобождали.

— И все же работу в любом спорте к легкой прогулке не отнесешь. Из нескольких плавательных дисциплин вы выбрали вольный стиль, почему?

– Может, предрасположенность была такая. Хотя начинал-то я плавать на спине, но там что-то не пошло, и я перевернулся и поплыл, что называется, на животе. Получаться стало лучше. И потом, если начать разбираться в тонкостях, то в любом деле не стоит заниматься всем подряд. В плавании кто-то в брассе силен, кто-то в баттерфляе. Определить эту предрасположенность как раз и есть талант тренера. А когда у пловца все получается – тогда он создан для комплексного плавания.

— То, что вашим тренером в Петербурге стал Генрих Яроцкий, наверняка стало чем-то определяющим в судьбе?

– К тому времени Яроцкий был в спортивных кругах человеком известным, он воспитал уже нескольких олимпийских чемпионов, Виктора Косинского например. В его группе, куда попал я, были пловцы, подготовленные к Монреальской олимпиаде, знаменитые уже Крылов, Богданов, Поляков. Оказавшись рядом, я не мог не начать тянуться за ними – когда попадаешь в сильную компанию, сам становишься сильнее.

— Не стоит повторять, что великие тренеры обладают далеко не сахарным характером, они жестки, деспотичны порой. Это не вызывало ответной реакции, протеста?

– Да нет, все воспринималось иначе. Конечно, протест мог возникнуть, но ненадолго, а уж мыслей уйти не было никогда. Тем более что по своей воле от Яроцкого не уходили, только те, кто не выдерживал, не справлялся с нагрузками, психологическими прежде всего, все-таки конкуренция внутри группы была очень высокой. А иногда отчислялись те, кто был при отличных данных чересчур уж строптив, агрессивен, не находил с тренером и окружающими общего языка.

— На Московской олимпиаде вы добыли сразу две медали — золотую в эстафете и бронзовую в индивидуальном заплыве. Эстафетную команду можно сравнить с футбольной или хоккейной?

– Конечно, ведь окончательный результат зависит от выступления команды в целом, не только от действий одного, но всех вместе. В эстафете есть тоже свои особенности, необходимо, к примеру, чтобы в момент касания того, кто финиширует, ноги стартующего следом уже отрывались от тумбочки, тут надо точно попасть. Это отрабатывается отдельно, и сегодня уже даже существуют всякие технические возможности. Например, чтобы на больших, титульных соревнованиях этот момент отслеживать, в стартовые тумбочки вмонтированы специальные датчики, которые фиксируют сотые доли между финишным касанием и стартовым отрывом ног. Толкнулся чуть раньше – все, дисквалификация.

— Читал где-то, что московская индивидуальная «бронза» была для вас ближе и роднее, чем командная золотая.

– Это так. В команде успех делится на всех поровну, а тут все зависит только от тебя, твоих возможностей. Это я сам сделал, я сам добился. К тому же до Московской олимпиады у меня таких уж особенно громких титулов не было.

— В то время попасть в олимпийскую команду при равных возможностях было достаточно сложно.

– Во-первых, Яроцкий был человеком и специалистом, мнение которого имело вес. Допускаю, что могло сыграть роль и желание представить в команде пловца из союзной республики, что принималось во внимание, было уже политикой. После Олимпиады было первенство мира в Эквадоре, где мы заняли второе место, были европейские чемпионаты, но пиком спортивной судьбы осталась Олимпиада в Москве.

— Уйдя из большого спорта, вы искали себя в разных сферах жизни. Работали в Спорткомитете, бизнесом даже пытались заниматься, безуспешно, впрочем. Может, не созданы для таких занятий?

– Не знаю. В бизнесе надо оказаться в нужное время в нужном месте, наверное, не оказался. Сейчас работаю по таможенному ведомству, и эта работа мне нравится, она не нудная, каждый раз встречаешься с чем-то новым.

— Олимпийским чемпионом вы стали в 20 лет, вернулись заслуженным мастером спорта, за две медали получили, небось, большие деньги...

– Немалые...

— Во всяком случае, по тем временам. Но, главное, были планы, жизнь давала карт-бланш. Что потом свершилось, чего не произошло?

– Наверное, не получилось в полной мере воспользоваться тем самым карт-бланшем, о котором вы сказали. А вот как дальше жить – этот вопрос надо было решать. Возможно, поэтому я сейчас вообще стараюсь уйти от спорта, работаю на таможне, продолжаю учиться, являюсь сегодня студентом-заочником третьего курса Таллиннского Института права. Это совсем другое дело, буду юристом.

— Значит, сможете защитить и спортсмена-ветерана, который обратится к вам за помощью?

– Думаю, смогу. Но тут, мне кажется, самое важное человеку самому не останавливаться, не опускать рук.

Николай ХРУСТАЛЕВ