"Молодежь Эстонии" | 05.12.02 | Обратно

Арнольд Рюйтель: «Люди уходят, чтобы вернуться»

– Господин Рюйтель, долгие годы вы провели на Вышгороде, работая в парламенте. Чем для вас были эти годы?

– Здание парламента Рийгикогу на Вышгороде ассоциируется у меня с многовековой жизнью эстонского народа. Когда-то здесь было городище древних эстов, моих предков. Пришли чужаки и остались властвовать на века, а на месте городища был построен величественный замок, который мы видим и сегодня.

Затем перед моим внутренним взором встает период независимой Эстонии, за которым вновь последовало полвека чужевластия. Теперь мы снова независимы, и на Вышгороде идет повседневная, обычная для всего мира парламентская работа. Несколько, может быть, однообразная, но очень напряженная, в которой сталкиваются различные взгляды, противоположные мировоззрения.

Многие депутаты парламента, возможно, и не ощущают мировоззренческой подоплеки проблем и поступают, исходя из интересов момента, выполняя социальные заказы той или иной общественной группы. Заказы эти в основном экономические, и средством для их достижения служат обычно деньги. К сожалению, такова реальность.

Мне такие вещи не нравятся. Поэтому я принадлежал к числу парламентариев, которые считают подобные вещи преходящими и вообще не участвуют в пустопорожних склоках. Я не брал слово на парламентских слушаниях, потому что разговоры в этом зале ничего не стоят, стоит только голос. Зато я встречался с народом, и мы основательно обсуждали все проблемы.

— И эти проблемы как-то решались в парламенте?

– Мы и объединившиеся с нами политические силы голосовали только за те законопроекты, законы и статьи законов, которые считали правильными. В обществе обычно существуют политики, исповедующие левые, правые и центристские взгляды. Сейчас у нас идет период реформ, но нужно смотреть вперед. В парламенте представлены и левые, и правые силы, что должно сглаживать крайности. В противном случае можно и не почувствовать середины.

– Вы говорите, нужно смотреть вперед. Существуют понятия «взгляд лягушки» и «взгляд орла». Лягушка не может оторваться от земли, поэтому ее картина мира плоская. Картина мира орла шире, объемнее и сложнее. Обладаете ли вы орлиным взглядом, и если так, то трудно ли быть орлом?

– Мне кажется, что именно с высоты птичьего полета следует рассматривать развитие общества. Но важен и взгляд на уровне лягушки. Он не дает забыть о проблемах отдельного индивида. Когда его проблемы перерастают в процесс, они попадают в орбиту внимания орла. Для того и существует государство, чтобы видеть и проблемы отдельного индивида, и происходящие процессы. Каждому отдельному человеку в каждом конкретном случае надо помочь, и государство должно создать необходимые для этого механизмы.

– Как бы вы с орлиной высоты охарактеризовали сегодняшнее состояние Эстонии?

– С орлиной высоты представляется, что в целом Эстония развивается в правильном направлении. Нам только предстоит создать новые ценности, которые привлекут в Эстонию иностранный капитал. Но процессам нижнего уровня мы уделяем недостаточно внимания. Например, развитые европейские страны зорко отслеживают их. У них созданы специальные механизмы, позволяющие следить за такими процессами и реагировать на них. Мы же видим, что происходит на нижнем уровне, но у нас отсутствует политическая сила для реализации этого знания. Нынешняя правительственная коалиция способна оценивать эти вещи реалистично, но все-таки дела обстоят не так, как следовало бы. И это надо помнить. Правда, в Эстонии, по сравнению с советским периодом, существенно возрос уровень преступности. Общество сильно поляризовалось: капитал сосредоточился в одних руках, а подавляющая часть общества становится все беднее. Это одна причина. Другая – через Эстонию пролегают пути перевозки наркотиков между Востоком и Западом. Преступные группировки состоят в значительной мере из приезжих. Эта область исследования заслуживает внимания, и я действительно хочу заняться этим весьма серьезно. Возможности для этого есть.

– Вы реалист?

– Да, я считаю себя абсолютным реалистом. В противном случае моя жизнь не сложилась бы так, как она сложилась. Благодаря своему реалистическому взгляду я мог влиять на экономические, научные, социальные и политические процессы, в том числе и на процесс восстановления независимости Эстонии. С высоты орлиного полета особенно заметно быстрое развитие Таллинна, чего нельзя сказать об окраинах. Я был избран в парламенте от Юго-Восточной Эстонии, где ситуация самая непростая. Не очень заметен прогресс и в некоторых других регионах.

– Обеспечить такое развитие и есть задача государства?

– Государство должно охватывать взглядом всю страну, его механизмы должны одинаково действовать всюду. Государство и общество построены по принципу пирамиды, нижнюю часть которой образуют народ и все происходящие процессы. В Эстонии фундамент пирамиды есть, но сама она еще не воздвигнута. Поэтому высшие политические и властные структуры государства парят в воздухе, в пустоте, не имея возможности надежно опереться на основание. Это подтверждают и социологические исследования.

Я говорю об этом с тревогой. Я понимаю, что эта пустота – следствие смены поколений. Сейчас власть и политику осуществляет в основном молодое поколение, не отягощенное опытом философского осмысления процессов и получившее массу рекомендаций из-за границы. Когда Советский Союз развалился, западные ученые-экономисты и политики высшего уровня начали усиленно пропагандировать идею шоковой терапии, усматривая в ней лучший способ ускорения как экономического и социального, так и политического развития стран Восточной Европы. Если путем поэтапного, step by step, развития общество вышло бы на определенный уровень, предположим, за десять лет, то путем шоковой терапии этого якобы можно было достичь за шесть-семь лет. Теперь от этой теории отказались. Польша испытала оба варианта. Вначале и Эстония пошла путем шоковой терапии, но для общества это оказалось неприемлемым. Возник эффект маятника. Мы резко качнулись вправо, проводили реформы, но тут маятник ушел влево. Так он и будет качаться: влево – вправо, влево – вправо, пока не остановится в центральном положении. Но на это понадобится не десять, а пятнадцать-двадцать лет.

И следствие этого процесса – социальные потери. Мы попали в компании стран и народов мира с самой низкой рождаемостью. Рождаемость была низкой уже в советское время, но сейчас рождается почти на треть меньше детей, чем шесть-семь лет назад, и это – один из результатов шоковой терапии. Человек утратил социальную мотивацию, не видит перспективы, не может создать семью, опасаясь за ее судьбу.

– Сейчас вы стоите у руля государства и смотрите на страну с высоты орлиного полета. А чем вы занимались, когда были вне политики?

– В тот период, когда я был вне политики, я создал Институт национального развития и сотрудничества, который существует до сих пор. Мы провели серьезную работу, прослеживая все те факторы, которые определяют развитие общества сначала на уровне нации, затем на уровне республики, региона и мира. К сожалению, из-за отсутствия денег мы многого не смогли опубликовать. Сотрудники института делят области своего исследования на условные факторы, которые рассматриваются в развитии: нация как таковая, демографическая ситуация, культура, образование, здравоохранение, экономика. Мы можем говорить как об экономике в целом, так и о финансах, о сельском хозяйстве, о лесном хозяйстве, о рыбоводстве и так далее. В рамках каждой темы мы устанавливаем приоритеты. В экономике мы должны в первую очередь развивать производство на базе восстанавливающихся ресурсов. Восстанавливающиеся ресурсы способствуют сохранению для будущих поколений достойной в понимании эстонцев жизни. Далее мы переходим к социальным проблемам, исследуем проблемы внутренней безопасности и безопасности в целом.

– Тот ли вы Арнольд Рюйтель, что пять, десять, пятнадцать лет назад?

– Я всегда отличался консервативным мышлением. Думаю, что без него человечество уже давно погибло бы. Распад советского общества определило именно отсутствие необходимого консерватизма. Многое строилось на фантазиях – и в экономике, и в национальном вопросе. Полагали, что один завод может производить сапоги или шапки для всего населения Советского Союза. Все было сконцентрировано и взаимосвязано. Например, Тартуский гребеночный завод производил почти половину необходимых в Советском Союзе расчесок и мог казаться весьма эффективным. На самом же деле такая экономика дестабилизировала и расшатывала общество.

– Как бы вы сформулировали сейчас основную ошибку советского строя, которая в конечном итоге и стала причиной его распада?

– Живой мир построен из клеток. Клетка слона такого же размера, что и клетка блохи. Законы физики действуют везде и всегда. Даже с помощью современной строительной техники невозможно построить крышу здания шириной в несколько километров. Точно так же и общество не может регулировать все и вся. И никакая вычислительная техника здесь не поможет. Человеческий мозг не в силах объять необъятное. Это одна сторона проблемы. С другой стороны, человек мыслит реалистически лишь тогда, когда опирается на локальные (природные и прочие) обстоятельства и традиции, в которых формировались его народ, язык и культура. Как бедна была бы культура человечества, а возможно, даже обречена, если бы не состояла из различных культур, охватывающих все возможности существования человека. Ошибка советского общества заключалась в том, что оно задалось целью уничтожить все экономические и национальные различия, чтобы создать одну, так называемую советскую культуру. Я думаю, что именно тотальная унификация как раз и уничтожила советское общество. Для меня это было совершенно неприемлемо. Только об этом в те годы нельзя было публично говорить, это означало бы идти против советского строя.

– Пожалуйста, охарактеризуйте себя в нескольких словах. Что за человек Арнольд Рюйтель?

– Я — человек впечатлительный. Мое детство прошло на Сааремаа и было чудесным. Мои мать и отец были людьми тонко чувствующими, отсюда в известной степени и мои врожденные свойства. Но в то же время я — законченный реалист. Я строил реальный мир и в советское время, потому что мои ощущения и взгляды не совпадали с теми, что насаждало государство. Я и тогда верил, что придет время, когда общество больше не будет мириться с таким порядком. А этот период надо пережить. Рабиндранат Тагор сказал: люди уходят, чтобы вернуться. Я воспринимаю себя представителем своего поколения. Одни приходят, другие уходят. Нам, моему поколению, нужно уметь уступать. Задача нашего поколения – осознать прошлое и сегодняшнее развитие и увидеть мир сквозь эту призму. А мир – это мозаика различных культур.

– Много говорят о загадочном русском характере и особом складе русской души. А в чем, по-вашему, заключается сила эстонского народа?

– Я полагаю, что определяющим для эстонца является дом, семья. Эстонец привязан к своему дому. Определяющим для него является наличие собственного жилища. Я родом из деревни, и поэтому моя связь с землей более тесная, чем у людей, которые уже на протяжении нескольких поколений живут в городе. Может быть, поэтому я более остро ощущаю, что местом зарождения исконных ценностей эстонского народа является хутор.

Да и в городах эстонцы предпочитают строить свое жилье, а не жить в многоквартирных домах. Поэтому в Мустамяэ и в Ласнамяэ относительно мало эстонцев, эти районы заселены людьми приезжими. Эстонцы живут в Нымме и в Харьюмаа. Окрестности Таллинна тоже застроены поселками.

Эстонец – человек оседлый. В советские времена нам пытались внедрить мысль о том, что твой дом – это не дом и не улица, а огромная страна. Для эстонца это было неприемлемо. Люди бежали из села, где многим из них приклеивали ярлык «кулак» и ссылали в Сибирь. Семьдесят тысяч эстонцев из миллионного населения были сосланы. В последней войне и в послевоенные годы мы потеряли четверть своего народа – кто погиб на войне с той и другой стороны, кто бежал из страны за границу, кого сослали. Произошла утечка интеллектуального потенциала народа.

Эстонцы быстро интегрируются в другое общество, но в то же время упорно придерживаются своих национальных обычаев. И депортированные, и беженцы стремились сохранить свои национальные традиции. Но вдали от земли предков уже следующие поколения совершенно ассимилировались и почти полностью утратили национальную идентичность. Это – результат навязанных эстонцам процессов. В этом смысле эстонцы значительно отличаются от русских. Русские жили на громадных просторах и не формировались как нация, проживая компактно. Эстонцам не присущ кочевой образ жизни. Это в значительной мере формировало и его духовный мир.

– Как вам видятся отношения между русскими и эстонцами?

– История приучила нас жить рядом друг с другом. Но надо сразу разделить ту историю, которая была связана с амбициями Российской империи и позже Советского Союза по отношению к Эстонии и эстонцам, и ту историю, которая связывала сами народы. Для Российской империи и Советского Союза Эстония была объектом колонизации. В памяти нашего народа сохранилось все, что связано с русификацией последних десятилетий XIX века и репрессиями советской власти во второй половине ХХ века и попытками русифицировать нашу страну. Если бы Эстония не восстановила независимость в 1991 году, то, вероятнее всего, сегодня коренное население Эстонии оказалось бы в меньшинстве.

Историю нельзя забывать. Но и на прошлом нельзя построить будущее. Эстония осознала ту реальность, в которую она вступила после вновь обретенной свободы. Государство составляют его граждане, какой бы национальности они ни были. Эстонцы гордятся тем, что государственным языком Эстонской Республики является эстонский язык. Так это определено и в Конституции республики. Наша страна – это единственное место на земле, где государство идентифицирует себя посредством эстонского языка. Таким образом, каждый гражданин Эстонской Республики должен считаться с тем, что у него есть определенные обязанности как перед государством, так и перед эстонским языком. Но жизнь показывает, что различий в понимании ситуации между русскими и эстонцами остается все меньше. Для молодежи эстонский язык уже не преграда. Граждане будущей страны — члена Европейского союза, будь то эстонцы, русские или представители других национальных меньшинств, понимают, что перед ними стоят совершенно иные задачи. И это еще больше объединяет людей. Конечно, остаются различия менталитета, темперамента и культурной ориентации, но, по-моему, это многообразие только обогащает общественный ландшафт нашей Эстонии.

– Чего в наших народах больше – схожести или различий?

– Это нельзя взвесить на весах. Иногда и в различиях намного больше схожести, чем мы готовы себе в этом признаться. И наоборот, внешнее сходство может таить в себе большие различия. Так, например, эстонский и финский языки родственные, но в менталитете наших народов достаточно много различий. Эстонская культура родилась и развивалась в лоне протестантизма. Русская культура зиждется на православии. Но если мы возьмем эстонскую литературную классику, например, «Правду и справедливость» А.Х. Таммсааре, то увидим определенное влияние творчества Ф.М. Достоевского. Достоевский, в свою очередь, был подвержен влиянию этики Канта. Культура – это всегда диалог. Схожесть и различия формируются в ходе этого диалога.

– Говорят, что работа президента – одна из самых нервных и эмоциональных?

– Я бы не сказал, что эта работа более нервная, чем ответственная и руководящая работа в какой-либо другой сфере. Везде, где должность предполагает ответственность перед коллективом, будь то семья, фирма или государство, главное – осознавать значение ответственности. Но, конечно, надо признать, что личная жизнь президента отодвинута на задний план. Каждый день, с раннего утра до поздней ночи, заполнен самыми разнообразными делами. Даже выходных не остается для общения с близкими. Это требует больших сил и эмоциональной устойчивости. Надо уметь хорошо переносить стрессы.

– Вы в прекрасной физической, духовной и эмоциональной форме. Как вы ее сохраняете?

– Мне помогает спорт. В молодости я и легкой атлетикой занимался, и в баскетбол играл. Когда я серьезно занимался спортом, наша волейбольная команда занимала третьи-четвертые места в чемпионатах Эстонии. А во время службы в Советской армии на Черноморском флоте играл и в волейбол, и в баскетбол в команде Дунайской флотилии и в сборной флота. Участвовал в первенстве Украины. Тогда я получил вполне приличную физическую подготовку. После службы я продолжал заниматься спортом. Во время заочной учебы в сельскохозяйственной академии играл в ее команде. А потом жизнь так закрутилась, что на спорт времени не хватало. Сейчас я только бегаю по песчаному берегу моря, чтобы максимально быстро получить нужную мне нагрузку.

Правда, в годы восстановления независимости Эстонии о физических нагрузках пришлось забыть. Мой рабочий день начинался в шесть-семь утра и кончался в час-два ночи. И все – при постоянном психическом напряжении. Это не могло не сказаться на здоровье. Мне сделали точно такую же операцию, что и Ельцину, поменяли шесть кровеносных сосудов. Приступ начался в 4 часа утра. Это не было для меня неожиданным, но я и представить себе не мог, что положение критическое. Меня поставили перед альтернативой: жить на таблетках или ложиться на операцию. Я ответил, что не хочу прозябать, кладите на стол, делайте все, что нужно, и по возможности сразу. Операция длилась четыре с половиной часа. На следующий день я встал, на восьмой день утром вышел из больницы, а уже на следующий день пешком дошел из Кадриорга в центр города и обратно. В понедельник вышел на работу и с тех пор ни дня не пропустил. Через неделю сел за руль машины. Из всего этого я сделал вывод, что был совершенно здоров, за исключением одного-единственного узла организма. Слава богу, что это так. Сейчас я чувствую себя намного лучше, чем до операции, и абсолютно трудоспособен.

Я уверен, что именно интенсивная жизнь и работа – залог моей хорошей формы.

– Чего бы пожелал Арнольд Рюйтель себе и своей стране?

– Прежде всего, мне бы хотелось, чтобы моя семья, моя супруга, мои дети и внуки были здоровы.

В определенном смысле я доволен своей жизнью. И опять мне вспоминаются слова Тагора о том, что люди приходят и уходят. Хотелось бы, чтобы больше было тех, кто приходит. Жизнь моего поколения пришлась на сложное, переломное время. Оно видело и довоенную Эстонию, и построенное на фантазиях общество, в тени которого приходилось формировать независимую Эстонию. Наше поколение называют «бывшим», но мы старались быть выше этих обвинений и идти тем путем, который казался нам логичным и правильным. Хотелось бы, чтобы нынешнее эстонское общество успешно развивалось в разумном направлении. Я постараюсь всячески этому содействовать и того же желаю всем народам, в том числе и русскому.