Прыжки и скольжение

Сегодня мы представляем двукратного серебряного призера чемпионатов мира фигуристку Анну ЛЕВАНДИ-КОНДРАШОВУ.

— Лет 20 назад вдруг стало модным отдавать детей в художественные школы, учить играть на фортепиано, записывать на фигурное катание, что для иных ребят было сущей мукой. Вас, Анна, на коньки тоже мода поставила?

– Ничего подобного, я этого хотела, даже требовала, чтобы меня отвели на фигурное катание. Мне было 6 лет, мои подружки были на год старше и уже где-то катались. Зимы в Москве нормальные, было много льда на открытом воздухе, практически возле каждого дома заливали маленькие площадки. То, что подружки делали на льду, казалось мне просто фантастикой и так мне нравилось, что я умоляла старших купить мне коньки, отвести на тренировку.

— А что такое фантастическое делали на льду ваши подружки, раз вы были так заворожены?

– Не знаю, сейчас и не помню, в памяти остался сам факт удивления и восхищения, что на этих железках можно что-то делать, что по льду можно не только бегать, но и скользить.

— Другие увлечения могли тогда поколебать вашу тягу к фигурному катанию?

– Насчет других – не знаю, а вот трудностей, которые мешали занятиям, хватало. И поводов бросить фигурное катание – тоже. Я же параллельно занималась и фортепиано – очень неплохо получалось, и мама, и тетя были педагогами по музыке, так что возможность выбора была. Но даже не в музыке дело, меня пару раз хотели отчислить из спортшколы за неперспективность, раньше это модно было, и могло получиться, что моя карьера могла бы закончиться, так и не начавшись. Тем более что и синяков хватало, они были большими и разноцветными. Но пока учишь прыжки, без синяков невозможно, в любом виде спорта так происходит, все через боль и синяки. Талантлив в спорте не тот, кому больше других Богом дано, а тот, кто умеет работать и терпеть, ждать, преодолевать себя и делать то, чего в обычной жизни избегаешь.

— Бывает так: что-то нравится, а что-то, как каторга. У вас были прыжки, скажем, любимые и нелюбимые?

– Нет, прыгать я всегда любила, они были моим любимым занятием, особенно вначале. А чего не любила – так это вращаться, гибкость у меня была, а растяжки особой не было, потому вращения большого удовольствия не доставляли, нудными казались. Прыгать же могла до бесконечности, до посинения, умопомрачения. Лет в 15-16, когда начала уходить угловатость подростка, пришло желание красиво кататься. Я же была совершеннейшим гадким утенком, только прыгающим и бегающим по льду. А потом вдруг наступил перелом, который поразил и тренеров, и специалистов, сама-то, естественно, я этого не замечала.

— А не было ли это связано еще и с тем, что вы начали ловить на себе и взгляды парней, чего нельзя было не заметить?

– Ловить подобные взгляды, думаю, я стала как раз после того, как стала красиво кататься, когда стала ощущать, что могу это красиво делать. Вообще я думаю, что сначала сама похорошела, а потом уже на меня обратили внимание и появились взгляды. Вообще, я преклоняюсь перед любой красотой – в движении, одежде, музыке , архитектуре. Думаю, что жизнь движет как раз красота. И потом, очень важно чувствовать себя красивой, ощущать, не обязательно даже быть красавицей, но ощущать себя ею надо.

— Вы всегда были закоренелой одиночницей. В пару не тянуло? Или за все хотели отвечать сами?

– Не знаю, может, и так. Меня и в танцы приглашали, и Тарасова звала к себе, и Жук хотел в пару поставить. Но я действительно убежденная одиночница. Не могу объяснить, почему, как не могу сказать, что мне не нравится пара или танцы. Пара мне очень нравится, пожалуй даже больше одиночного катания, но я чувствовала себя одиночницей и теперь понимаю, что была права, настояв на этом. В танце я бы вряд ли так пошла – мне нравится прыгать, а для пары я к тому же все же высоковата, там максимум роста для партнерши – сто пятьдесят пять сантиметров...

— Когда к вам пришло в хорошем смысле тщеславие, желание медали?

– Думаю, практически сразу. Я тренировалась во всем известном ЦСКА, а там вся работа велась только на результат, все только ради него, и не было никого, кто не хотел бы стать олимпийским чемпионом, причем не в мечтах, а на полном серьезе. Все наши 30 ребят, отобранных по всей Москве, были намерены стать олимпийскими чемпионами, медали хотелось любой, на любом уровне, юниорском, взрослом, чемпионата страны или мира, но обязательно медали, все начиналось с мечты о ней.

— Не секрет, что в спорте, как и в искусстве, существуют трудности не только профессиональные, технические, но и психологические, когда в спину — шепот, когда наталкиваешься на взгляд, в котором не слишком много доброты, — человеческие отношения многообразны. Насколько эти обстоятельства для вас в спорте имели значение?

– Фигурное катание – как раз такой вид спорта, где мнение складывается не на льду, а в кулуарах. Я выросла в атмосфере, где кто-то чувствует себя ущемленным, кто-то кому-то завидует, ставит подножки. Тут можно было или приспособиться, или не замечать, или просто делать свое дело, то, что хочется, что нужно. Не могу сказать, что сильно обращала на это внимание, злопыхателей всегда хватало и сейчас тоже хватает, но это свойственно человеческой натуре, это нормально. Естественно, мешает, расстраивает, но если на правильном пути, то все можно пережить. Мой папа еще в самом начале моего пути сказал: чтобы не было комплексов, надо быть на три головы выше соперников. Если меньше, тогда делать нечего – стремись, работай...

— Вы вспоминали Тарасову, Жука, тренеров знаменитых. Будь возможность, кого из своих наставников всегда бы хотели видеть рядом?

– Трудно сказать. В моей жизни было 10 тренеров – и начинающих, и таких асов, как Станислав Жук, он был предпоследним тренером, а последним – Станислав Леонович, который тоже воспитал много интересных спортсменов. Но если честно, то рядом хотела бы видеть постоянно своего мужа, хотя по профессии было бы неплохо, чтобы специалистов рядом было побольше, тогда интересней, кругозор шире.

— О своем муже, Аларе Леванди, вы упомянули первой, так что теперь не буду бестактным, спросив, как у вас все однажды началось и сладилось?

– Все началось с танца, и, как мне кажется, им и продолжается, жизнь – это тоже ведь танец. Мы познакомились с Аларом в Калгари, на банкете, он пригласил меня танцевать. Перед тем как раз выиграл бронзовую олимпийскую медаль, а у меня вышло неудачно, была только восьмой, а ожидала совсем другого. Сейчас стать восьмой на Олимпиаде – здорово, а тогда казалось ужасным...

— Но зато и кончилось все весьма романтично...

– Бывало по-разному, а так как спорт меня все же закалил, приучил к тому, что трудности дают возможность не останавливаться и развиваться, то я и относилась к ним спокойно. К тому же Алар продолжал активно выступать, но рядом оказались его родители, семья, которые оказали мне очень большую поддержку, когда я приехала.

— Ваш быстро выученный эстонский язык — это особые способности, может, вы вундеркинд?

– Я далеко не вундеркинд, просто умею работать. Сейчас мне самой смешно, а тогда казалось нормальным, что даже в роддом я пошла с учебником эстонского языка. Изучать язык нельзя три или пять раз в неделю, этого нельзя делать по расписанию, его не зазубрить. Им надо жить, нужно окунуться в его мир, ощутить на вкус. Тогда язык становится своим, понятным, удобным. Кстати, когда мы с мужем приехали работать в Норвегию, там была возможность работать на английском, но я все равно пошла учить норвежский. Ловила каждое слово, не боялась ошибиться, не боялась, что поправят, что засмеются.

В Лиллехаммере мы жили среди потрясающей природы, гор, спокойных благожелательных людей. А когда надо было возвращаться, я знала, что перспектив здесь пока никаких, работы нет, и это пугало меня больше всего. Теперь за четыре года все наладилось: у меня есть любимая работа, и она связана с фигурным катанием, есть работа у мужа, есть дом, дети в хорошей школе, все нормально...

— Вы смотрите по телевизору фигурное катание?

– Смотрю.

— Болеете за россиян?

– (Улыбается.) Безусловно, потому что они самые лучшие...

Беседу вел

Николай ХРУСТАЛЕВ