"Молодежь Эстонии" | 18.07.02 | Обратно

Алла Пугачева: «Я, как дура, учусь на своих ошибках»

Каждый раз встречаясь с Аллой Борисовной Пугачевой, я убеждался в том, что время для серьезного разговора еще не пришло. Честно говоря, думаю, что оно так и не наступило. Уж слишком много написано об этом человеке, если бы велась статистика, то, наверное, ни о ком так много не написано в России, как о Пугачевой, разве что об Ульянове-Ленине. И в обоих случаях — правды минимум, одни слухи, домыслы и догадки. Как я и ожидал, «живая легенда и примадонна» оказывалась закрытой (для посторонних), откровенной (уж, что-что, а в этом ей нельзя было отказать), но не искренней (а надо ли это в досужих разговорах, тем более для прессы), мудрой и ироничной, одним словом — разной. Со мной Пугачева сыграла в игру под названием пинг-понг. Вопрос — ответ. Даже первый ход, был сделан Аллой.

– Столько обо мне сказано лжи. Я говорю о глобальности лжи. Когда вокруг столько врут, то не хочется бежать в одном ряду с врунами. Все дают столько интервью, обливая друг друга грязью, что порой кажется, что ты тоже в этом потоке... Поэтому просто хочется отсидеться. А если говорить, то плыть против течения. Для того, чтобы во всем этом разбираться, надо хотя бы четко знать свою позицию. Ну, о чем ты хочешь меня спросить? Спрашивай.

— Исходя из вышесказанного, уж вы, конечно, знаете свою позицию?

– Знаю. Но это еще не значит, что нужно давать интервью. Ты же знаешь, я интервью давать не люблю. Это известно всем.

— Надоело отвечать на одни и те же вопросы?

– Я с самого начала не любила интервью. Потом все равно все перекорежат, все будет неправильно. Вдобавок интервью никто не визирует. А потом у людей мнение появляется. Все или почти все, что обо мне говорят и пишут, – вымысел и миф. Даже когда я не даю интервью, то обо мне Бог знает что пишут и пишут. Что делать? Время такое.

— То есть доверия журналистам у Аллы нет?

– В общем-то да. А сам-то веришь, что ли? Телевизор включи и посмотри, что там творится. Особенно перед выборами. Вседозволенность, распущенность. Это, конечно, пройдет. На таком фоне ни о чем говорить не хочется.

Бывают, конечно, моменты, когда я сама хочу что-то высказать или ответить на что-то, когда чувствую недостаток информации у людей обо мне, о моей семье… Тогда я иду к своим друзьям журналистам и говорю то, что я хотела бы сказать. Правда, сейчас уже этой информации, нужной и ненужной, столько… Моя бабушка говорила: «Отмолчишься, как в саду отсидишься».

Вы меня сами придумываете со своими историями, своими легендами. Мне остается только идти за этим или не идти. Практически мою жизнь делаю не я, а журналисты и публика. Я порой читаю про себя такое! Сама удивляюсь. Правда, в последнее время я не читаю прессу. Могу себе представить, что там пишут.

— Наверное, вы частенько могли бы судебные процессы выигрывать?

– Почему могла? Сейчас вот суетимся и скоро подадим. У меня же юристы свои. Они знают, когда можно, а когда не можно. Изредка надо подавать в суд, потому что люди слишком распускаются. Написали в какой-то газете, что я где-то не выступила или выступила с условием, что не будет Софии Ротару или Маши Распутиной. Делают из меня стерву какую-то. А люди верят.

— А вам приходилось сожалеть о сделанном или сказанном?

– Что я, святая, что ли? Конечно, приходилось. Я и обижала кого-то, а потом жалела об этом. Все было. Люблю слова Соломона: «Все пройдет. Пройдет и это…»

— Первой просили прощения?

– Если я виновата – то пожалуйста, попрошу! Я правильно была воспитана.

— Умеете ли вы говорить без собеседника, так, чтобы не видеть его глаз. Вы мне не раз предлагали задать вам вопросы по факсу или Интернету, мол, это сэкономит наше время, а заодно будет время подумать над ответом.

– Сегодня возможен разговор по Интернету, так многие общаются друг с другом. Вот и пиши мне, спрашивай, а я отвечу.

— Но пока вы рядом, разрешите уж вас спросить?

– Спрашивай.

— Может, расскажете, почему вас так часто называют по имени-отчеству, причем с юных лет?

– Пожалуйста. Все с детства. У моих родителей были друзья, так их дочь тоже звали Аллой. А для того чтобы нас различить, то так и звали – Алла Борисовна и Алла Владимировна. Ну а когда началась пора давать интервью, то первый человек, который его делал, знал меня с детства. С тех пор так и пошло.

— Смогли бы вы рассказать о себе сами, чтобы зритель увидел и узнал о том, какая вы?

– Откуда я знаю, какая я.

— Но кому, как не вам, знать себя лучше, чем другому.

– Ну, я про себя могу сказать, что я постоянно пытаюсь познать себя, совершенствую свою душу. Но это звучит настолько высокопарно. Вот что я точно про себя знаю, так это то, что я учусь жить до сих пор.

— Учитесь на чужих ошибках или как дураки?..

– А как они учатся?

— Пословица гласит, что на своих. Дураки учатся на своих ошибках, а вот умные на чужих.

– Ну, тогда я дура. Я всю жизнь учусь на своих, правда, стараюсь их не повторять. Точно знаю, не надо жалеть о сделанном. Надо просто не повторять того, что сделано неправильно.

— Вы обязательный человек?

– Да. Но только иногда мне этого не хочется. Если бы ты, Паша, знал, как я ненавижу себя за эту свою обязательность.

— А вообще вас интересует хоть чье-нибудь мнение о вас самой?

– Только близких мне людей.

— А кто эти люди?

– Их немного – друзья и родные.

— А зрители?

– Уж они-то всегда со мной. Не волнуйтесь. Что это вы, мужчина, меня все выспрашиваете?!

— Так это правила игры такие. Я вас спрашиваю — вы отвечаете.

– Ну, ладно. Но знай, что сегодня я могу говорить одно, а завтра – другое. Все это только слова, и не больше. Ну, спрашивай!

— Легкий вопрос. Где Алла любит проводить свободное время?

– За городом, в своем доме. Слова Богу, он теперь построен. В нем я могу не только подумать, но и по-настоящему расслабиться.

— У вас когда-нибудь были кумиры?

– Нет, никогда, и другим не советую их создавать.

— Как-то вас спросили, откуда берется «звездная болезнь»? Вы ответили, что это последствия дурного воспитания. Вы и сейчас так думаете?

– Ох, откуда я знаю! Да, я и сейчас так думаю. «Звездная болезнь» на пустом месте – меня раздражает. А «звездной болезни» у меня никогда не было. Звезда – это когда тебя знают во всем мире, а у нас максимум, что можно на эстраде, – это быть российской звездой или кремлевской. Вот и все.

— Как вы думаете, вы хороший бизнесмен, точнее, бизнес-вумен?

– У меня есть все задатки бизнесмена. Просто у нас бизнеса нет такого, чтобы можно было со спокойной совестью работать, не дурача государство. Это невозможно. Там, где я работаю, в области обувного бизнеса, там все честно. Я сама – порядочный человек, и со мной рядом порядочные люди. Так что бизнес у нас тоже порядочный, а стало быть, ничего особенно не дающий, кроме удовольствия. Или удовольствия покупателей, которые приобретают мою обувь.

— Бизнес и культура, что это такое?

– Это шоу-бизнес называется. За шоу получаешь деньги – это бизнес. Это такая культура своеобразная и, как правило, на потребу времени. Что делать? А вот все те, которые в этот ряд не входят, несут свою культуру. Культуру индивидуальности.

— Что же необходимо человеку для восприятия истинной культуры?

– Не знаю. Понятия не имею. Кому-то необходимо образование, а кому-то нет. Есть же те, кто нот не знает. А об интеллигентности Фаина Раневская все сказала. Она на эту тему тысячу раз говорила. Талант – это талант, а какой он там – дурак при таланте, голубой или еще кто-то – мне все равно. Талант – это как бородавка на носу.

— Есть выражение «за талант многое можно простить». Вы с этим согласны?

– Конечно, все можно и нужно прощать.

— Но есть же что-то, через что нельзя переступать, некая черта?

– Ну, а зачем переступать. Переступать – значит совершить преступление. Для преступивших есть тюрьма и законы. Люди разные: есть очень порочные, аморальные типы, но есть и талантливые. Другое дело – как долго они талантливы из-за своих выкрутасов и насколько это мешает им.

Люди рождаются для того, чтобы выразить себя. Если у них это получается – они выражают себя теми способами, которые им дала природа. А окружение – это вторично. Некоторые идут по трупам. Пусть. Но есть и порядочные люди.

— В тысячах ваших интервью и таком же количестве за вас написанных вас часто спрашивают об одном и том же. А было ли такое, о чем бы вас не спрашивали?

– Нет. Нет такой вещи, о которой бы меня не спросили. Но есть вещи, на которые я не отвечала.

— Вы никогда не спорите?

– Нет. С дураками спорить не люблю, а с умными – это не спор. Это дискуссия.

— Как вы думаете, художник одинок?

– Не знаю. У меня была мама... Вот у тебя была мама?

— Да, но она умерла.

– Вот и у меня умерла, но она в памяти. Значит, уже не одинок. И если с Богом в душе – то тоже не одинок. Вот если говорить о публичном одиночестве, то все, что я ношу в себе, все, что я понимаю, я не могу объяснить человеку. Так и живу.

— Вы верующий человек?

– По-светски, да.

— А как это?

– В церковь хожу редко. Кругом люди, и остаться один на один с Богом мне не дают. Общение с Всевышним у меня происходит дома. Иконы есть, а времени хватает. Перед сном я всегда молюсь.

— Как часто вы возвращаетесь в памяти к родителям?

– Скажем так, они у меня превратились в силу небесную. Мама – это дождь, папа – ветер, бабушка – гроза, дедушка – молния. Я их превратила в природу, которая окружает меня. Мне от этого легче. Я иногда прошу у них, что-то они дают.

— Что надо делать, чтобы пережить потерю близких?

– Я вместе с матерью готовила себя к мысли, что ее не будет. Точно так же я готовлю и свою дочь, что меня тоже не будет. Мы с мамой могли спокойно обсуждать, как ее похоронить, когда она умрет, как и во что ее одеть, что сделать. Это настолько естественный процесс. Единственное, что я думала – надо прожить так, чтобы на смертном одре было не тяжело. С чем ты придешь в другую жизнь? Чисто психологически. Конечно, потеря родителей – это тяжело, но гораздо страшнее, когда родители теряют детей. Вот это по-настоящему страшно.

— Вы успели многое отдать своим родителям?

– Моя совесть чиста по отношению к родителям, все, что я могла, я давала. Они были счастливы видеть мои успехи. Они знали, что я сильный и самостоятельный человек, и были спокойны за меня. Вот я всегда переживала за свою дочь. Переживала, что многого не могу дать своей дочери… Моя мама мне во многом помогала, как и я сейчас помогаю Кристине. А что делать? Это жизнь.

— Многим помогли в жизни?

– Я говорить об этом не имею права и не буду. Добро иногда бывает во зло. Балуешь людей подчас. Надо соображать, кому это впрок, а кому – нет.

— Вы жесткий человек?

– К людям нет. А вот по отношению к себе, я – человек действительно жесткий. Но я всегда жила в гармонии с собой и ни о чем не жалею.

— Как вам кажется, от своего характера больше страдаете вы сами?

– Да уже никто больше не мучается. Хорошая я стала. Те, кто меня знает, – они не страдают. Те, кто не знает, – тоже не страдают, потому что они не хотят знания. И, слава Богу, лишают себя страданий и знания меня.

— Вы как-то грозились уйти с эстрады или запеть под псевдонимом. Было такое?

– Да, грозилась, грозилась. Уходя, я прежде всего провожу Пугачеву. Ту, которая пела эти песни. Невозможно петь всю жизнь то, что уже утвердилось. Я хочу петь что-то новое. Вот только не знаю, что это будет. Может, я действительно буду работать под другим именем, чтобы не было связи с тем, что я до этого делала. Не знаю...

— А как вы себе это представляете?

– Просто. Все очень просто. Берется псевдоним, и все. Психологически это отделяет образ Аллы Пугачевой от другого исполнителя.

— Но журналисты же опять понапишут, что все это рекламы ради, …и не поймут.

– Куда вы денетесь – поймете! Если я это сделаю, то не для понтов каких-то. Просто чисто психологически, как мне кажется, Алла Пугачева уже сделала на эстраде то, что должна была сделать. Мне так кажется, и все. Может, я сумасшедшая?

— Вам никогда не казалось порой, что это так?

– Нет. У меня все нормально с головой и с желудком, и с печенью. С глазами вот не очень, а так все в порядке. «…мартышка к старости слаба глазами стала». У меня две проблемы – глаза и ноги.

— И все?

– Да. Мне не дано одеться так, как я бы этого хотела. По ряду физических причин. Но об этом я уже тоже говорила. Я столько о себе наговорила, что все и не упомню.

— Давайте поговорим о моде?

– Я хожу в том, в чем удобно, и так всегда ходила. Я ценю и прекрасно знаю моду, разбираюсь в ней. Да я и сама могу быть модельером. Вот Кристина у меня очень стильная. А ведь все наряды дочери привожу я. Но сама так, как она, одеться не могу. Но все равно продолжаю придумывать сама себе наряды, те, в которых мне удобно. Мне нравится придумывать себе моду. Иногда такое придумаешь! Если бы я могла, то, ох, как бы оделась! Я бы и не пела. Ходила бы по подиуму – туда-сюда, туда-сюда…

— И тогда никогда не спели бы песен Паулса и Зацепина? Хотелось бы вновь поработать с ними?

– Ну было все, и все прошло. Я об этом и не вспоминаю. Мне кажется, вспоминать о том, что было раньше, вообще не надо. Как не надо возвращаться в прошлое, надо просто жить, и жить будущим.

— Если все же из прошлого вспомнить, то какие фильмы вам запомнились, какие полюбилось?

– «Чучело», «Влюбленные», «Человек-амфибия».

— А из актеров кого любите?

– Любовь Орлову, Мерил Стрип, Аль Пачино и Евгения Евстигнеева.

— Есть ли принцип, по какому вы работаете?

– Все по английской пословице: «Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сам». Не раз приходилось убеждаться в верности этих слов.

— А в верности каких слов вам хотелось бы быть уверенной, если начать желать что-то себе и своим близким?

– Ну, во-первых, счастливой судьбы для Кристины, и чтобы внуки здоровы были. А остальное приложится. Мои будни уже давно закончились, остался один праздник… Поэтому буду веселиться.

Павел МАКАРОВ