Он был бы не с теми, кто молчит...

9 октября Григорию Михайловичу Скульскому исполнилось бы 90 лет

И уже 15 лет его нет с нами. Но память о нем живет. Многие помнят знаменитые повести, написанные им в соавторстве с Л.Зайцевым, «В далекой гавани» и «Белые скалы». По одной из них был снят нашумевший в прежние годы и многими любимый фильм «Командир корабля». Знают и его повесть «Спотыкаясь о звезды», которую сам он назвал драматической, и «Частицу бессмертия», и книги «Рядом с «Русалкой», «Не все штормы позади», «Свет вчерашний», и роман «Хроника семьи Куликовых» и т.д., и т.п..

После чтения его книг всегда оставалось очень светлое чувство. В виноделии есть такой термин — послевкусие... Ощущение, оставшееся во рту после глотка вина. Именно по нему и судят о качестве напитка. Так и здесь... Можно было забыть сюжет, имена персонажей. Но атмосфера, в которой жили его герои, то, что их волновало, запоминались надолго. Может быть, секрет этого послевкусия в негромком мужестве, верности, особой теплоте, которыми пронизаны его книги?

Он и сам был таким. Николай Ивушкин, написавший книгу «За все в ответе», вспоминает Григория Михайловича таким, каким он был в годы войны. Скульский был тогда военным журналистом, редактором дивизионной газеты «Победа». Надо ли говорить, как работали военные газетчики в то время? Вблизи от передовой, а то и прямо в окопах... Под пулями и бомбами. Скульский был на фронте все четыре долгих года войны. Отступал вместе с армейскими частями на Украине и хорошо знал всю боль и горечь отступления. Воевал на Дону, на Днепре, на Волге... И то, что он писал, ценилось людьми в окопах, знавшими будни войны, грязь и ужас. Недаром, как рассказывает Ивушкин, водители армейских машин «сбрасывались», собирая буквально по каплям бензин, когда его не хватало, чтобы отдать его трем редакционным машинам. Все понимали, что газету ждут, что она нужна на переднем крае, в медсанбате, в штабе и т.д., что ее нужно отправить своевременно. А саперы специально разминировали перед этими машинами дороги. Какое во всем этом уважение к журналистам, понимание нужности их труда.

Но вот поразительно... У самого Григория Михайловича не было оружия. Он не был военным человеком в полном смысле этого слова. И в его военной редакции царил отнюдь не военный стиль взаимоотношений. Он сам был убежден и других сумел убедить, что журналист просто не может делать плохо то, что он обязан делать. И поэтому он не должен ничего и никого бояться. Несмотря на свой невоенный облик, Скульский был человеком большого мужества.

Он и потом, уже став известным, популярным, как сказали бы сегодня, писателем, оставался внимательным к журналистам. Газета никогда не была для него безразличной. И многие газетчики, работавшие в прежние времена, знают, что он часто заходил в редакции. Помнится, однажды он зашел в Дом печати, где тогда размещались все редакции, и русские, и эстонские, в день 8 Марта, когда все этажи «гудели», когда весь Дом печати шутил, смеялся, дарил цветы женщинам, пил в баре коньяк и даже джин. Еще не начинались национальные противоречия, и в баре Дома печати вместе собирались журналисты разных редакций. И он был с нами, и тоже пил коньяк, и тоже шутил, смеялся вместе со всеми, кто подходил и присаживался рядом. Он был старше многих из нас. Он пережил и перечувствовал то, о чем мы знали лишь понаслышке. Но он понимал нас, а мы понимали его...

И сейчас, когда приближается его день рождения, дата, над которой он, вероятно, посмеялся бы сам и которой бы не поверил, он просто не мог быть по своему душевному строю пожилым человеком, мы, все те, кто знал его и кто читал и любит его книги, вспоминаем его. Память вообще одна из главных ценностей человечества. Это как нить, которая связывает прошлое с будущим, поколения с поколениями. Григорий Михайлович, быть может, острее, чем кто-либо другой, ощущал потребность в Памяти. Эпиграфом к своей последней книге он поставил стихи, в которых есть такие строки: «Угаснет память, и в глазах — пустырь пространства...»

Много лет у него в доме в День Победы застилали длинный стол газетами, клали походные фляжки со спиртом, ставили граненые стаканы. А по кругу ходила мятая алюминиевая кружка. И гости, друзья, родные пили, как когда-то на фронте, и закусывали солеными огурцами, тоже как на фронте. И это не было спектаклем. Это было напоминанием...

Он мог бы еще жить и жить. Но сердце не выдержало. Быть может, потому, что всегда оно было как бы обнаженным? Его царапали, тревожили, ранили все беды и тревоги мира.

Его последняя книга так и называется — «Тревога». И это символично. На обложку книги вынесены его слова: «Так отчего же меня не оставляет тревога, отчего прокрадывается в душу и точит ее»? А оттого, наверное, что тревога, как боль, предупреждает об опасности». Быть может, еще тогда он, человек, много повидавший, умевший понимать и чувствовать то, что явно или неявно происходит в мире, предвидел тревоги и опасности наших дней?

Но вот что мы знаем точно: он был бы не с теми, кто молчит, не с теми, кого совесть не тревожит...

Н.К.