Человек Зазеркалья

Вчера в Таллинне начался показ нового российского фильма «Кукушка»

С актером Виктором Бычковым, одним из главных исполнителей в фильме «Кукушка» (неглавных там, правда, нет) мы разговаривали на «Киношоке» в Анапе. Своих собеседников уводил обычно в небольшое летнее кафе на пляже. И девочка за стойкой каждый раз спрашивала: когда же с Кузьмичом придете?

Мешочек с сухарями

Виктор Бычков в фильме «Кукушка»

- Виктор, о вашем присутствии в разного рода «национальных особенностях» общественность проинформирована уже достаточно подробно, Кузьмич стал нынче персонажем нарицательным. «Кукушка» и для Рогожкина, и для вас, вероятно, новая глава биографии. Что такое война в вашей личной судьбе?

- Моя мама жила в блокаде, бабушка жила, крестный тоже. Воспоминание моего детства - мешочек с сухарями, недоеденными, который висел в кухне над плитой. В доме соли и спичек всегда с запасом было, на всякий случай. А еще я застал военный громкоговоритель рупором, который на улицах слушали. Вот такая у меня была война. Ни унесенных блокадным голодом, ни репрессированных наша семья, к счастью, не знала, но все равно понимаешь ведь, что в городе, где живешь, ходишь по костям и никуда от этого не деться.

- Идея пьесы, а потом сценария «Кукушки», насколько известно, возникла у вас вместе с Вилле Хаапасало, коллегой, партнером по нескольким картинам и спектаклям, другом, наконец. И сюжет тоже был связан с войной.

- Вместе с Вилле мы два месяца играли в Финляндии гоголевские «Записки сумасшедшего». Финского я не знаю в отличие от Вилле, который хорошо знает русский, потому что учился в театральном институте в Питере. «Записки сумасшедшего» мы тоже играли на двух языках. Давай еще что-нибудь придумаем, предложил я как-то Вилле. Например, как встретились однажды русский и финн в каком-нибудь 39-м году. Вот встречаемся, тут и женщина может возникнуть, оба в нее влюбляемся. Вилле не слишком загорелся, что-то не очень, сказал. А потом прошло 6 лет, и мы пришли к Рогожкину: Саша, тут фестиваль намечается, ты не мог бы пьесу написать? А он как раз отдал Алексею Учителю свой сценарий «Дом», и его такая тоска обуяла... Там тоже про войну, только другое. И вот то, что он там в итоге не сделал, - все потом в «Кукушку» вложил. За три дня написал 35 страниц, хоть и говорит, что писал две недели. Ничего подобного - три дня писал. Написанная им история многих захватила, правда, все советовали ему отказаться от меня и Вилле из-за «Особенностей», но тут Рогожкин стоял на своем, говорил, что писал именно на нас. А ему даже деньги предлагали. В итоге Рогожкин пришел к продюсеру Сергею Сельянову. И Сергей Михайлович нашел деньги, небольшие, и мы снимали, и нам хотелось это сделать.

Вилле

- С Вилле Хаапасало вас связывают годы творческой дружбы, вы друг друга знаете, как облупленных. Это предполагает неожиданности на съемочной площадке, когда один делает то, чего другой от него не ожидает.

- Удивить можно только моего персонажа тем, что делает персонаж Вилле. И наоборот. А на человеческом уровне мы друг другу понятны. Сейчас мы сделали работу для финского телевидения, зарисовки из Гоголя - «Нос», «Шинель», играем разных персонажей, идет закадровый текст. И я смотрю, что когда Вилле один, то играет, как финский актер, - ярко, широко. Но вот мы встречаемся, и он становится совершенно другим, появляются присущие нам полутона. Я так не могу, он актер более синтетический, может в игре исходить из ситуации. Наверное, для России важно, что он может играть, как русский. Для Финляндии, как в финском театре. Но, с другой стороны, я играл там пантомимы, и они там реагировали и смеялись, как в России, как дети. На наших спектаклях реакций было меньше, но они европейские люди: если заплатили за билет, то смотрят, не уходят, получают удовольствие. Это не наш человек, который хоть и заплатил, но может, если что, плюнуть и уйти. Они смотрят до конца, аплодируют, словом, такие же дети, как англичане или американцы, которые за заплаченное хотят получить весь праздник.

- Можно предположить, что «Кукушка» привлекла вас и возможностью сыграть роль по-настоящему драматического уровня.

- Так кому же хочется быть только клоуном? Это так складывается, что артиста могут видеть лишь комедийным, характерным. Евгению Павловичу Леонову в театре давали играть драматические роли, а в кино от него ждали смешной остроты и характерности. Конечно, каждому комическому артисту хочется драматической роли, но чаще всего дело кончается мелодраматичностью - соплями, здесь нужен очень хороший, талантливый режиссер. Вот Рогожкин на площадке рассказывал, чего от нас хочет, мы делали, а он начинал руками махать, мол, этого, Витя, не надо, близко к Кузьмичу получается, и этого не надо. Кузьмич рождался из меня, а Картузов - совершенно другое, поэтому и Александр Владимирович не хотел, и я не хотел, мы оба боролись, чтобы не получился новый Кузьмич. Мне понравилось, как Кирилл Разлогов, когда отбирал «Кукушку» для московского фестиваля - а он человек умный насчет кино, - долго на меня смотрел и ничего не говорил. Я к нему подошел: вы так долго на меня смотрите, наверное, что-то сказать хотите? А он: поверьте мне, я только через полчаса понял, что вас знаю. А он же все фильмы Рогожкина видел, так что здесь дорогая оценка нашего труда.

- Почему вам со своим режиссером так в театре не повезло, как в кино?

- Так я поступил в институт и уже с первого курса играл в театре Ленсовета у Игоря Петровича Владимирова. А потом умудрился сказать неправильные слова. Сказал хорошие про театр, Игорь Петрович подумал, что и про него, а прозвучала другая фамилия. И все, я для него как артист кончился. Но кто-то однажды написал, что даже иголка, попав из Старого света в Новый, заблистала, как бриллиант. Я этого не понимал. В свое время я помогал одной актрисе показываться у Константина Райкина в театре. Он стал разговаривать со мной. Я ему говорю: речь не обо мне, а об актрисе, я-то в порядке. Хоть ни в каком порядке и не был. Наверное, мне надо было уезжать из Питера. Но уедь - не встретил бы Рогожкина, не сыграл в «Кукушке». Мы с Вилле много говорили об этом. На площадке требовалось работать, а так как мы еще и не выпивали к тому же и не расслаблялись, то приходили в гостиницу и там свои чувства формулировали, обобщали. Бутылочку все же ставили, но всю ночь напролет говорили о всяком, о том, что каждый человек должен успеть выкрикнуть о том, что правильно сделал. Выкрикнуть о том, в чем виноват, не удастся, долго надо говорить. И мы пришли к тому, что, если фильм получится, то мы сможем выкрикнуть «кукушка». Нам хотелось честного кино, нам нравилось, что мы делаем, мы к этому долго шли, мы не мечтали, что все об этом будут много говорить, но было бы обидно и неправильно, если бы фильм не получился и не было бы видно нашего труда.

Анни

- Сейчас предмет нашего разговора двое мужчин. А ведь в картине есть еще и женщина, надо сказать, замечательная.

- Действительно замечательная. Это у Анни первая роль, ей было трудно, неуютно, но она доверилась двоим мужчинам на площадке и третьему, что был немного вдалеке, не мешал и верил. У Рогожкина есть такое качество - чего-то не договаривает, и поэтому надо ловить каким-то шестым чувством, что не договорил. А потом, если вы заметили, в картине никто не выпирает гвоздем из ботинка, это фильм ансамблевый, если кто-то лучше, то кому-то, получается, выпадает казаться хуже, а такого быть не может. Даже если у кого-то по материалу роль лучше, останься один на один, что с этим материалом будет делать? Ничего. Нужны винтики и гаечки, чтобы вся история поехала. И все поехало, когда появилась Анни. Она - саами, их в Финляндии немного, по всему миру всего тысяч 50. А еще она - дитя природы, ближе всего к естественности. И потом у нее в крови доверие к мужчине. По жизни у Анни родная мама и отчим, так отчиму она верит больше матери. Главное для нее - мужчина, который ведет куда-то оленей. Отличает ее невероятная жизнеспособность. Анни можно оставить в пустыне - и выживет. А еще она удивила тем, что, если выходишь из транспорта и подаешь ей руку, она ее не берет. Хочешь взять у нее тяжелую сумку, чтобы помочь, - не отдает. Считает, что должна делать это сама. Ее вся группа убеждала, все 45 человек, что не надо идти по воде босиком, что ног не видно, можно в сапогах, - она шла в холодную воду. Хотя и я пошел в такую же босиком, когда потребовалось, и меня это тоже не удивило. Такая работа. Я мог не таскать на себе Вилле с его сотней килограммов от дубля к дублю, но таскал. На картине была такая атмосфера, что нельзя было играть, что несешь, нести надо было.

Скрипка Страдивари

- Теперь-то, после «Кукушки», вы в порядке?

- Нет, конечно. Все говорят, что художник воистину должен быть голодным, а актеру, чтобы играл хорошо, надо мало платить. Разумеется, хочется хорошей работы, чтобы не из пушки по воробьям, но хочется, чтобы и вознаграждение было достойно труда. Тогда можно было бы не размениваться на пустое и ненужное. А то все подходят и попрекают: зачем, мол, в «Бане» снялся? Во-первых, мне надо кормить детей, а там за один день реально заплатили. А во-вторых, потом опять позвонили, попросили два дня, а сумму удвоили. Когда же я увидел кино, то понял, что сам готов заплатить, чтобы не смотреть его. Тут моя не вина, а печаль и боль оттого, что кто-то меня неправильно использует. Извините за нескромность, но такое ощущение, что иногда берут скрипку Страдивари и начинают ею костыли в шпалы заколачивать. Сколько костылей скрипка выдержит - один, два... Все по-честному должно быть, чтобы, когда придет по-настоящему светлое время и будет красиво, а тебя уже не будет, в той будущей стенке был все же и твой кирпич.

- Это уже почти идеализм.

- А я себя и артистом не чувствую, не понимаю этого. Попал на съезд кинематографистов, вокруг люди, увидеть которых мне чудом казалось. И почувствовал среди них себя человеком из Зазеркалья. Они перед зеркалом, а я в Зазеркалье.

Николай ХРУСТАЛЕВ