"Молодежь Эстонии" | 28.10.02 | Обратно

Потребность в более человечной политике есть, но...

Во-первых, до сих пор не вполне четко самоопределяются сами политические силы, а зачастую даже не самоопределяются. Сама по себе подобная политическая гибкость не есть зло. Политическая прямолинейность, свойственная старым демократиям, мешает как избирателям, так и самим политикам, которые не принимают в расчет перемены, происходящие в мире. Эстонскую публику трудно обвинить в том, что она слепо следует партийным установкам, скорее, дело наоборот. Состоявшиеся выборы показали, что даже самые многочисленные партии не имеют устоявшихся групп последователей. Обусловлено это и опытом прежних общественных разочарований, и тем, что партии, четко так и не самоопределившиеся, сами для себя еще не решили, чьи же собственно интересы они представляют. Партии в Эстонии действуют, больше опираясь на личные отношения, чем на идеологии.

Для процесса глобализации всюду характерны неуверенность и индивидуализация рынков труда. С ростом конкуренции отверженными становятся уже не классы, а отдельные личности, которые в силу принадлежности какой-либо группе общества не подходят под культурную норму «хороший работник». Это, как правило, женщины, родители-одиночки обоего пола, национальные, сексуальные меньшинства, старики, больные.

Приватизация иерархий значительно осложняет вопросы об идеологическом представительстве. В индивидуалистической иерархии каждый кузнец своего счастья. От крупных партий с их четко очерченной идеологией в такой ситуации пользы мало. Принадлежность классу сменяется наследственной принадлежностью социальной группе, что позволяет человеку или испытывать гордость, или чувствовать себя ущемленным.

В политическом ландшафте Эстонии есть рынок для национальной риторики, поскольку зависимость от больших и богатых освежает исторический опыт, когда угнетение эстонцев обуславливалось их национальной принадлежностью. Разумеется, манипуляции национальной идентификацией не решают реальных проблем, корни которых лежат в централизации политической и экономической власти. Самая большая ошибка Исамаалийта — именно в диссонансе их национальной риторики с выбросом на мировой рынок базовых ценностей, принадлежащих народу.

Множественной расслоенности современного общества более соответствует либеральная левизна — политическое течение, пока в Эстонии недостаточно сформировавшееся. Эта сила способна серьезно принимать и стремится решать проблемы экономического неравенства, при этом не связывая это неравенство с сугубо классовой принадлежностью людей, а связывая его с различиями людей по полу, национальности, возрасту и другим качествам. Заполнить леводемократическую нишу могли бы умеренные. Но сегодня недоверие к ним как защитникам слабых обусловлено прежней принадлежностью партии правящему правому тройственному союзу, а также эклектичностью состава ее кандидатов — от правых националистов до рабочих идеологов.

Тем не менее трудно верится, что левоориентированные избиратели сменили умеренных на центристов, поскольку последние тоже скомпрометировали свои обещания. Не стоит недооценивать сознательность молчаливых избирателей. Причины кризиса левых следует искать в «предложении» политического рынка, а не в «спросе». Потребность в смягченных ценностях и более человечной политике существует, но реакция на нее пока не внушает доверия.

В обществе, где успех индивидуализирован, а неуспех зачастую увязывается с принадлежностью человека какой-либо социальной группе, проявлением политической мудрости было бы самое широкое привлечение всех социальных групп к принятию решений, отказавшись при этом от предположения, будто только зажиточные люди представляют общество в целом, а удел женщины и других представителей социальных меньшинств — представлять лишь специфические интересы своих групп. Осознание того, что специфические интересы — это есть интересы общества, может стать для партий путеводителем в поиске собственных политических координат.