"Молодежь Эстонии" | 15.08.03 | Обратно

Выиграет ли третья Эстония?

С Рейном ВЕЙДЕМАННОМ, профессором Тартуского университета, писателем и журналистом, одним из руководителей Народного фронта в недавнем прошлом, беседует наш корреспондент Нелли КУЗНЕЦОВА

Фото Файви КЛЮЧИКА из архива «МЭ»

— Прежде всего хочу спросить вас о книге, которую, как нам стало известно, вы недавно закончили и которая скоро выйдет в свет. Содержание ее, если судить по заглавию, несколько необычно для вас, общественного, политического деятеля, которого мы все знаем. О чем она, эта ваша книга? Что вы хотели этой книгой сказать людям?

— В ней я рассказываю об одном из старейших детских домов в Эстонии, вообще во всей Балтии. Он был основан в 1838 году, 165 лет назад, и через него прошли многие поколения людей, живших и живущих ныне в Эстонии, причем, заметьте, людей разных национальностей. В нем выросла моя мать, да и сам я близко соприкоснулся с жизнью этого детского дома, поскольку жил по соседству с ним, на окраине Пярну, и учился в одной школе, даже в одном классе со многими из его воспитанников.

Не буду рассказывать о сюжете книги, ее интриге, скажу лишь, что главный ее герой — не эстонец, его зовут Виктор Ковкин. Это интереснейший человек, но с тяжелой, даже трагической судьбой. В книге вообще много нелегких судеб, речь идет о людях нескольких поколений — поколения моей матери, моего поколения и поколения моей дочери, тех молодых людей, которым сегодня где-то около 20-30 лет.

— Иными словами, вы исследуете судьбы, жизненные коллизии людей во времена перемен, на крутых изломах Истории..

— Именно так... Я называю свою книгу «меморандумом». И это своего рода исповедь поколений. Это, если хотите, заявление поколений, обращение людей разных поколений к ныне живущим, обращение через воспоминания. Мне уже говорили, что книга написана кровью сердца. И это действительно так. Я чувствую это. Я писал ее с жаром, со страстью, с горечью и любовью. Эта книга о поисках правды и справедливости. И — знаете? — я сравниваю справедливость с красотой. Ведь красота мелькает, высвечивается перед нами лишь на мгновенье, так и справедливость... Она остается за пределами человеческой жизни, как ни горько об этом говорить.

— И правды нет?

— Конечно. Посмотрите, как искажается историческая правда, правда о прошлом, о настоящем.

В моей книге детский дом объединяет судьбы разных людей. И, как вы, наверное, уже поняли, это символ. Ведь и вся Эстония, по существу, детский дом. В нем бушуют свои страсти, любовь и ненависть, поиски добра. Иногда ведь мы все чувствуем, что нуждаемся в материнском тепле, только вот кто у нас мать — зачастую не знаем. И мой роман — это обращение к истокам, к началу, когда было хорошо, светло, надежно.

В том детском доме, когда я его знал, когда жил рядом с ним, мог участвовать в его жизни, были эстонцы, русские, евреи, армяне, ингерманландцы и т.д. Некоторые пошли учиться в русские школы, другие — в эстонские. Им было не так уж легко жить, но они выросли людьми, настоящими людьми, знающими, что такое — истинные ценности. И моя книга — это гимн той колыбели, из которой они вышли, тому детскому дому, каким он был в те времена. Это, если хотите, пафосный роман. И те, которые привыкли с иронией, с цинизмом относиться к прошлому, к истории, к истокам, те, возможно, его не поймут. Но я и обращаюсь к другим, к тем, кому эта страсть, боль, радость, тоска по утраченному, тоска по справедливости будут близки, к тем, которые поймут этот крик сердца.

— Но очень хочется спросить вас: почему вы написали такой роман именно сейчас? Что в окружающей нас действительности подвигло вас на это? Что вызвало те мысли, чувства, о которых вы говорите?

— Я чувствовал, что если не напишу эту книгу сейчас, то не напишу ее никогда. Хотя я думал о ней давно, еще когда работал в журнале «Радуга — Викеркаар».

Но вы правы, написать роман именно в таком ключе меня подвигла ситуация, в которой мы все оказались, наша нынешняя жизнь, страна, какой она теперь стала. Недаром Яан Каплинский, мой близкий и лучший друг, сказал как-то, что мы оба чувствуем себя чужими в этой Эстонии, в той Эстонии, какой она теперь стала.

Слишком много цинизма, слишком много ужасающего лицемерия... Недаром некоторые эстонские интеллектуалы сравнивают нынешнюю Эстонию с той, какой она была в начале 30-х годов. Тот, кто знает историю, поймет, о чем я говорю. И я очень надеюсь, всеми силами души надеюсь, что Эстония не повторит своего прошлого, своей истории.

В 30-е годы власть в стране захватила олигархия. И нечто подобное мы видим теперь. Не демократия, но именно олигархия... Все важнейшие для страны вопросы решаются в узком кругу, где властвуют деньги, где идет борьба за власть.

— Несколько лет назад в одном из своих интервью вы говорили, что беда Эстонии — это ее корпоративность...

— Да, но это было бы еще ничего... В какой-то степени каждая партия является корпорацией. Но дело уже в другом. И многие люди это, я думаю, понимают. Недаром идет поиск выхода из этого нынешнего состояния. То, что делает сейчас президент Рюйтель, — тоже поиск путей выхода. Он ведь тоже говорит, что Эстония не может продолжать идти в этом направлении. Получается, что люди живут и работают в Эстонии ради интересов маленькой кучки людей, ради элиты.

Вы ведь помните, с какой тревогой говорили эстонские ученые о первой Эстонии и второй... Посмотрите за пределами Таллинна, окунитесь в ту, другую жизнь. И вы увидите вторую Эстонию, молчаливую Эстонию, молчащую Эстонию. А здесь, в Таллинне, руководство думает, в основном, о своих, элитарных интересах. И я очень боюсь, что нынешний проект вступления Эстонии в Евросоюз — тоже, по существу, элитарен. Это проект для элиты, проект, который сейчас сверху навязывают людям, всему народу.

— А вы против вступления Эстонии в Евросоюз? Вы из тех, кого называют евроскептиками?

— Совсем нет. Я как раз за то, чтобы Эстония стала членом Евросоюза. Но не так, как это делается сейчас. Надо честно говорить с народом. Надо прямо сказать о тех плюсах и минусах, с которыми придется столкнуться народу. Плюсы есть, но ведь и минусов немало.

В соседней Финляндии, например, правительство взяло на себя ответственность за то, чтобы народу, пенсионерам, скажем, молодым семьям не было бы хуже. Они сказали, что постараются компенсировать ту разницу, ту вилку в уровне жизни, которая возникнет. Того же мы вправе были ожидать и от нашего правительства. Но ведь никто не говорит, чем и как помогут народу в случае возможного ухудшения.

Помните, что случилось при объединении Германии? Четко обозначились «весты», западные немцы, которым жилось лучше, и «осты», жизнь которых была сложнее. Во многих отношениях...

— Так вы опасаетесь, что жители Эстонии окажутся в положении «остов»?

— А вы разве не видите такой вероятности? Очень может быть, что мы станем «остами» Евросоюза. Но тогда надо прямо сказать об этом народу. И объяснить, как мы сможем быстрее это состояние преодолеть, как мы сможем скорее переболеть. Но ведь такого честного разговора не было. И нет... Вот почему я говорю, что это проект элиты.

Хотя, повторю, я лично за вступление в ЕС. Я очень надеюсь, что сильный социальный аспект Евросоюза как-то скажется и на нас. Ведь ЕС — это союз разных обществ. А у нас даже слово «общество» не в почете. Как и слово «солидарность»... Почему-то считают, что это какие-то атавизмы, остатки советских времен. Не любят говорить и о социал-демократии. А уж слово «социализм» вообще изгнано из Эстонии.

— А почему? Мы ведь немало слышали о датском, шведском социализме...

— Конечно. Я, например, считаю себя социалистом и не скрываю этого. И мне интересна, важна именно социалистическая Европа. Я очень надеюсь, что социализм Швеции, Дании, Финляндии, да и Германии тоже, те факторы социальной защищенности, которые есть там, коснутся и нас.

— Вот вы сказали о первой и второй Эстонии... А русскоязычное население — это какая Эстония, по-вашему? Третья?

— Мне кажется, русскоязычная часть Эстонии, так называемые «эстонские русские», находятся сейчас в довольно интересном положении. Они переживают сейчас то, что переживали эстонцы в середине 90-х — смену поколений, смену настроений. Они, как мне думается, ищут сейчас свое место, свою нишу в Эстонии как в государстве. И я отношусь к этому с огромным интересом. Думаю, в течение ближайших 5-7 лет эта специфическая ниша закрепится. Очевидно, русскоговорящие люди Эстонии смогут играть роль моста между Евросоюзом и Россией, где у большинства из них корни.

— Как активный деятель Народного фронта, больше того, один из его руководителей, вы, очевидно, помните, что в конце 80-х — начале 90-х русскоязычное население, в основном, поддержало независимость Эстонии. И, как мы все знаем, Эстония оказалась единственной страной, где обретение независимости обошлось без кровопролития. Вы не считаете, что в этом большая заслуга именно русскоязычного населения?

— Конечно, это так...

— Тем не менее оно оказалось обманутым в своих надеждах, в самых элементарных, казалось бы, требованиях. Ему отвели положение, которое никак не может его удовлетворить.

— К сожалению, это так. Я уже не раз говорил и готов повторить еще раз, что многие мои соратники после этой победы оказались в некоем состоянии эйфории, в осознании того, что теперь, в независимой Эстонии, они имеют право диктовать свои условия, делать все, что считают нужным. И не только, конечно, мои соратники, но и другие политики, деятели тех лет.

Я должен признать, что мы действительно обманули русскоязычных людей. И я как эстонец не могу не чувствовать вину за это. Можно сказать, что это была в каком-то смысле перестраховка. Мы боялись, может быть, боялись оправданно, а может быть, и нет, кто теперь может знать это, боялись так называемой «пятой колонны», которая осталась здесь после развала Союза. Но я бы сказал, что таким образом мы потеряли значительный ресурс нашего общества, нашего развития, который нужно было использовать. Мы потеряли время, много времени — примерно 5 лет. Во времена, когда совершаются перемены, это очень много. Умные политики уже признают сейчас, что первый ресурс общества Эстонии — это как раз живущие здесь русскоязычные люди. И рано или поздно это все поймут.

— Но если один раз русскоязычное население было обмануто, то где гарантия, что его не обманут еще раз? Русскоязычные люди надеются, что вступление Эстонии в Евросоюз поможет им решить проблемы гражданства, сохранения языка, культуры, образования на русском языке и т.д. Но министр по делам народонаселения Руммо уже заявил вполне определенно, что все будет зависеть лишь от внутреннего, национального законодательства. А мы все знаем, что гражданство, язык, культура — священная корова эстонского законодательства и прикоснуться к ней нельзя. Русские отдадут свои голоса, снова помогут Эстонии. А что они получат?

— Я не думаю, что министр Руммо прав. Хотя я чрезвычайно уважаю его, высоко ценю как поэта. Я тоже, кстати, чувствую себя обманутым. Обманутым политикой Res Publica. Они ведь обещали новую Эстонию, новую политику. А где все это? Ничего ведь не меняется...

Я думаю все-таки, что членство в Евросоюзе будет влиять на ситуацию в Эстонии. Вот хотя бы проблема серопаспортников. В Европе ведь нет серых паспортов. Нам придется эту проблему решать.

Мы, кстати, через несколько лет получим красные паспорта, как принято в Евросоюзе. Вот будет ирония судьбы, не так ли?

А что касается министра Руммо, то что он должен говорить? Правящая коалиция боится этих вопросов, как черт светлого дня. Но надо быть честными. Если они хотят использовать этот ресурс и не хотят, чтобы в ближайшие годы тут появились в большом количестве турки, африканцы и другие выходцы из дальних стран, то решать проблемы русскоязычного населения придется. Тем более, что экономика Эстонии требует рабочей силы, а кто работает на предприятиях, на производстве? Надо быть слепым, чтобы не видеть этого.

Давайте посмотрим на соседнюю Финляндию. Не будем говорит о финских шведах — их положение известно. Но там намереваются открывать и русские школы. В восточной Финляндии уже немало русских. И на европейские деньги открываются школы, приглашаются русские учителя. В Европе поддерживают национальные меньшинства, там эти механизмы довольно хорошо проработаны.

Иными словами, здешние русские, русскоязычные должны получить немало от вступления Эстонии в ЕС. Хотя это, конечно, никак не снимает ответственности за решение проблем русскоязычного населения с правительства Эстонии. Надо только больше требовать от государства, чтобы оно выполняло свои обязательства по отношению к русскоязычной части Эстонии.

Я думаю, что государство должно поддерживать образование на русском языке. Добавлю лишь, что как эстонец я озабочен тем, что качественное образование становится трудно доступным и для простого эстонца. Так давайте соединять свои усилия в борьбе за то, чтобы хорошее образование не становилось прерогативой лишь малой кучки людей в Эстонии, чтобы оно было доступно и эстонцам, и русским, тем, кто хочет учиться.

— А как бороться, если такие люди, как вы, ушли из политики?

— Я никогда не уходил из политики. Ни один писатель, если у него есть совесть, не может отойти от политики совсем. Хотя, должен признать, что в последнее время эстонская интеллигенция, писатели, художники, несколько потеряли авторитет.

— Быть может, потому, что промолчали в острые моменты, когда особенно необходимо было их слово? Кстати, недавно один из видных эстонских политиков сказал, что если бы в 92-м году премьер-министром стал бы не Март Лаар, Эстония сейчас была бы другой. А вы как считаете?

— Подобная мысль есть и в моем романе... Мы всегда, в сущности, живем на перекрестке. Можно пойти туда, а можно и в другую сторону. Но случайность мы порой принимаем за причину, за необходимость. Иногда кажется, что мы совершаем справедливый, правильный шаг, а потом, скажем, через 10 лет, выясняется, что это было началом катастрофы.

Наше поколение уже, очевидно, не может исправить допущенных ошибок. Но, быть может, новое поколение, молодое поколение поймет, что в 92-93-м годах были сделаны роковые ошибки по отношению к обществу Эстонии. Недаром Яан Каплинский сказал, что мы получили государство, а потеряли общество. Оно просто не смогло родиться...