Роберт Антропов: вместо 300 начальников будет 30

С генеральным директором Департамента полиции ЭР Робертом АНТРОПОВЫМ беседует корреспондент «Молодежи Эстонии» Любовь СЕМЕНОВА.

— Начнем с того, что реформаторы в народе непопулярны. Так всегда было, будет, и ничего с этим не поделаешь. Люди по сути своей консервативны, и воспринимать любые изменения для них очень сложно. А вы пришли в Департамент полиции и сразу приступили к реформированию...

– Я бы не сказал, что пришел на какое-то новое место работы: ведь и до того, как меня назначили на эту должность, я работал в полиции, в криминалистике, а это та самая сфера, в которой ты познаешь работу полиции, как говорится, от и до. Потому что что такое криминалистика? Это вещественные доказательства, улики, без которых сегодня нормальное правосудие в нормальном государстве действовать не может, а работа криминалиста начинается с места преступления и заканчивается тем, что улики тщательно собраны, подготовлены и исследованы как материал для доказательства следователю. То есть вся работа полиции каждому криминалисту очень хорошо известна.

Поэтому, будучи директором одного из подразделений эстонской полиции, Центра судебной экспертизы и криминалистики, я и смотрел на эти вопросы как на работу целой полиции, а не одного узкого направления, каким является криминалистика. Я видел, что меняется в полиции или не меняется вообще, и, разумеется, у меня был свой взгляд на некоторые проблемы и мнение насчет того, как можно было бы эти проблемы решать.

— То есть вы уже тогда готовились стать директором всей эстонской полиции?

– Абсолютно нет. Даже когда был объявлен конкурс на замещение вакансии, я не думал об этом. У меня были свои планы, я стал президентом Союза криминалистических лабораторий Европы, куда в 1998 году вступила наша лаборатория, через год эту должность предполагали сделать оплачиваемой, и через полгода я мог бы работать в Амстердаме. Я абсолютно не думал о должности генерального директора полиции, хотя и имел полную картину, как одно или другое дело может выглядеть. Поэтому, когда неожиданно позвонил министр и сказал, что дает мне три дня на то, чтобы представить свое видение будущего эстонской полиции письменно, я понял, что имелось в виду, и сразу ответил, что об этой работе даже речи быть не может, что я сейчас на выборной должности и у меня другие планы.

Но министр ответил примерно так: «Я понимаю, что ты не хочешь принимать эту должность, но у тебя нет права отказаться написать свое видение полиции». Тогда я принялся писать эссе, и пока писал, я все время возвращался к мысли, что в конце этой бумаги напишу – вот мое видение, но прошу мне эту должность не предлагать, потому что я в любом случае ее не приму.

— И все-таки вы участвовали в конкурсе, если мы разговариваем с вами в этом кабинете?

– Решение об участии в конкурсе возникло по одной простой причине: я сам же все время был недоволен работой полиции, постоянно вносил множество предложений, идей, которые не были внедрены, и вдруг теперь, когда мне предлагают прийти и начать решать эти вопросы и претворять в жизнь эти идеи, я говорю: «Извините, я тут ни при чем, пусть кто-то другой это делает».

В общем, когда мне предложили возглавить Департамент полиции, я согласился. Хотя и подумал: «Куда же я вляпался...».

— Ваши оппоненты говорят, что и образование у вас не соответствует, и вообще, что вам нечего делать на этой должности.

– Образования у меня больше чем достаточно, я учился в Ленинграде и Москве. Правда, не имею пока юридического образования, полного, такого, какое могло бы быть, я имею в виду университет. Но что касается спасательной службы, то после учебы я сразу стал работать пожарным экспертом, что предполагает работу со следователем. То есть с самого первого дня моей работы в спасательной службе у меня была связь с полицией.

Потом я быстро продвигался по экспертной службе и в 90-м году, проработав 5 лет экспертом в лаборатории, возглавил подразделение спасательной службы, которое занималось пожарами. До 92-го года мы развили его до технического исследовательского центра, где помимо пожаров занимались расследованиями химических и радиационных аварий, а к 95-му году создали очень серьезный испытательный центр спасательной службы. И в том же году меня позвали работать в полицию, развить криминалистическую лабораторию.

— То есть переход этот был не случайным.

– Да, здесь я вижу закономерность. Если оставить ведомственную разность, то это была чисто экспертная линия. Там был начальником лаборатории, и сюда позвали сделать то же самое в полиции.

— И в результате вы приходите в полицию со своими реформами, сокращаете количество префектур, поднимаете с мягких кресел чиновников и отправляете их на улицы, чтобы усилить патрулирование. Но ведь начальник патрулировать не пойдет, ведь он же обидится.

– Во-первых, реформы выдумал не я, споры о четырех префектурах шли уже с 1996 года. Потому что наша полиция очень расколота, префектуры между собой не сравнимы по числу полицейских и населению на территории, по роду и количеству преступлений, и такой системой очень тяжело управлять.

А документ «Направления развития полиции до 2006 года» был одобрен правительством уже в 2001 году.

— То есть вы включились на этапе, когда программа была принята, но еще не внедрена. Но изменения-то начались со сменой руководства полиции.

– На сегодняшний день я могу сказать, что нам удается эти изменения проводить достаточно быстро только по одной причине: и у нашего народа высокие ожидания от полиции, и все политические фракции и направления также поддерживают наши усилия. И сама организация видит, что большой управленческий аппарат – департамент на Пагари, масса директоров, префектов – и есть та администрация, которая съедает деньги, которые должны быть по идее розданы полицейским, занимающимся оперативной работой, в том числе патрулям на улицах и констеблям.

Поэтому вместо 300 начальников будет 30. В Департаменте полиции работало 270 чиновников, с 1 января их останется 160, и все те ресурсы, которые высвобождаются, мы направим «вниз». Кроме того, у нас появляется возможность поделить между четырьмя префектурами 203 новых рабочих места.

— Но здесь-то, в департаменте, рабочие места были другого плана.

– Да, но те, кто имеет полицейское образование и пришел в полицию работать по своему направлению, найдут себе адекватные места в полицейской системе. А для тех, кто пришел в полицию руководить, хозяйствовать и администрировать, полиция не совсем верное место. Мы предлагаем всем чиновникам полиции – будьте чиновниками, но не в кабинетах, не в кожаных креслах, а на улице, в патрульной машине.

Это значит, что префект не подписывает хозяйственных и финансовых бумаг, не руководит секретарями и подчиненными, он носит полицейскую форму, он ездит на полицейской машине, и в его распоряжении все констебли, все патрули и все полицейские силы, которые находятся в этот момент на работе. Другими словами, он является оперативным начальником. Я даже нашел им определение – «шериф». Кто такой шериф? Он на дороге измеряет скорость, он стоит на центральной площади, руководит движением. И все знают, что это «наш полицейский начальник».

А многие ли у нас знают своего префекта?

— Объекты реформы уже отошли от шока, который они получили?

– Если вы имеете в виду начальников, администраторов, то 99 процентов всех бывших префектов приняли предложение стать так называемыми «шерифами».

— А как быть с теми, кто не получит никаких предложений?

– К сожалению, такие люди есть, но, к счастью, их очень мало. Например, в департаменте 21 человек, кого реально с 1 января надо будет сократить, но они останутся в нашем резерве. Большей же части из сокращаемых нам удалось найти другую работу в этой же организации.

Что касается остальной части Эстонии, то на сегодняшний день я не знаю ни одного полицейского, кто шел бы на какое-то сокращение или кто увольняется из полиции, потому что ему что-то не нравится или его переводят на другую должность неправильно или незаконно. У нас некомплект 300 мест, мы не можем просто так сокращать людей. Но когда из 17 учреждений остается 4, а управленческий аппарат объединяется, ясно, что придется сократить тех людей, которые напрямую в полицейской работе на этих же должностях привлечены быть не могут. Это подсобные служащие, бухгалтеры, делопроизводители. Их можно переучить и направить, например, в диспетчерские службы, арестантские дома и т.д. Тех, кто не согласится, будет не много, но бухгалтер без проблем найдет себе работу в другом месте.

— Высвободите вы, к примеру, 260 полицейских, которых направите на оперативную работу. А будет ли это выходом из положения при общем дефиците полицейских?

– А кто сказал, что у нас дефицит полицейских? Я этого не говорил и не слышал, чтобы кто-то громко об этом заявлял.

— Народ жалуется, что, мол, убивать будут, а полицию не дозовешься.

– Вот для того, чтобы можно было «дозваться», мы и проводим реформы. Во-первых, на многих должностях, о которых я уже упоминал, где сейчас заняты полицейские, могут работать гражданские лица, а полицейские будут выполнять свои прямые обязанности, станут констеблями или патрульными. Во-вторых, создавая сильные региональные префектуры, мы создаем в них мощные отделы криминальной полиции, охраны правопорядка, где будут лучшие следователи, и их будет больше, чем сегодня в префектурах. Эти силы всегда могут быть переброшены на места тяжких преступлений, катастроф, и они будут помогать своим маленьким территориям решать те проблемы, которые сегодня неразрешимы своими силами, им не надо будет возиться в своих тяжких преступлениях, и они больше внимания будут уделять охране правопорядка. Таким образом, через внутренние резервы мы усилим работу полиции. И их нам надо использовать максимально. Мы видим огромный резерв в помощи населения, местных самоуправлений, охранных фирм, различных оперативных служб.

Почему я говорю, что полицейских у нас достаточно? Потому, что даже при сегодняшнем числе полицейских на душу населения мы превышаем все возможные критерии в большей части европейских стран и во всех Скандинавских странах. К тому же я никогда не пойду по пути увеличения числа полицейских. Потому что в этом случае у нас будет больше людей на улицах, констеблей, они будут стоять на каждом углу дома, сидеть в каждой машине, охранять каждую улицу, но и денег мы заберем из государственной казны больше, чем сейчас. А деньги можно взять откуда? Только из пенсий, детских дотаций, зарплат учителей и так далее. Кому это надо?

— Практически с самого первого дня вступления в эту должность вы являетесь объектом критики со стороны журналистов.

– Признаюсь, что мне практически в первый день сказали, что «мы все сделаем для того, чтобы тебя убрали». Естественно, изменения не нравятся очень многим, кого это касается. К сожалению, государство у нас маленькое, все друг друга знают, могут своей работой всячески препятствовать тому, чтобы этих изменений в полиции не было. Все было хорошо до того момента, когда я стал передвигать каких-то конкретных людей, что очень кому-то не понравилось. После этого стали появляться странные статьи определенных авторов в определенных газетах, в которых все мои слова представлены совершенно иным образом. И что бы я ни говорил, это используется против меня самого.

— Вы имеете в виду и громкую историю с «мигалкой»?

– Эта история, когда меня стали сравнивать с какими-то ребятами, которые прокатились где-то с «мигалками», вообще абсурдная. Потому что в данном случае никто не вспомнил о том, что есть разница между людьми, у которых нет никаких прав на использование «мигалок», и есть полицейские, у которых очень много прав. И эти права изложены в Законе о полиции: применение оружия, силы, тех же «мигалок» и всего прочего, что у полиции есть.

Но самое интересное то, что разрешения на использование проблесковых маячков в нашем государстве в единственном лице выдает только генеральный директор полиции, то есть я. Причем выдает эти разрешения не только полицейским, но и всем остальным чиновникам, которые пользуются «мигалками». То есть в данном случае ситуация была следующая: этот самый генеральный директор сидит в машине, на которой установлена мигалка, но не может предъявить бумажку с разрешением на ее использование, в которой было бы написано: «Я, генеральный директор Департамента полиции... разрешаю генеральному директору Департамента полиции... И подпись: генеральный директор Департамента полиции...»