Мои вынужденные квартиросъемщики

Ааранд Рооз,
домохозяин

Когда летом 1991 года был провозглашен Закон об основах реформы собственности, возврате и компенсации противоправно отчужденной собственности, я сразу подумал о двух деревянных домах в Каламая, принадлежавших моей бабушке.

Процедура возврата собственности потребовала времени и нервов, только через четыре года, когда был наведен полный порядок в бумагах, я поселился в бывшей бабушкиной квартире и стал для остальных жильцов домохозяином.То, что для кого-то я могу стать «врагом народа», мне в голову не приходило, в страшном сне не снилось. В газетах доводилось читать о так называемых вынужденных квартиросъемщиках, которых терроризируют некие собственники, грозя выкинуть на улицу каждого, кто не будет платить немыслимо высокую квартплату, хотя закон этого не позволяет. Я сам видел, как на Тоомпеа стояли в пикете вынужденные квартиросъемщики с выразительными плакатами и лозунгами.

Странным образом мои вынужденные квартиросъемщики никогда в разговорах со мной не прибегали к грубостям и невежливому тону. Неужели они чем-то отличаются от тех, кто выходит на Тоомпеа? Я иногда размышляю о тех, кто прежде жил в нашем доме и кого уж нет в живых; о тех, кто переехал в лучшие условия быта. Старых жильцов у меня достаточно, несмотря на повышение квартплаты.

Прошло семь лет, как были возвращены мне два деревянных дома. Я хозяин 24 в основном маленьких квартир. На данный момент четыре из них пустуют — жильцы умерли. В период возврата собственности город новых жильцов вселять не разрешал.

Одну квартиру занимаю я. Две квартиры были раньше заброшены, но со временем в них вернулись прежние жильцы, чтобы поселить здесь же своих молодых родственников. Этих «новопоселенцев» закон уже не защищает никакими пределами тарифов.

Итак, как хозяин я начал с 18 квартир и 20 вынужденных квартиросъемщиков. Жильцы двух квартир сдавали их в поднаем, а сами жили где-то в другом месте. После длительных споров я стал получить с поднайма некоторую сумму и себе как хозяин.

В двух других квартирах жили пьяницы, давно не платившие ни квартплаты, ни за электричество. От пьяниц я избавился через суд. Так что можно сказать- совместную жизнь я начал с 16 вынужденными квартиросъемщиками. За семь лет их поубавилось — трое умерли, семеро переехали, один молодой квартиросъемщик два года назад выстроил собственный дом в Харьюмаа, но городскую квартиру за собой оставил, исправно внося квартплату, хотя и не является больше вынужденным квартиросъемщиком.

Так что «потенциальных» пикетчиков у меня шестеро в возрасте от 53 до 82 лет. В Таллинне, число жителей которого отцы города, несмотря на перепись населения, не знают, говорят, вынужденных квартиросъемщиков пять тысяч. Подозрительно круглая статистика. Во всяком случае мои вынужденные квартиросъемщики в нее не входят, так как никуда регистрироваться не ходили. Возможно, их кто-то и зарегистрировал по личной инициативе, не уведомив. Но судя по переписи, проводившейся в позапрошлом году, где я два вечера ассистировал переписчику, городские чиновники даже не представляли, сколько на самом деле квартир в моих домах, сколько людей в них живет и на каком основании.

Подводя итог, скажу: живем мы нормально. Хозяин и квартиросъемщики не ссорятся; летом во дворе вместе жарим шашлыки, пьем кофе, молодежь поет песни. Кто-то из жильцов помогает с мелким ремонтом, кто-то по собственной инициативе косит траву, кто-то чинит соседу телевизор. Более крупные работы оплачиваем по взаимной договоренности. Обе стороны понимают, что это наш общий дом.

Я никому не отказал в продлении договора о найме. Кое-кто новый договор не подписал из-за не понравившихся ему пунктов, но тем не менее все живут в своих квартирах, вносят квартплату, ничего не опасаясь. Да и опасаться нечего.

Напоминает сказку? Но это лишь частичка таллиннских будней 2003 года. Если бы я поверил во все те рассказы, которые читаю про вынужденных квартиросъемщиков в газетах, я никогда бы не рискнул стать хозяином в собственном доме. В нашем доме мир и покой. А они дорого стоят!