Этика ученого и характер бойца

Нелли КУЗНЕЦОВА

Академику Михаилу БРОНШТЕЙНУ исполняется 80 лет

Сам он со свойственной ему ироничностью, изящной парадоксальностью называет этот предстоящий ему юбилей «подслащенной катастрофой». И, наверное, можно понять, что тема времени, его быстротечности, зыбкости, эфемерности не может по-человечески его не волновать. И, быть может, как многие другие, он подчас горько думает про себя: «Как коротка жизнь...» И все же кажется, что время не имеет над Бронштейном власти. Может быть, в каких-то других случаях это и звучало бы банально. Но только не по отношению к Михаилу Лазаревичу, нет... Его жизнь столь насыщенна мыслями, событиями, открытиями, деяниями, что этого хватило бы на несколько человеческих жизней. Он всегда шел на полшага впереди...

Вот он на старой, выцветшей фотографии... Гимнастерка, шлем, который в давние времена называли «буденовкой». Снимок — словно из старых кинофильмов. А вот он же, но уже позже, после войны. Усталое лицо... Поразительно, но сколько бы фотографий Михаила Лазаревича мы ни смотрели, фотографий, сделанных в разные годы, в разные отрезки жизни, везде он предельно узнаваем. В сущности, все то же лицо... Может быть, это от того, что он никогда не изменял себе? Никогда, несмотря ни на какие потрясения, нелегкие, а порой и трагические жизненные обстоятельства, не изменялась его человеческая сущность, его характер.

...Ему было восемнадцать, всего восемнадцать лет, когда началась война. Он был тогда студентом химико-технологического института, учился на спецфакультете, где главной специализацией были пороха, и, естественно, имел бронь. Будущими специалистами в этой области тогда дорожили, их не посылали на фронт. Но он скрыл, что имеет такую бронь, был убежден, что его место на фронте, на передовых, где идут самые тяжкие бои. Однако на фронт его не послали. Сначала, сказали ему, надо окончить зенитно-артиллерийское училище.

Лейтенантом он и попал на фронт. А это ведь известно — войну фактически выиграли лейтенанты, вчерашние десятиклассники, мальчишки. Срок жизни лейтенантов на войне измерялся часами. Или несколькими атаками...

Бронштейну повезло... Он не погиб на войне. Хотя мог погибнуть под Ленинградом. И потом — на переправе через Днепр... Плот, на котором Бронштейн со своими бойцами переправлялся на другой берег, под пулями и снарядами, подорвался на мине. И оказавшись в стылой, октябрьской днепровской воде, он, к тому же еще и раненый, конечно, мог умереть. Но не умер... Не погиб и потом, под Бреслау, где фашисты сопротивлялись до конца и сдались только в последний день войны, когда уже подписывался Акт о капитуляции.

Всю жизнь он оставался солдатом. Странно звучит по отношению к академику, известному ученому. Не правда ли? Но он никогда не боялся идти в атаку, если нужно. Он никогда не боялся начинать что-то новое. И это зачастую было совсем не безопасно. Небезопасно в самом прямом смысле этого слова... Ведь прослыть рыночником в конце семидесятых — в восьмидесятые годы было достаточно рискованно. Рассказывают, что в Центральный комитет КПСС пошло письмо с довольно-таки авторитетными подписями, в котором его обвиняли чуть ли не в подрыве социалистической системы. Что это означало в те времена — вряд ли, наверное, надо объяснять. Его отстояли тогда Иоханнес Кэбин, Федор Клемент, ректор Тартуского университета и другие единомышленники.

Михаил Лазаревич руководил в Тартуском университете кафедрой политэкономии. Вполне схоластическая как будто кафедра, и многие профессора «сидели» на этой тематике тихо и спокойно, защищая диссертации, не влияющие на реальную жизнь, отправляя статьи в теоретические журналы. Но только не Бронштейн, нет... Для него кафедра была полем битвы. Он был одним из главных инициаторов создания системы поддержки сельского хозяйства в Эстонии. С его именем связано образование Агропромышленного комплекса в республике. РАПО — это тоже детище, в рождении которого ему помогали и Кэбин, и Тынурист, и практики, работающие на селе, такие, например, как Вальтер Удам. Они верили в эти идеи, в преимущество новых форм хозяйствования. Он и сейчас с гордостью говорит о том, что зарплаты в сельском хозяйстве Эстонии были выше, чем в промышленности. Нигде больше в Советском Союзе не было ничего подобного.

В начале 90-х он выступал за то, чтобы переход от командной экономики к рыночной не был слишком резким, болезненным для людей. Он выступал за то, чтобы, поворачиваясь к Западу, Эстония ни в коем случае не теряла связей с Россией. Он говорил о необходимости сохранения единого экономического пространства и предупреждал, что если связи с Россией порвутся, ущерб может составить десятки миллиардов крон. Увы, он, этот ущерб, оказался даже выше. И говоря обо всем этом, Михаил Лазаревич сознавал, не мог не сознавать, что снова и снова идет против течения. Но совесть ученого, этика ученого, которой он всегда руководствовался, не позволяли ему молчать. Как ученый он всегда был и остается принципиальным до конца, последовательно и даже жестко отстаивая свои позиции. Но в то же время он мягкий, интеллигентный человек, который всегда ведет разговор на языке логики, науки, уважения к оппоненту, что, увы, не так уж часто встречается в наши дни.

А уж роль его в постановке дела образования, в частности, русского образования в Эстонии, вообще переоценить трудно. У него сотни, тысячи учеников, и среди них — известнейшие ныне люди, а среди его друзей, единомышленников — ярчайшие представители российской демократической интеллигенции. Таким он и остается. Ученый, наставник, общественный деятель, один из наиболее ярких людей Эстонии, коими, по праву, больше, может быть, чем другими, гордится Эстония. Им гордимся и все мы, русскоговорящие жители этой страны.