Артист обязан БЫТЬ МУЖЧИНОЙ и в жизни, считает Александр Ивашкевич

В Русском драматическом театре начались репетиции спектакля по пьесе Эрика-Эммануэля Шмитта «Распутник». В ближайшее время мы собираемся вас познакомить с режиссером этой постановки Владимиром Петровым, с переводчиком пьесы с французского Александром Браиловским и другими участниками этого театрального проекта. Сегодня предлагаем беседу Елены СКУЛЬСКОЙ с исполнителем главной роли – Александром ИВАШКЕВИЧЕМ.

- В последнее время вы часто играете мужчин несчастных, нелепых, не уверенных в себе. А в новом спектакле, насколько знаю, вы возвращаетесь к своему амплуа героя-любовника; режиссер Владимир Петров собирается даже раздеть вас на сцене догола. Как вы, кстати, к этому относитесь?

- К самому факту никак не отношусь. Голый мужчина на сцене может быть и апофеозом пошлости и воплощением целомудренной лиричности. Всегда важно, для чего именно это нужно режиссеру…

- В данном случае речь идет о режиссере, который, в частности, только что поставил во МХАТе «Вечность и еще один день» по роману Милорада Павича «Хазарский словарь». У Павича есть вариант романа для женщин и вариант для мужчин, и то и другое – сложнейшая, остроумная и прелестная ткань исторических, религиозных, философских и просто поэтических метафор. И во МХАТе играется и женский, и мужской вариант спектакля, причем зрители, входя в фойе, бросают специальные жетончики в вазы, с помощью которых голосуют за тот или иной вариант постановки, и артисты настраиваются на их выбор за несколько минут до открытия занавеса.

- То есть вы понимаете, что режиссер не дает артистам расслабиться, держит в напряжении, в готовности к импровизации. Пьеса о Дени Дидро и его женщинах, в конце концов, пьеса о трагических попытках соединить теоретическую нравственность, которую мы все охотно готовы исповедовать, с практической моралью, против которой очень часто восстают наши чувства. Как разобраться в противоречиях между страстью и долгом, верностью и похотью, низостью поступков и возвышенностью помыслов? Что делать человеку, который проповедует свободу и вдруг узнает, что его юная дочь собирается рожать от его приятеля – старой развалины, - он возмущен, он в отчаянии, и все его теории тут ни при чем… Словом, мой герой обнажается в пьесе не столько в прямом, сколько в переносном смысле, так что голое тело становится не только плотью, но и метафорой… Самое главное – к чему приходит мой герой. Он говорит: «Мы на обед будем заниматься любовью, мы на ужин будем заниматься любовью. А утром мы будем заниматься нашим самым любимым делом – мы будем говорить». Он находит женщину, с которой можно говорить по утрам. Это очень важно… И это случается крайне редко…

- Этот герой близок вам?

- Знаете, я учился на втором курсе театрального, что-то показывал, какой-то этюд, и вот мой учитель сказал мне: не бойся раскрывать в себе плохое. Мы думаем: ах, приоткроешь что-то плохое в себе, и все будут думать, что ты плохой. Но ведь люди и состоят из всевозможных сплавов плохого и хорошего. Куда подозрительней человек, уверяющий, что он состоит только из хорошего. Актеру негоже стесняться себя, своих проявлений.

- Вы когда-нибудь плачете, не стесняясь, на спектаклях, фильмах?

- Я плакал в молодости на фильме «Дети райка». Я плакал, потрясенный тем, что вор жертвует собой ради чьей-то любви. Мне кажется, жертвенность уходит из нашей жизни. Уходит романтическая любовь. Если ты кого-то не надул, не обманул, то ты уже не мужчина, ты не умен. Значит, обманут и надуют тебя. А люди нуждаются в романтизме – пусть не в жизни, где они его боятся, то хотя бы в театре.

- В 2000 году вы были названы лучшим артистом года за роль князя Мышкина в спектакле «Идиот», поставленном московским режиссером Юрием Ереминым. Вы играли человека, сотканного из одной правды и одного добра, но все его благие порывы заканчиваются для окружающих трагически. Как вы шли к этой роли?

- Режиссер сначала хотел побрить меня наголо, искал внешнего соответствия своему замыслу, но я понимал, что должен найти Мышкина внутри себя, найти ту тягу к добру, которая вечно приводит к несчастью…

- Как-то вы признались, что всю жизнь были очень скромным и стеснительным человеком. После школы, мечтая о судьбе артиста, сначала все-таки пошли от робости на завод. Всего боялись, но многого добились. Как же?

- Через преодоление. Преодоление себя. Профессия артиста – профессия жадного человека. Артист все хочет взять. Все! Но только с одной целью – ОТДАТЬ. Вот, например, я играю на гитаре, пианино, флейте, балалайке. А для спектакля «Играем Маршака» мне понадобился кларнет. Я пошел в Музыкальное училище, по звукам из-за дверей определил кларнет, вошел и попросил дать мне несколько уроков. Так и научился.

- Вы ведь еще и поете. С успехом участвовали в вечере памяти Георга Отса. И мы сегодня ни словом не обмолвились о вашей знаменитой студии степа, которой исполняется десять лет, и о том, что вы сами прекрасно поете ногами – даете мастер-классы по всему миру, участвуете в международных фестивалях лучших степистов на Бродвее.

- Понимаете, артист гармонирует со всем, что его окружает. Можно войти в музыку, вокал, танец, как шип, а можно вплестись в них…

- Артист – глина, материал, из которого можно слепить все что угодно. Согласны?

- Ненавижу, когда так говорят. Если вы на сцене видите мужчину, личность, то артист должен обладать всеми этими качествами в жизни, а иначе у него ничего не получится и персонаж будет плоским, пустым.

- А какой вы в жизни?

- Чем дольше живешь, тем дальше уходишь от себя – идеального, мечтаемого. Я бы хотел быть абсолютно честным, справедливым, смелым…