Любовь к Родине Я ОПЛАТИЛ из собственного кармана

У нас в гостях художественный руководитель московского театра «У Никитских ворот» Марк РОЗОВСКИЙ

Николай ХРУСТАЛЕВ

Катастрофа с оттенком праздника

- Марк Григорьевич, сегодня, можно сказать, у вас пора многих знаменательных дат. В прошлом году отметили «круглый» день рождения, в этом будете праздновать 20-летие своего театра, в будущем исполнится четверть века фильму «Д’Артаньян и три мушкетера», для которого вы написали сценарий. Наконец, в этом году исполняется 45 лет создания знаменитого студенческого театра МГУ «Наш дом», у истоков которого вы тоже стояли. Так что начинали вы когда-то веселым человеком.

- Честно говоря, вы меня сейчас несколько удивили, обрушив сразу такое количество дат. Я и помнить-то о них не помню и тут совсем не кокетничаю. Работаю себе и работаю, не очень назад оглядываясь. О 20-летии театра, не скрою, помню, конечно, но мне уже однажды пришлось говорить, что юбилей - это катастрофа с оттенком праздника. Так что, честно говоря, мне все даты по холодку. А что касается давнего, не думаю, что мы были когда-то в веселье первыми, нами что-то продолжалось, и те, кто был до нас, тоже старались сохранять душевный настрой, тому масса блистательных примеров. Разве сегодня кто-то может сравниться с мирами, подаренными нам Булгаковым, Зощенко или Ильфом и Петровым, мирами одновременно насмешливыми и трагическими. Так что нам было на кого равняться.

- Если вы не собирались открывать своих миров, так к чему было что-то начинать?

- Вы правы: я не собирался открывать новых миров, не дурак же я, чтобы стремиться быть оригинальным, ни к чему хорошему это не приводит. Надо быть самим собой и обязательно чувствовать, что было до тебя. Все происходит само собой, а не в стремлении обязательно открыть новый мир. Отсюда идет выпендреж, настоящий художник никому ничего не доказывает. И не должен доказывать. А что касается театра МГУ, то нас просто разогнали за антисоветчину, и когда это происходило в декабре 69-го, мы лишались главного счастья в жизни. 60-е кончились для меня и моих друзей как раз в том декабре, когда мы лишились того, чему служили. Сейчас сказал бы высокопарнее: мы священнодействовали, потому что делали что-то для души, знали постоянный успех у всегда ждавшей нас публики, которая с нами смеялась, как нигде, плакала, как нигде.

Крестьянское дело

- Сегодня вами немало сделано, вы признанный мастер, но продолжаете напряженно работать, извините, пахать, один за другим ставите спектакли. Неужели не хочется перевести дух?

- Как ни странно, самому мне на этот вопрос ответить трудно, не знаю. Очень часто критики, упоминая об мне, добавляли странное, по-моему, словечко «неугомонный». Более неуклюжего, чтобы не сказать - оскорбительного, комплимента не знаю. Простите за нескромную параллель: а Пушкин был угомонный? Или Моцарт? Любой художник обязан быть неугомонным, это его стезя, черный хлеб. Все же дается кровью, так было раньше, так будет всегда. Если кто-то хочет прекратить работать - пусть прекращает, если нет... Я, между прочим, не считаю, что много сделал. И что значит - пашете? Пахать - это дело художника. А крестьянин что делает? Наше дело тоже крестьянское - каждое утро выходить в поле. Прежде чем сделать прыжок, вы должны сосредоточиться, почувствовать силу в мышцах, должны сделать усилие, подготовить себя, именно этот процесс самый таинственный, здесь ты абсолютно одинок, наедине с собой, он нигде не учитывается. Некоторые спектакли я вынашивал годами, возможно, десятилетиями, а выпускал в два-три месяца.

- В афише вашего театра привлекает соединение, кажется, несоединимого: с одной стороны, спектакль по «Обломову» Гончарова, с другой - «Кабаре», здесь Боб Фосс.

- А мы всегда предпочитаем разные полюсы, жанры, формы. Мне вообще интересна проблема творца. Фосс - фигура знаковая, я ведь делал не про биографию Боба Фосса, он повод, меня интересовало совсем другое - высокое и низкое в искусстве, превращение низкого в высокое, что такое сейчас масскультура, как она воздействует на нас. Потому что нет ни одного человека, который бы не испытывал сегодня воздействие попсы, очень активное воздействие, она же атакует, отовсюду нас преследует пошлость, и тут война вкусов идет на уничтожение, и больше побед как раз у пошлости. Со всех сторон на нас бросается не что-то живое, а только подобие живого. И чтобы остаться человеком, этому надо как-то противостоять, вот в чем проблема времени. Глупо только опасаться, надо понять механизм масскультуры, надо иметь в виду, что в ней работает много действительно талантливых людей, что в нее вкладываются огромные деньги, это уже реальная индустрия. И деньги вкладывают отнюдь не глупые люди.

Чрезвычайно интересен мне и Обломов, один из лучших российских людей. Он вовсе не ленивец, не праздный человек, а тот, кто сознательно отказался от суеты и принял свою схиму, когда лучше ничего не делать, чем соучаствовать в верчении сошедшего с ума мира. Обломов сделал выбор, его можно осуждать, он и сам стал жертвой «обломовщины», но его нравственный подвиг стоит многого.

Томление духа

- Во времена перестройки вы немало говорили о новой модели театра, о том, как ее видите, в какой хотели бы работать. Вам удалось со временем приблизиться к тому, что виделось?

- Пожалуй, сегодня нам удалось добиться только одного - работы в бесцензурном пространстве, а об этом мечталось еще в те давние годы. Все остальное... Не сказал бы, что пришедшее время меня удовлетворяет, даже устраивает, потому что театральной реформы до сих пор нет, мы обманулись все вместе в ожиданиях, ничего существенного не произошло, все вокруг действительно резко поменялось, и только в нашем деле осталась прежняя советская распределительная система, она и по сей день правит государственным репертуарным театром. Сложность в том, что русский репертуарный театр - это фундаментальная ценность российского искусства, так просто кого-то разогнать - на это ни у кого не поднимется рука. Значит, надо придумать другую систему, потому что ни в одном цивилизованном обществе нет сразу 700 театральных организмов, которые живут за счет налогоплательщика. Понятно, что раньше репертуарный театр был рабом государства, обслуживал идеологию, тот, кто не следовал в русле, разгонялся, пример - «Наш дом», многие другие. Потому и присутствовало томление духа. А сегодня, когда стало посвободнее, как раз томления духа я вокруг себя и не вижу. Наблюдаю коммерциализацию, духовное растление, сознательное служение бездуховному. Театр высокого стиля попран, живой академизм не нужен, на виду шарлатаны и выпендрежники, востребованы люди мало умеющие, но много купившие. Сегодня можно раскрутить любую бездарь и она окажется знаковой фигурой нового времени, раз гуманизм стал посмешищем, а профессионалом быть необязательно.

Сладость самосожжения

- Еще один спектакль в репертуаре вашего театра называется «Самосожжение Марка Розовского». Самосжигаться сладко, Марк Григорьевич?

- Поскольку я в нем пою песни из своих собственных спектаклей, то мне сладко. Это не более чем шутка, возможно, шутка в духе черного юмора, но в этот вечер я пою более 20 номеров - из «Гамбринуса», «Истории лошади», «Трех мушкетеров», «Романса с Обломовым», это мои мелодии, я сочинял их на слух, не зная ни одной ноты, но вот несколько мюзиклов сочинил, и они идут по сей день много лет. «Гамбринус» идет уже 15 лет, сыгран тысячу раз, если по бродвейскому ежедневному графику, то тоже могло бы получиться три года подряд без перерыва. А что до самосожжения - то играю это редко, для друзей самосжигаюсь, два-три раза в сезон.

- Сегодняшние российские мюзиклы у вас вызывают, скажем, раздражение?

- Раздражаться я могу только на самого себя, потому что не имею миллиона-другого долларов на рекламу собственных работ, не имею спонсоров или фирм, которые бы активно взялись за прокат моих мюзиклов. Вот мы постоянно и совершенно справедливо заглядываемся на Бродвей, но, с другой стороны, у нас тоже есть свои потрясающие традиции музыкального театра, музыкального спектакля, в конце концов «История лошади» в 79-м году шла на том же Бродвее. Тогда, впрочем, меня не пускали за границу, первые 50 лет своей жизни я был невыездным, хотя «История лошади» где только не ставилась...

- Она вас миллионером сделала?

- 83 процента у меня отбирала советская охрана авторских прав, оставшееся вручалось как бы в долларах, но в чеках из расчета одного к четырем, а чеки можно было отоваривать в знаменитых «Березках». Можете представить себе это обогащение. Так что свою любовь к Родине я оплатил из собственного кармана.