Следы на сцене

«Самая неудачная роль за все годы, которую так неожиданно мне преподнесла жизнь, – это роль тихого пенсионера. Во-первых, это не мое амплуа, во-вторых, я не готов еще на роль старца», – говорит о себе заслуженный деятель искусств, народный артист, член Союза кинематографистов и Союза театральных деятелей Эстонии Калью КИЙСК.

Я ведь сам парень из провинции, местечка Тойла. В то далекое время этот маленький город был очень знаменитым в самодеятельном искусстве. Самый первый, если можно так сказать, народный театр возник в специально построенном Доме культуре, и моя мама в юности там играла. В начальную школу я пошел в Йыхви, потом окончил Ракверескую гимназию. Ой, как давно это было, середина прошлого века, 1946 год.

По совету отца пошел изучать горное дело в Таллиннский политехнический институт и как-то, читая газету, увидел объявление, что театральный институт объявляет дополнительный прием юношей. Как будто неведомая сила меня, студента технического вуза, повлекла на новые испытания.

Почти полгода одновременно учился в двух вузах, пока профессор математики политехнического не раскрыл мою тайну. Оказалось, что он дружил с моим педагогом по актерскому мастерству Прийтом Пылдроосом и тот в беседе похвастался способным студентом Калью Кийском.

Пришлось сделать выбор, и как вы понимаете, не в пользу горного дела. Вот и думаю, что пострадало больше от моего тогдашнего решения – горная промышленность или искусство, которому служу больше полувека.

Поступать в московский ГИТИС меня соблазнил Яанус Оргулас, да я и сам много слышал об этом вузе. ГИТИС (институт театрального искусства) был очень известен, в нем работали лучшие театральные педагоги, профессора, по книгам которых учились студенты в актерских мастерских многих стран мира. И в 1949 году, спустя три месяца после начала занятий, опять же дополнительным набором, Яанус Оргулас, Григорий Кроманов, Арво Круусемент и я прибыли в Москву. Кроме Кроманова никто из нас не знал русского языка, но была молодость и большое желание учиться, а это, поверьте, уже много. Среди наших мастеров были «великие старики» Художественного театра (МХАТ) Илья Судаков, Александр Андерс идр.

Встретили нас гостеприимно, никаких конфликтов не было, что, мол, прибыла «чухна». Поддерживали, помогали, была чудесная атмосфера дружелюбия, ведь кроме нас, эстонцев, учились и ребята из других республик, которые стали потом товарищами на всю жизнь.

Первая сцена

Нас готовили для эстонского театра, поэтому учебные работы мы делали на эстонском языке. Представляете, сколько труда и терпения должны были иметь педагоги... Как оказалось, все это не зря. В 1953 году наш курс возвратился в Таллинн и составил молодой костяк эстонской драмы. Вот уже полвека выпускники ГИТИСа – ведущие актеры и режиссеры Эстонии. Как-то один молодой человек, с которым я был знаком по таллиннскому театральному институту, Кулно Сювалепп предложил поставить с ним «Весну» Оскара Лутца и дать возможность играть там приехавшим из Москвы выпускникам. Таким образом, я получил первую постановку в своей жизни. И это стало новым поворотом в моей судьбе. А вскоре меня вызвали на «Таллиннфильм» и попросили помочь московским режиссерам в работе над картиной с эстонскими актерами. Мне было чрезвычайно интересно познавать новую профессию в кино, такую отличную от театра. Но я все же не хотел быть дилетантом и попросил меня направить постигать искусство кинематографиста на «Ленфильм». Там я освоил всю техническую сторону кино: монтаж, звук, свет, операторское дело. И в дальнейшем я не раз приезжал на «Ленфильм», смотрел, учился у больших мастеров, которые в то время работали на студии. Первый самостоятельный фильм назывался «Ледоход», и его успех – главный приз на фестивале в России – меня окрылил. А главное, молодому режиссеру доверили и согласились играть такие актеры, как Каарел Карм, Антс Эскола, – а это дорогого стоит.

Красный скрипач

Следующий после «Ледохода» был фильм «Следы», который я даже успел свозить в Италию. Он о том, как организовывали колхозы. Самой сильной получилась сцена расставания с животными, когда их забирали в колхозы, плакали не только на экране хозяева коров, свиней, коз, но и зрители в зале. В общем, меня обвинили в том, что в картине мы якобы смеемся над властью. Милиционер, которого играл колоритнейший актер Рудольф Нууде, получился вроде бы не солидным, а каким-то смешным долдоном, да и парторг не обладал серьезным «советским» лицом. Ну, а второй фильм, который закрыли на много лет, – это «Безумие». Ах, какой замечательный актерский ансамбль собрался там! Вольдемар Пансо, Юри Ярвет, литовские популярные актеры кино и театра Бабкаускас, Бледис, даже великий Мильтинис согласился сняться в роли безумного художника. Повез я картину на прием в Москву, пришло очень много народу, критиков, режиссеров. Слух о скандальной картине эстонца, видимо, быстро распространился.

Но после окончания сеанса чиновник из комитета по кинематографии объявил, что обсуждения не будет, меня же вызвал для разговора.

Приговор был жестоким – картина в прокат не пойдет. А в отделе по культуре в ЦК партии прямо сказали, мол, Кийск считает нас дураками, а мы понимаем, что речь в фильме идет о советских «оккупационных» войсках и т.д. До 1990 года оба эти фильма пролежали на полке, и я не имел права на них, не мог нигде показывать свои работы. Первыми «Безумие» посмотрели жители Армении, Грузии, Азербайджана. Впоследствии фильм увидели в Англии, Франции, даже в Аргентине, где я был две недели по приглашению. Прием был потрясающим, но как мне жаль, что это так поздно, и обидно, что я не мог уже участвовать в фестивалях. Мне рассказывали, что в 70-е годы самые престижные конкурсы заказывали мою картину.

Наверное, у кого-то был расчет, чтобы я раз и навсегда забыл о своей работе. Всегда считал себя сильным, трудно было выбить меня из седла, однако я очень тяжело пережил то время, ведь за мной стоял труд людей, я нес ответственность за их судьбы. «Что, Калью, делать, как жить, как работать?» – такие вопросы постоянно вертелись у меня в голове. И тогда я, видимо, поднял руки, сдался. Сегодня я именно так расцениваю шаг, который сделал в дальнейшем...

Мой следующий фильм «Красный скрипач» действительно получился плохим. Каждый кадр меня контролировал слабодушный двойник, поселившийся в моей голове. «Нельзя, не стоит, не рискуй», – говорил этот цензор. В результате получилась невыразительная, безвкусная, слабая картина, за которую мне очень стыдно. Вот такое черное пятно было в моей жизни.

Но потом я снял фильмы, получившие признание и возродившие меня как художника.

Воскресил меня как актера спустя тридцать лет, пригласив работать в свой театр, Эйно Баскин. Надеюсь, что не только я получил удовольствие от работы на этой сцене. Зрители и критики высоко оценили мой труд и присудили в 1993 году главную премию за лучшую роль.

Теперь у меня есть еще и телевидение, я снимаюсь в самом длинном эстонском телесериале «Ынне 13», и это тоже нечто иное, чем театр и кино.

А роль заслуженного пенсионера – самая дурацкая за все мои годы. Я очень болезненно отношусь к обилию свободного времени и называю это простоем, заимствуя слово из актерской терминологии. Мне нужно быть занятым, чтобы голова постоянно трудилась. И когда мне предложили баллотироваться депутатом в эстонский парламент, я согласился и несколько созывов с удовольствием работал.

Иной раз, сидя в зале, правда, ловил себя на мысли, что нахожусь в своеобразном театре, где каждый играет определенную роль, и спрашивал себя: «А какую роль ты играешь, Калью, положительную или негативную, в этом спектакле?» Хотелось бы думать, что она была созидательной...

С актером и режиссером беседовала

Ярослава ЧУДНОВСКАЯ