"МЭ" Суббота" | 26.07.03 | Обратно

Прошлое и настоящее существует одновременно

Элла АГРАНОВСКАЯ

Двадцать лет назад в нашем разговоре Алексей Герман назвал себя кинорежиссером, широко известным в узком кругу. На днях режиссеру Алексею Герману, которого знает весь мир, исполнилось 65 лет.

Такая странная судьба

За всю жизнь Алексей Герман снял только пять фильмов. Его «Проверку на дорогах» не выпускали к зрителю 15 лет, а картину «Мой друг Иван Лапшин» - три года. А фильм «Двадцать дней без войны» поначалу шел третьим экраном и только через 11 лет вышел в широкий прокат.

Над картиной «Хрусталев, машину!» Алексей Герман работал 9 лет: не было денег ее завершить. Когда фильм, наконец, был готов, его показали на Каннском фестивале, и все члены жюри ушли с просмотра. Потом «Хрусталев, машину!» был занесен в список 50 лучших фильмов, снятых за последние 50 лет.

Такая вот странная судьба у этого человека.

Осенью прошлого года Алексей Герман вышел из состава Союза кинематографистов, назвав его «худшим рудиментом советского строя», и хотя его нынешний руководитель Никита Михалков говорит о подъеме в российском кино, это совершенная неправда, а отечественное кино, как и несколько лет назад, в России смотрят полтора процента зрителей.

Вместе с Германом союз покинула его жена, кинодраматург Светлана Кармалита.

Через два дня после ухода из Союза кинематографистов у Алексея Германа случился тяжелый сердечный приступ. Работа над фильмом «Трудно быть богом» была приостановлена. Недоброжелатели тут же принялись злопыхать, мол, это привычная манера Германа - подолгу снимать картины. Единомышленники, немногие, но верные, остались со своим режиссером. А актер Леонид Ярмольник, который играет главного героя картины «Трудно быть богом», недавно сказал, что большие перерывы между съемками не считает потерянным для себя временем и у него даже в мыслях не было отказаться от роли, ведь это счастье - работать с самим Германом.

Сейчас съемки фильма продолжаются.

На фоне диковатого времени

Его называют гениальным режиссером. К этому мнению можно было бы охотно присоединиться, если бы ярлык «гения» не стали навешивать на всех, кто хоть как-то выделяется из общего строя. Еще его называют классиком. Сам Герман убежден в том, что это можно определить только по прошествии какого-то времени.

«В России всех вокруг называют классиками. У нас так: либо великий, либо полное дерьмо - середины нет. Вот недавно совершенно серьезно в классики зачислили Александру Маринину».

В сущности, у многих, кто не вписывается в наше диковатое время, довольно странно складывается судьба. Но Герман действительно живой классик, потому что его фильмы – на все времена, и, смотря их, зрители не чувствуют себя отделенными от происходящего полотном экрана, они погружаются в действие, становятся его соучастниками, остро ощущая необратимость настоящего и неотвратимость будущего.

Когда 30 лет назад Герман пришел на «Ленфильм», там как раз уволили буквально все начальство, включая главного редактора Надежду Кошеверову (все знают ее замечательный фильм «Золушка»). А все из-за картины «Каин ХVIII» с великолепным Эрастом Гариным. В этом фильме герой хотел попасть в покои к принцессе, и для этого мальчики переоделись в женское платье. Картину увидел Хрущев.

«Как известно, он был последним коммунистическим бастионом в борьбе с сексуальными отклонениями. Директор «Ленфильма» рассказывал мне, как Хрущев заорал: «Что?! Педерасы? Фурцева, б..., педерасов поддерживает? Всех уволить!»

История эта известная. Всех действительно уволили, а картина была запрещена как «пропаганда педерасов». Ленфильмовское начальство, которое постигла незаслуженная кара, утирало слезы, рыдала и Фурцева, оттого что ее, министра культуры, обозвали б...ю. А когда помирилась с Хрущевым, объяснила ему, что никаких педерастов в фильме нет. Тот, как у него водилось, от гнева отошел и всех на работе восстановил. А «Каина ХVIII» выпустили в прокат. Такое вот было время.

Тем самым временем Герман снимал свои удивительные фильмы. И несмотря на то, что их годами держали на полке, оставался верен себе и от одиночества спасался работой.

Все любят, все несчастливы, все одиноки

Помню, с фильмом «Мой друг Иван Лапшин» он приехал в Таллинн, показывал картину в киноклубах и в Доме кино. Залы были забиты до отказа, а попали в них далеко не все, кто хотел увидеть эту картину. Кто-то сказал, что скоро она, наконец, выйдет в прокат. Председатель Союза кинематографистов Эстонии Калье Кийск, чья картина «Безумие» пролежала на полке 18 лет, с большим сомнением покачал головой. «Тогда покажут по Финскому телевидению», - предположила я в утешение. «Скоро и Финское телевидение вам прикроют», - проронил молчавший до этой минуты Герман. «Невозможно по законам физики, - возразила я. – Для этого нужно водрузить над заливом железный занавес до самого неба». – «Значит, водрузят», - пообещал Герман.

Недавно по случаю юбилея режиссера телевидение вновь показывало «Ивана Лапшина». И снова, уже в который раз, невозможно было оторваться от экрана: казалось, что все происходит здесь, в твоей комнате, это у тебя на глазах все герои влюблены, все несчастливы, все одиноки и с мучительной старательностью прячут свою безнадежную любовь, потому что стыдно маяться «индивидуалистическими страстишками» во «времена великих свершений», стыдно не перед кем-то, а прежде всего перед самим собой…

«Я хотел сделать фильм о любви, – говорил тогда Алексей Герман. – О любви к прошедшему, к отцу моему, к маме, к тем людям, которые разделили их жизнь, их веру, их надежду. Не бывает любви вообще, любовь всегда очень конкретна. Потому и не мог я создавать атмосферу каких-то там абстрактных 30-х годов. Я вытащил старые альбомы, любительские фотографии моих родителей, сохранившиеся вещи. А когда мы снимали фильм «Двадцать дней без войны», раскопал ботики, которые, по моим представлениям, точь-в-точь соответствовали роскоши 40-х годов. Помню, как Алиса Фрейндлих, которая потом не смогла сниматься в нашей картине, примерила эти ботики и горестно воскликнула: «Бедная моя мамочка!». Вот так, по-моему, и следует обживать пространство фильма, заботиться не о том, чтобы реалии быта говорили о времени, а о том, чтобы ни одна из деталей не звучала диссонансом ему…»

…Исполняется 40 лет милиционеру Ивану Лапшину. Сидят с десяток мужчин, едят винегрет, пьют водку, поют песни. Ничего не происходит, и происходит все. Потому что день рождения не главное, а только секундная остановка в пути к великой цели.

Они поют. Поют радостные, бодрые песни. Прижавшись плечом к плечу, презирая малодушие и слабость. Плечом к плечу они ходят вместе на работу. Они очищают землю, буднично, не щадя своих жизней.

А в провинциальном театре играют Пушкина, «Пир во время чумы». Мы видим сцену сбоку, из-за кулис, и не можем судить о качестве спектакля. Но мощным, гулким, грозовым рокотом накатывают на нас гениальные строки: «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю…»

«Нам хотелось сделать фильм, выстроенный на пересечении двух линий: их реальности и нашего знания, - говорил Алексей Герман. – Нашего сегодняшнего знания о том, что ждет героев: помните, они рассуждают, сколько в стране будет выпускаться шампанского в 38-м году, а сколько – в 42-м? Как страшно звучат эти реплики для нас, в чью жизнь, в жизнь наших отцов и дедов, вошло это время смертью и подвигом, окопами, танками, голодом и блокадными морозами…»

Оперируя своей душой

После того, как на днях снова показали «Ивана Лапшина», мне позвонили те немногие, кто продолжает звонить по вечерам без конкретного повода, если, конечно, не считать конкретным поводом естественную человеческую потребность в общении: «Ты смотрела?»

Я смотрела и всегда буду смотреть. И вспоминать, как кто-то из первых зрителей этой картины упрекнул Алексея Германа, мол, как он посмел сделать такую картину, ведь это же времена «Волги-Волги!»

«Да, у многих возникает представление, что не фильм – продукт времени, а что время было такое, парадное, веселое, радостное, - сказал тогда в нашем разговоре Алексей Герман. – А ведь жили по-разному. И мы хотели снять не парад, не парадную хронику, а быт, атмосферу. Атмосфера и есть главное лицо этого произведения, и именно поэтому нам не хотелось акцентировать сюжет. Именно поэтому очень часто второстепенные реплики, случайные шумы перекрывают основной диалог. Диалог – сюжет, а эти случайные реплики – атмосфера. Да и что, собственно говоря, происходит? Один хороший, честный, добрый человек полюбил женщину, и что из этого вышло…»

А еще запомнилось, как за рамками интервью он тогда возмущался тем, сколько средств кинематограф разбазаривает почем зря, всякий раз для очередного военного фильма заново снимая батальные сцены. «Это же очень дорого! А главное, зачем? Надо устроить кинохранилище по типу книгохранилища: один раз отснять, например, танковую атаку или воздушный бой, и положить в шкаф, чтобы все могли пользоваться». – «Но вы ведь для своей картины не возьмете», - фыркнула я. «Почему? Если понадобится, возьму». – «Это говорите вы, режиссер, у которого каждый кадр уникален?» – «Но я же сказал: если понадобится».

И про свою профессию сказал так:

«Режиссер - это тот, кто оперирует своей душой, то есть тот, кто может из своей души что-то исторгнуть. Например, воспоминания, далекие ассоциации. Вот мой Лапшин, попав в беду, ходил, прикрывая правый глаз. Я этого придумать не мог. У меня самого, когда распсихуюсь, болит правый глаз. У любого режиссера, а не снималы, в картине есть что-то от него самого».

Теперь опять пришло время

Так почему же режиссер, который прежде экранизировал произведения своего отца, Юрия Германа, а еще его друга Константина Симонова – тех, чьей прозой зачитывалось уходящее поколение, – почему на сей раз он обратился к братьям Стругацким?

«Мне показалось это интересным, ведь в романе «Трудно быть богом» прошлое и настоящее существуют вместе, не параллельно и даже не одно в другом, а одновременно. До этого я пытался дважды экранизировать произведение Стругацких, но не получалось. Первый раз в 1968 году, но советские войска вошли в Чехословакию, и мне запретили - нашли ассоциацию с Черным орденом, который захватил страну Стругацких. А в перестроечные годы мы начали и бросили сами, вдруг поняв, что неактуально. В то раннее горбачевское время быть богом было нетрудно, во всяком случае, нам так казалось: вчера ты завлаб, а сегодня - бог! Казалось, вот-вот и мы рай на Земле построим. Теперь время снова пришло».

Досье

В 1960 году окончил ЛГИТМиК.

Работал в Смоленском драмтеатре, Ленинградском Большом драматическом театре (1961-1964).

В 1960 году состоялся дебют Германа в кино в фильме «Седьмой спутник».

В 1977 году премия Жоржа Садуля (Франция) за фильм «Двадцать дней без войны».

В 1985 году избран секретарем Союза кинематографистов СССР.

В 1986 году получил приз жюри «Бронзовый леопард» и приз ФАПСИ на кинофестивале в Локарно за фильм «Мой друг Иван Лапшин».

В 1988 году за фильм «Проверка на дорогах» получил Госпремию СССР. В том же году ему присвоили звание народного артиста РСФСР.

Над сценариями к своим фильмам работает вместе с женой - Светланой Кармалитой. В 1990 году организовал Студию первого и экспериментального фильма, став ее художественным руководителем.

В 1992 году «За создание уникальной студии, интуицию и настойчивость» получил приз «Золотой Овен» в номинации «Человек кинематографического года».

В настоящее время вот уже три года Алексей Герман снимает фильм по книге братьев Стругацких «Трудно быть богом».

Фильмография

«Рабочий поселок» (1965).

«Седьмой спутник» (1967).

«Проверка на дорогах» (1971).

«Двадцать дней без войны» (1976).

«Мой друг Иван Лапшин» (1982).

«Хрусталев, машину!» (1998).