Язык поэзии

Мы еще долго будем осмыслять, какое значение имела для Пярну и для Эстонии в целом жизнь здесь в течение 15 лет одного из крупнейших русских поэтов второй половины XX века Давида Самойлова. Есть его собственные произведения и есть воспоминания о его пярнуском быте и о его творческих вечерах. Сегодня мы открываем еще одну страницу: многие годы Самойлов дружил с учениками эстонской 2-й Пярнуской школы (ныне гимназии) имени Лидии Койдула. Эта дружба не была случайностью - ее вдохновителями, ее хранителями были два учителя русского языка этой школы, муж и жена - Виктор и Валентина Перелыгины. Едва ли не все фотоснимки Самойлова пярнуских времен - дело рук Виктора Перелыгина, его по праву можно именовать летописцем пярнуского периода жизни семьи Самойловых. Семьи дружили, ходили друг к другу в гости, Перелыгины помогали Самойловым обживаться в не привычной для них атмосфере небольшого эстонского города.

И дружба поэта со школьниками была продолжением его теплых отношений с их наставниками. Самойлов не раз бывал в школе на уроках, читал свои стихи на вечерах, дарил свои книги, школьники приходили к нему поздравлять с днем рождения, читали его стихи.

Виктор ПЕРЕЛЫГИН записал одну из встреч поэта с эстонскими школьниками - это было 14 октября 1982 года. Известно, как трудно воспринимать поэзию на неродном языке. Но обаяние Самойлова, его желание приобщить ребят к своему ремеслу, его умение говорить просто и искренне, по всей видимости, играли решающую роль.

Я с вами давно не встречался и, по традиции, рассказываю, чем занимался последнее время. Ну, во-первых, у меня вышло несколько новых книжек. Книжка стихов «Залив» 1981 года написана в основном в Пярну. Правда, в ней есть поэма вполне московская, где я описываю раннюю нашу компанию середины 1940-х годов, молодые поэты, драматурги, актеры. Мы очень мило и беззаботно проводили время. Читать поэму я сегодня не стану, но скажу, что немедленно в Москве начали себя узнавать персонажи этой поэмы. Я получил ряд обиженных писем: «На каком основании ты описал нас в таком сатирическом виде?»

Вышла книжка «Линия руки» в «Детгизе», но не для маленьких, а для взрослых. Это нечто вроде избранного, стихи разных периодов. К Пярну эта книга имеет отношение, пожалуй, только фотографией. На ней я выгляжу богатым, благополучным человеком, сижу на ступеньках роскошного особняка. Между прочим, такова черта и фотографии, и телевидения. Я всегда выгляжу по телевидению очень благополучным человеком, потому что они выбирают такой ракурс…

Третья книга, которая у меня вышла, – это ученый труд. «Книга о русской рифме». Читать я вам ее не советую, потому что она книга специальная. Если вы сами не рифмуете, то читать ее не стоит, а если рифмуете, тем более не стоит, потому что она не учит рифмовать. Это просто история русской рифмы, то есть, в какой-то мере, история русской поэзии до наших дней.

А в подтверждение того, что я человек легкомысленный и несерьезный, вышла книжка для детей - «Слоненок пошел учиться», с рисунками молодого художника Коваленкова. Мне очень нравятся эти рисунки. Это мой давний многолетний труд: мы с композитором Борисом Чайковским много лет делали детские радиопьесы. И эта книга - либретто четырех сказок-опер, которые связаны между собой одним персонажем, не очень удачливым Слоненком. Это моя первая детская книга.

По поводу читательских писем

- В «Литературную газету» очень часто приходят письма. И вот мне прислали несколько писем о русском языке, в частности о языке русской поэзии, и попросили ответить на них. Я вам прочитаю отрывки из этих писем. Интересно, согласны ли вы с авторами этих писем? Вот что пишет одна читательница: «За исключением Евгения Евтушенко, я не могу читать современных поэтов. Просто смеюсь, когда встречаю в стихах «пленительный жар», «печальный час разлуки», «святую тишь лесов». Как все это далеко от нынешнего времени, наполненного грохотом поездов, станков, строек. Объясните, пожалуйста, почему наши поэты упорно не желают писать на нашем сегодняшнем нормальном языке». Ну, как? Вы согласны с этим письмом?

- Нет!

- Вот и я тоже. Во-первых, автор этого письма явно мало читал поэзию, потому что на современном разговорном языке пишет не только Евтушенко. Это и Борис Слуцкий, и Вознесенский, и Роберт Рождественский. Кроме того, здесь употреблено понятие «сегодняшний нормальный язык». Что значит «единый русский язык»? Во времена Пушкина тоже как будто был «единый русский язык». Но были разные варианты этого языка, разные наречия, которые существуют и теперь. Я не могу сказать, что говорю на том же языке, что моя дочь, у которой есть выражения типа: «балдеть», «чувак», как они еще говорят, «предки». Это язык школьно-студенческий. Я не считаю, что с ним нужно бороться. Он недолговечен. Но, во всяком случае, он есть. Есть язык ученых. Иногда на каких-нибудь ученых симпозиумах просто не понятно, о чем идет речь, потому что это язык специальный. Наконец, остались еще, хотя исчезают постепенно, русские диалекты. Исчезает деревня, исчезают и эти диалекты. Все перемешивается в городе и под влиянием радио, телевидения, печати, литературы постепенно складывается в единый язык. Не знаю, лучше ли этот единый язык, чем те красочные диалекты, на которых говорили русские люди в XIX веке: в Новгородчине так, а в Нижегородчине сяк, а где-нибудь в Курщине иначе. Это была питательная среда для языка. Язык складывается исторически, в нем заложены не только значения слов, но и некое отношение народа к явлениям. То есть язык – это кладезь мудрости, и народной, и литературной. Вот, например, понятие «вольность». Это не просто слово, это некий круг понятий, за ним стоят «вольность» декабристов, стихи Пушкина. И мы не можем так запросто выкинуть слово «вольность» и заменить его, предположим, общелитературным словом «свобода», потому что за каждым словом стоит история народа и история литературы.

В начале XX века символисты пытались обновить язык поэзии, причем методом изобретения слов - «пышноризый», «эфирность». Но эти слова не привились. Самые крупные из них, Блок, например, и Белый, этим языком пользовались мало. Блок в таких вещах, как «Возмездие», и особенно в «Двенадцати», использует именно разговорный язык, не избегая поэтических терминов. Но самое интересное, что Маяковский, который хотел полностью уравнять язык поэтический и разговорный, в сущности, тоже занимался изобретением специальной поэтической речи - например, внедрял в поэзию язык улицы, городское просторечие, пытался изгнать поэтизмы и архаические слова. Его отличало обилие неологизмов - слов, принадлежащих только ему, которых нет в бытовой речи: «любеночек», «громадье», «именинить», «обрыдать» и так далее. Следовательно, он тоже творил особый язык поэзии. Но самое интересное, что он не избавился от традиционного языкового слоя, который пришел с Пушкиным в русскую поэзию. У Маяковского есть «уста», «венец», «лик». Так что даже самые радикальные борцы против языковой поэтической традиции, и те не могли избавиться от поэтизмов. <...>

Вот очень любопытно - язык утонченного поэта Арсения Тарковского. Я как-то читал вам его стихи. Он поэт тонкий, поэт очень высокой культуры. Один из лучших наших поэтов. В его стихах можно встретить: «благостыня», «плоть живая», «река забвения», «сень», «кров». Это очень заметный слой языка Тарковского. У Вознесенского словесный ряд: «дубликат», «стереоколонка», «отгрохать», «некоммуникабельный», «ширпотреб», «гормон», «ступенчатая ракета» и так далее. Не знаю, почему этой первой читательнице так уж нравятся эти слова? За ними стоят какие-то научные понятия, научные представления нашего времени, но нет за ними, так сказать, обеспеченности поэзии, вот как рубль должен быть обеспечен золотом. Эти слова пока что золотом не обеспечены.<...>

Я думаю, что обновление поэзии, поэтического языка придет с появлением нового, выдающегося, свежего поэта, прихода которого мы все ждем и который долго не появлялся, ну что ж, почти двадцать лет. В России начиная с XIX века были такие периоды, но все-таки таких провалов не бывало. Когда казалось, что никого нет, все-таки еще был Фет. И сразу же появилась молодая плеяда – символисты.

А с другой стороны, есть очень хорошие поэты, хранящие традиции, и поэты своеобразные. Слуцкий, Вознесенский, Ахмадулина, Чухонцев, Кушнер, Тарковский. Много рук на это не нужно, но две руки все-таки потребуются, десяток поэтов сейчас есть. А больше, может быть, и не надо, кто знает? Когда произойдет смена поэтического языка? По всем данным, к концу века это должно дозреть. А каков он будет, мы не знаем. Новых названий вещей дикое количество, а вот названий идей не появляется. Нету новых названий идей! Не припомню, чтобы в последние годы появилось в моем арсенале слово, обозначающее новую идею. Видимо, слова появятся с новыми идеями, с новым пониманием мира, нравственности, истории, современности и всего прочего.

Предугадать трудно

Наконец, для того, чтобы сменился язык поэзии, должно смениться стихосложение. Каким будет новое стихосложение? Тоже трудно предугадать. Можно предположить, что, как и во многих странах, мы перейдем на свободный стих, «верлибр», то есть стих без ритма, без рифмы. Но это не очень простое дело, потому что у поэтов вырабатывается определенный тип мышления. Мне, например, легче написать рифмованное четверостишие, чем нерифмованное, потому что весь ассоциативный аппарат, который складывается у поэта очень рано, годам к 18-20, он рифмический. Созвучие вызывает у нас целую систему ассоциаций, слов, образов. Значит, должен измениться тип поэтического мышления. Я не раз писал, что это произойдет не раньше, чем через двадцать лет, то есть вы еще, многие, увидите это, а я уже вряд ли.

Живой разговор

- Если есть какие-нибудь вопросы, пожалуйста!

- А у других народов, в других литературах есть гениальные поэты?

- Есть. Вот у венгров есть гениальный поэт Дюла Ийеш, правда, уже старый. Ему восемьдесят сейчас исполняется…Вообще, гениальных поэтов сейчас очень мало в мире, насколько мне известно. Нам трудно судить, настолько иначе они пишут. А потом, перевод вещь хорошая, но не всегда удается. Что можно передать в переводе? Сюжет. Характеристику какую-то, метафору можно перевести, рифму, вернее, не саму рифму - размер можно перевести. А вот язык перевести нельзя. Есть поэты, обаяние которых в языке. Вот, например, в русской поэзии – это Есенин. Наверное, на какие-то славянские языки он может быть переведен, а вот поймут ли, оценят ли Есенина испанцы, например, или итальянцы, или французы? Не думаю.

- Из эстонских поэтов вы знаете кого-нибудь?

- Эстонских поэтов я знаю многих.

- Вы лично знакомы с ними?

- Да. Из сравнительно молодых мне нравится Пауль-Ээрик Руммо. Я не знаю самых молодых, а вот поколение Кросса - Нийт, Август Санг, старший Руммо. Этих я знаю, довольно многих - Керсти Мерилаас, Дебору Вааранди.

- Кто из них гений? Самый талантливый? Или, может, нет гениев и талантливых?

- Ну, не знаю. Это вам виднее.