Пришла ли осенью весна?

С политологом Ану ТООТС беседует Татьяна ОПЕКИНА

— Итак, 67:33. Таков результат референдума в пользу вступления в Евросоюз. «В Эстонию пришла весна», — красноречиво выразился премьер-министр Юхан Партс, подводя итоги голосования. Политическая элита, правящая коалиция однозначно восприняли победу на еврореферендуме как поддержку своего курса. Но можно ли воспринимать эту победу столь однозначно? Действительно ли это победа элиты? Или это что-то другое?

— Я вообще не стала бы увязывать победу на референдуме с поддержкой правительства, политической линии. Хотя правительство исходило именно из этого, и когда падал его, правительства, рейтинг, это расценивалось как падение поддержки Евросоюза. Думаю, трезвому политику стоит более внимательно и глубоко вглядеться в результаты голосования. Мне видятся в этих результатах такие тенденции, которые не только не радуют, но указывают на очень серьезные проблемы, длительное время существующие в нашем обществе, но почему-то не побуждающие политиков к действиям.

— Три человека — президент, премьер-министр и спикер Рийгикогу — обратились к народу с призывом голосовать за Евросоюз. Они же первыми созвали пресс-конференцию, чтобы поблагодарить народ за результаты голосования. Как вы восприняли эту тройку? Как они смотрелись в одной упряжке? Они ведь такие разные. Арнольд Рюйтель — патриарх, умудренный опытом политик, отличающийся своей уникальной выдержкой. Юхан Партс — молодой, амбициозный премьер, в чьих речах и комментариях не всегда проглядывается смысл. И Эне Эргма — академик, ученый-астрофизик, неизвестно, как, почему и зачем попавший в эту политическую среду... Но, может быть, это только мое, очень субъективное восприятие?

— Когда Арнольд Рюйтель, Юхан Партс и Эне Эргма первый раз сделали совместное заявление, я была очень удивлена, не поняв, зачем и с какой целью это происходит, чьей была инициатива и вообще, на что они надеются. Видимо, это была попытка продемонстрировать единство различных ветвей власти. Увы, это выглядело, грубо говоря, как показуха. Ведь никакого единства нет. И я абсолютно не верю, что кто-либо среди избирателей воспринял эту попытку всерьез.

— 37 процентов имеющих право голоса избирателей проигнорировали референдум. Их спросили, они не пожелали ответить. Исключим из этого количества глубоких стариков, инвалидов, людей, страдающих отсутствием слуха или зрения. А остальные? Им что же, все равно?

— Обратим внимание на тот факт, что не только референдум, но и парламентские выборы проигнорировала треть избирателей. И когда проводятся социологические опросы, треть респондентов не знает, какую партию поддержать, за кого отдать свой голос, вообще политически не определилась. Скорее всего, это все тот же сегмент общества. На мой взгляд, это серьезный признак неблагополучия в государстве, если треть его граждан в общественной жизни не участвует, вообще отдалилась от нее.

— Предположить, что люди устали от демократии, нельзя. Рано еще.

— Наверное, они не чувствуют, что это их демократия, что от их голоса что-то зависит.

— Во всех развитых демократиях часть граждан остается равнодушной к выборам. Быть может, не надо по этому поводу волноваться?

— Волноваться надо, если эта часть слишком велика, а одна треть — это достаточно высокая пропорция.

— Подготовка к референдуму проходила достаточно вяло и незаметно, пока ее не возбудил августовский съезд Центристской партии и возникшие на нем разногласия. До этого на евроскептиков правящая коалиция почти не обращала внимания. Центристская партия в целом, несмотря на сильное сомневающееся крыло, признала результаты референдума. Как это скажется на положении партии в Рийгикогу, где центристы до сих пор были главной оппозиционной силой?

— Даже в том случае, если все представленные в Рийгикогу партии будут за Евросоюз (у нас сейчас это именно так), то внутри Евросоюза постоянно возникают частные вопросы, проблемы, требующие решения. К тому же у нас и так есть масса причин и поводов для серьезной оппозиции.

— Удержит ли Центристская партия свое положение в обществе? Ведь рейтинг ее заметно упал...

— Рейтинг упал из-за ссоры на съезде, а не из-за позиций самой партии.

— Евроскептиков в обществе, как показали результаты референдума, достаточно много, хотя олицетворяли этот скептицизм в ходе подготовки к 14 сентября немногие. Эти люди нашли в себе мужество открыто поделиться с обществом своими сомнениями, показали альтернативные варианты развития. Увы, после референдума их назвали проигравшими, карьеристами, горсткой саморекламщиков и т.п. Как вы оцениваете их роль? Их гражданскую позицию?

— Честно говоря, я тоже не очень высоко их оцениваю, ибо у меня возникли сомнения в том, зачем и почему им понадобилось вести антиеврокампанию. Это волновало их лично? Или их волнует судьба эстонского села, семьи и т.д.?

— Не все ли равно, по какой причине люди ведут кампанию, если она содержательна?

— Вот к этому я и подвожу, потому что дискуссия, которую они затеяли, была как раз бессодержательной. Тех, кто голосовал против вступления в Евросоюз, было, действительно, много. На юго-востоке, на северо-востоке. Но эти люди голосовали против отнюдь не потому, что десяток бравых мужчин объявили себя евроскептиками.

— Наибольшее количество голосовавших против отмечено в Нарве, Калласте, Вырумаа, Пылвамаа, то есть в самых бедных регионах. По поводу Нарвы уже прозвучали самые различные спекуляции. Экс-министр, ныне предприниматель Райво Варе искренне удивлялся, мол, именно на этот регион должен пролиться дождь европейских инвестиций, а люди, выходит, этого не знают или недооценивают. Публицисты снова и снова упоминали о неэстонском населении города, которое эмоционально связано с находящейся под боком, вернее — за мостом, Россией. Но вот что думают по этому поводу сами нарвитяне. С иностранными инвесторами они уже хорошо знакомы не в теории, а на практике. Пример Кренгольма у всех на виду и на слуху: несколько сотен тружеников ждут увольнения... Что касается эмоциональных связей с Россией, то, конечно, они есть. Но эмоции многократно перекрываются соображениями чисто житейского свойства. Как всякий пограничный город, Нарва живет с учетом разницы в ценах «там» и «тут». Как живут Валга и Валка, как живут пограничные города всех европейских и неевропейских стран.

— Вы правильно сказали, что проблема не в том, эстонцы живут в Нарве или неэстонцы, просто они живут на границе с Россией. Это реальность. На юго-востоке Эстонии нет крупной промышленности, есть только мелкотоварное производство, но и там хуторяне, оседлав свой старенький полуразвалившийся автомобиль, пересекают границу, покупают подешевле медикаменты, алкоголь, что-то еще, продают домодельный сыр, мясо, яйца. И это — экономическая реальность. Слишком плохо наши политики знают жизнь малооплачиваемого человека и потому говорят с ним на разных языках.

— А может ли человек, зарабатывающий 20 тысяч крон в месяц, понять того, кто живет на 2 тысячи крон?

— Это трудно. Моя мама тоже меня иногда упрекает, мол, ты из первой Эстонии и не понимаешь, как живут на юго-востоке. Но, я думаю, все всегда можно понять, независимо от величины зарплаты. Надо поехать, посмотреть, изучить.

— Да тут элементарной арифметики достаточно. Всем известно, какова стоимость коммунальных услуг, продуктов питания, лекарств, транспорта... И каковы доходы у людей. Я вот что еще хочу у вас спросить. Евроскептики назвали вступление в Евросоюз проектом элиты, осуществление которого принесет дивиденды первой Эстонии и усугубит проблемы второй. А как голосовала вторая Эстония на референдуме? По-моему, и так, и эдак. Кто-то голосовал «за» — в надежде, что в Евросоюзе наша внутренняя политика станет более гармоничной, социально ориентированной. Кто-то голосовал «против» — в знак протеста против сегодняшней социальной слабо ориентированной политики...

— Думаю, что так оно и было. Региональная статистика показала: окраинные регионы, пограничная полоса испытывают проблемы, хотя такой бедный центральный регион, как Йыгевамаа, дал меньший процент голосующих «против».

— Вообще сказывается удаленность от благополучного Таллинна?

— Таллинн тоже очень разный. Более низкий уровень еврооптимистов в Ласнамяэ, где проживает много неэстонцев, где больше всего тех, кто нуждается в социальной помощи. Значит, там население беднее, чем в других частях столицы. А наиболее высокий процент еврооптимистов показали так называемые зеленые районы — Пирита, Нымме, Меривялья, где живут люди побогаче.

— Какова основная проблема Эстонии, с которой она идет в Евросоюз?

— Я думаю, сильное имущественное расслоение, бедность. Об этом социологи говорят уже несколько лет. И политики это знают. Но бедность не сокращается, она воспроизводится. В бедных семьях растут бедные дети, они не могут получить нормальное образование, хорошую работу. Это разрушает все общество. Нас и так мало. Если мы потеряем еще треть населения, можно считать, что нас нет. Ведь если у нас нет социального капитала, нет людей, у нас нет ничего. Только кусочек земли у моря.

— Элита и народ — есть в Эстонии такая проблема. Сийм Каллас повторяет, как заклинание: у нас мало предпринимателей. Давайте их лелеять и холить, давайте создадим для них благоприятные условия, а уж они создадут рабочие места. И потянется ниточка, и распутается клубок...

— Я слышала эти речи и поражалась, будто на дворе не двадцать первый век, а начало девятнадцатого, когда либералы мечтали, что вот будет рыночная экономика, возникнет предпринимательство, и исчезнет бедность. Но если она не исчезла в мире почти за два века, то не произойдет это и у нас в Эстонии. Бедность — не частная, а социальная проблема. С бедностью должно бороться государство. Ведь дело не в том даже, кому принадлежат предприятия — отечественным предпринимателям или иностранцам, а в том, кто и как осуществляет контроль за экономикой, кто и как собирает налоги и т.д.

— Мы пришли к печальным выводам?

— Думаю, да. И мне кажется, нынешнее правительство Юхана Партса углубляет имеющиеся противоречия. Тому пример — грядущая так называемая родительская зарплата. Вот это действительно новая политика. Новая для всей Европы.

— Спасибо за беседу.