Коридор времени

Николай ХРУСТАЛЕВ

С художником Никасом Сафроновым мы встречались не впервые, и, как всегда, он притягивал открытостью и непосредственностью,остротой суждений, непохожестью, наконец, на того странного персонажа, каким нередко пытается представить этого живописца светскаяхроника.

40 с небольшим

- Никас, недавно вы написали автобиографическую книжку «Анатомия скандала и успеха». Что побудило на время поменять кисть на перо?

- Как-то так получается, что люди обращаются к мемуарам в весьма преклонные годы, а в 40 с небольшим это считается неприличным. Мне же нынешний этап моей жизни кажется заслуживающим внимания. Все, о ком пишу, еще, слава Богу, живы, здоровы, и мне кажется, то, как вижу и оцениваю некоторые события, может показаться им интересным. В некотором роде это исповедь, где отдаю дань любви и уважения своим родителям, близким людям, которые дороги. Не думаю, что эта книжка станет единственной, наверняка впереди будет еще не одна подобная. К тому же что-то описанное имеет позже особенность возникать на холсте.

- «Анатомия...» полна фотографиями, на них - несть числа знаменитостям, и человек обыкновенный может решить: не жизнь у Сафронова, а сплошная тусовка с поцелуями, подаренными Софи Лорен или Клаудией Кардинале.

- На самом деле мне не хотелось повторять опыта Андрона Кончаловского, который либо по неосторожности, либо умышленно, из желания эпатировать, написал о всех своих приключениях, любовных в том числе. Я вообще не хотел ничего рассказывать об известных персонах, хотя, возможно, и мог бы. У каждого из них - своя история, захотят - сами расскажут. Моя - как в 3 года меня машина задавила, шрам остался, как в 5 влюблялся, страдал, дружил, и она к поцелуям на фотографиях отношения не имеет. Вот в глубокой старости в книге моей жизни расскажу о тех, кого уже ничем нельзя будет обидеть, пусть на небесах обсуждают.

- В своей книге вы пишете, что на всю Москву всего десяток талантливых художников. Кто для вас талантлив?

- По моему убеждению, на 10 миллионов в разных областях рождаются только 200 талантов, а выживают только 5. Да и им выстоять чрезвычайно трудно. Обыкновенно художник - замкнутый, живущий в своем мире человек, он немногословен, но много думает, чтобы стать Рерихом с его тибетскими полотнами. Всегда уважал тех, что окончили Репинское или Суриковское училище. Теперь люди идут часто не за призванием, а за дипломом. Для меня же самое важное - профессионализм, своим работам даю тысячу лет гарантии, я за них отвечаю. И другие, думаю, должны вести себя так же. Хотя бы пытаться быть в творчестве такими, как Смоктуновский или Никулин, единицами, что стали классиками.

- Вы, как Гоголь, свои произведения жгли?

- Бывало и такое, если случалась неудача. Но больше мне запомнилось, как уничтожали мои картины, когда я служил в Эстонии, в ракетных войсках, в лесах, там, где Валга и Валка. Я был связистом, вариант был шахтный, и капитан Валюхов, когда удавалось выловить меня, вытаскивал все это наружу и зажигал костер. При этом читал мне нравоучения и сапогом подталкивал в огонь еще не сгоревшие части холстов. Теперь вспоминаю об этом ностальгически.

Плач ребенка

- Николай Еременко-младший говорил однажды, что приехал из провинции взять Москву штурмом. Вы тоже штурмовали белокаменную?

- Нет, никогда. А Коля - замечательный, трогательный человек, и, конечно, прекрасный актер немного лукавил. С ним у меня была связана одна почти мистическая история. Мне вообще кажется, что художник может предвидеть, как Нострадамус, становиться предтечей, как Леонардо, который занимался изобретением парашюта и водолазного костюма. Художник живет чуть-чуть быстрее и смотрит в будущее, как в прошлое, и наоборот. Однажды я был в Бомбее и испытывал там безразличное спокойствие на виду местных древних развалин - они же одинаковы, что в Риме, что в Афинах, где угодно. Но вдруг в развалинах раздался плач ребенка, и все стали спрашивать, откуда он? Так этот плач, сказали нам, раздается уже сотни лет, может, тысячи. Оказывается, когда-то во время извержения вулкана ребенок попал в коридор времени, не может выбраться, и время от времени плачет. Это не ветер, а может быть, ветер, но голос ребенка так подлин и чист. Помню, тогда это произвело на меня такое впечатление, что потом еще долго жил этим.

- Только что вы говорили о предощущении будущего. Вы предощущали свою известность?

- Наверное, это нескромно, но - правда: с малых лет я знал, что не такой, как все. Я фантазировал, подспудно рисовал картины своей будущей жизни, и многое сбылось. Я верил, что встречусь с Софи Лорен, знал, что будут востребованы мои сюрреалистические опыты. Я уехал за границу, где это стали страшно покупать, потом вернулся в Россию, начал писать портреты, и они тоже оказались востребованными. Я никогда не думал, что надо зарабатывать много денег, но понимал, что это должно произойти до 33 лет. К этому времени я собирался обрести славу, стать известным. Наступили 33, потом 34, ничего не произошло, я уже стал с этим смиряться, ну, не получилось, бывает и так, но некая внутренняя убежденность, что я - другой, оставалась. И вдруг в 35 все пошло, пошло. Однако я и теперь считаю, что человек должен уходить в пустыню хотя бы на 40 дней, чтобы там пожить в одиночестве. Живу один, работаю один и всегда стараюсь остаться самим собой. Не важно, в 20, в 40. Я с удовольствием уступаю место, считаюсь со старшими вне зависимости от их известности или неизвестности. Однажды Кончаловский вспоминал, что Никита бегал за пивом для него. Я и сегодня могу сходить за пивом для кого-то, для меня в этом нет ничего унизительного. Мне любопытно начинать сначала, менять себя. Конечно, приятно жить, не совершая ошибок, но я бы согласился на новые в уверенности, что где-то внутри у меня есть стержень, позволяющий быть не похожим на других. Я никогда не был отличником, но у каждого своя судьба, мы только должны следовать ей и всем ее превратностям, как написал Генри Миллер в «Мудрости сердца». Надо только помочь себе, и тогда все получится.

Судьба сталкивала меня с Мерил Стрип, Джеком Николсоном, Стивеном Спилбергом, Питером Гринуэем - они удивительно просты и реальны. Да, каждый из них своеобразен и со своими отклонениями, но тем не менее никто не завязан на собственной гениальности.

Когда попадаешь в их круг, то видишь, что они сентиментальны, впечатлительны, слезливы, наивны, как дети, и это не дает мне права быть другим. Те, кто высокомерен и только занят тем, чтобы пожинать плоды своего успеха, как правило, не личности. Все высокие личности доступны, как Христос, говоривший: приходите и стучите.

«Дипломат» по-японски

- Вы написали портрет Путина, а предложения написать его супругу не получали?

- Тут странно вышло: мы встречались несколько раз, и я сам предлагал ей написать такой портрет, а она удивилась, что удостоилась подобной чести. На что я сказал: вы - первая леди и, значит, исторический факт. Никто не интересуется теми, кто ищет миллионы, вызывает интерес тот, кто его нашел. Я бы с удовольствием написал ее портрет, мне интересен человек, который состоялся.

- Вам можно позавидовать, но ведь не секрет, что порой вас не без иронии называют придворным живописцем.

- Не могу отнести себя к таковым, хотя подобное мне предлагалось. Вообще я отношусь достаточно спокойно ко всему, что связано в прессе с моим именем. Тут мне нравятся японцы, которые, живя в стране, подверженной стихийным бедствиям, всегда ко всему готовы, у них постоянно собран небольшой чемоданчик, что-то вроде «дипломата» со всем необходимым на крайний случай. Я не раз попадал в сложные обстоятельства, когда, например, у меня украли иконы ХV-ХVI вв., это была большая потеря, но я отнесся к случившемуся философски, может, подумал, кому-то эти иконы нужнее, чем мне. Большее огорчение у меня вызывают разрывы с людьми, я мучаюсь вопросами, почему это произошло, почему приходится прерывать отношения с человеком, который мне дорог. Или почему оставлен женщиной, почему показался ей вдруг неинтересным и занудой, хотя это и не так. Вот это меня больше мучает, тут могу ночами не спать, страдать, а прочие потери воспринимаю реально - случилось и случилось. В 98-м потерял 350 тысяч долларов, конечно, было жалко, заработать их стоило большого труда, нервов, зрение стало хуже, но я заработал новые, и та потеря не очень беспокоит. По-настоящему меня мучает, что не отдал долга маме: когда ее не стало, служил в армии, не сделал при ее жизни того, что мог бы сделать, обрадовав выполнением какого-то ее желания. Или вовремя портрета не написал дорогого мне человека. Вот что мучает, а все остальное... Я ведь никогда и ничего, если про светские «приключения», не делал специально. Просто тебя фотографируют сначала на юге, где жарко, а потом на фоне построенного тобою храма, чтобы поставить подпись: ему есть что замаливать. Понимаете, когда строишь храм, помогаешь детским домам и художественным школам, когда поддерживаешь фонд спасения в Сибири снежного барса - это журналистов часто не интересует, а вот красть фото из семейного архива и писать гадости, что в лесу кого-то убил или изнасиловал - это считается профессионализмом и делается с огромным удовольствием.

- Никас, выражаясь высоким штилем, любая взятая в творчестве высота - это лишь подступ к очередной вершине, и так происходит бесконечно. Какие вершины манят вас сегодня?

- Когда-то художник Кибрик, обходя своих студентов, услышал от одного первокурсника: хочу быть похожим на вас. На что ответил: когда я был в вашем возрасте, то мечтал быть похожим на Леонардо да Винчи. Высот, по-моему, не бывает, ничего нельзя покорить окончательно, бесконечны только наши желания: пообщаться при жизни с Богом для одного или вместить в один холст миллион людей для другого. Каждого человека что-то сдерживает, и каждому хочется избавиться от ограничений. Потому цель никогда не должна быть достигнута. Конечно, это тоже неплохо, когда живешь, как чеховская Душечка, и все для тебя и сладко, и гладко. Мне не повезло - всегда мало, хочется большего, удобства, и сладости это не обещает.

- Зато и скуки не обещает?

- Да, мне не скучно. Я хочу построить еще 10 храмов, хочу остров купить, хочу привести в порядок развалины купленного замка, хочу купить по квартире своим друзьям, хочу написать портрет какого-нибудь негодяя, может, он станет лучше... Но на самом деле нынешний период моего творчества можно назвать дружеским - пишу друзей, людей, которых люблю. А еще пишу свои сны.