Доходная служба

Любовь СЕМЕНОВА

Встреча с корреспондентом в Центральной больнице тюрем. Пресс-секретарь Министерства юстиции Кристи Кюннапас, главный специалист по работе с персоналом Таллиннской тюрьмы Ольга Костяная и директор Таллиннской тюрьмы Тоомас Мальва. Фото Александра ГУЖОВА

Тюремная больница - закрытое от посторонних глаз государственное режимное учреждение со специфическими условиями труда и особым контингентом пациентов. Происходящее за этими стенами редко становится достоянием гласности, в том числе собственная трактовка некоторых эстонских законов.

«Мы работаем в тюремной больнице на Каларанна, 2. Что у нас там происходит - уму непостижимо! - группа медицинских сестер Таллиннской тюрьмы обратилась в редакцию «Молодежи Эстонии» с просьбой привлечь внимание общественности к возникшей в этом году и в последнее время резко обострившейся конфликтной ситуации в связи с их трудовыми обязанностями и требованиями администрации к ним в плане владения государственным языком.

Дабы не утомлять читателя подробными описаниями деталей развития конфликта, сообщим лишь, что суть его, по словам медсестер, такова: в отместку за попытки работниц режимного медучреждения законно отстоять свои трудовые права работодатель (в данном случае это администрация Таллиннской тюрьмы и Центральной больницы тюрем в совокупности) применяет к ним «специальные» меры воздействия в виде явного завышения требований к владению государственным языком.

«Мы всегда числились младшими специалистами, а это означало, что с нас не могли требовать владения эстонским языком больше, чем на средний уровень. А с начала этого года нас приказом директора переводят в категорию старших чиновников с сопутствующим изменением требований к владению языком. И теперь мы должны получить удостоверения о знании языка на высшем уровне, - рассказывают сотрудницы тюремной больницы и подтверждают свои слова соответствующими документами. - Высшая категория на основании чего? На основании трех тысяч, что они нам платят в качестве заработной платы за такую работу, которую мы выполняем в тюрьме?

Да и какие мы старшие чиновники? Старший чиновник должен иметь кого-то в подчинении. Врачи - да, у них в подчинении медсестры. Но у нас-то в подчинении никого нет, мы сами подчиняемся врачам. И зекам.

И теперь нас затерроризировали языковыми комиссиями. Это невыносимо. Тех, у кого имеется D-категория, соответствующая среднему уровню, в покое не оставляют...»

Надо сказать, заявление сотрудниц тюремной больницы совсем не показалось нам нелепым, ибо эстонский Закон о языке давно известен как общепризнанное, очень удобное, а главное - беспроигрышное средство борьбы работодателя с особо не симпатичными ему подчиненными. Но даже он иногда выглядит неприлично бледно в сравнении с «поправками и дополнениями», внесенными в него непосредственно «на местах» и усугубляющими и без того незавидное положение работников.

Примерно в такой ситуации и оказались медицинские сестры тюремной больницы.

Но что говорит закон?

Средний сотрудник высшей категории

По Закону о языке, все сотрудники государственных учреждений (не только они, но именно о них сейчас идет речь) обязаны владеть государственным языком на соответствующем занимаемой ими должности уровне, коих, как мы знаем, в Эстонии существует три - начальный, средний и высший. Медицинские сестры относятся к государственным служащим среднего звена и, согласно вступившему в силу с 1 июня 2002 года постановлению правительства ЭР «Об уровнях обязательного владения эстонским языком» (глава III, часть 6, пункт 4), должны владеть им на среднем уровне.

Так гласит закон, а на деле это правительственное решение совсем, как выяснилось, не касается медицинских сестер, работающих в Таллиннской тюрьме, - у них свое начальство, которое и требования к сотрудникам имеет свои собственные. И постановляет считать их не «средним звеном», а «старшими чиновниками», которые в соответствии все с тем же правительственным постановлением «Об уровнях...» должны знать язык «как минимум» на высший уровень, то есть в совершенстве. А еще точнее - так же, как врачи, психологи или министры.

Впрочем, справедливости ради надо отметить, что это не придумка одного отдельно взятого директора Таллиннской тюрьмы Тоомаса Мальва, а документ гораздо более высокого уровня - постановление бывшего министра юстиции Мярта Раска за номером 69 от 28.10.2002 года «Штат служащих Таллиннской тюрьмы», вступившее в силу 1 января 2003 года. Причем и постановление это, как оказалось, не одно, их несколько, и касаются они всей пенитенциарной системы Эстонии в целом.

«А кто их здесь держит?»

Примерно так отреагировали на наш вопрос о странностях вольной трактовки Закона о языке в Министерстве юстиции и Таллиннской тюрьме.

Пресс-секретарь Минюста Пирет Сеэман подтвердила, что медсестры в тюрьме действительно относятся к старшим чиновникам государственного учреждения, а значит, для них действуют требования к владению государственным языком на высшем уровне: «В их служебные обязанности входит давать профессиональные советы больным заключенным, и они сами должны понимать тех эстонцев, которые совсем не владеют русским языком. В Таллиннской тюрьме примерно половина заключенных, говорящих на эстонском языке. Нельзя позволять, чтобы эстонец в эстонской тюрьме не смог объяснить медсестре свои проблемы или оказался не понят чиновником».

«Но разве для этого обязательно владеть языком на высшем уровне? Насколько мне известно, и средний уровень достаточно высок, и его вполне хватит для того, чтобы понять, чего хочет заключенный. Не является ли требование о знании языка медицинскими сестрами на высшем уровне лишь еще одним способом доставить им дополнительные хлопоты и, возможно, вынудить уйти с работы?».

«В Таллиннской тюрьме работают всего 19 медсестер, которые раньше были младшими чиновниками, и с них требовали знание языка на средний уровень. Сейчас у десяти из них сдан экзамен на начальный уровень, значит, они и раньше не отвечали требованиям. В то же время средний уровень имеется у семи и высший - только у двух», - объясняет Пирет.

И неожиданно добавляет: «Эти люди уже обращались в трудовую инспекцию, Министерство социальных дел, Департамент тюрем. Но они почему-то не ушли работать в частный сектор, где лучшие условия, лучшая зарплата и языковые требования, и там не надо знать язык так хорошо, как в государственном учреждении. Они хотят здесь работать из-за пенсий и льгот, положенных государственным служащим».

По словам главного специалиста по работе с персоналом Таллиннской тюрьмы Ольги Костяной, люди сами ничего не сделали для того, чтобы продолжать работать на своих должностях в государственном учреждении: «Категории (A, B, C, D, E, F) действовали до 1 июля 2002 года. На тот момент медсестры относились к младшим чиновникам. Согласитесь, те люди, которые были заинтересованы не потерять работу, должны были бы к 1 июля постараться и привести в порядок свое знание языка. Ничто ведь тогда еще не предвещало, что изменится штатное расписание.

Но посмотрите, что на деле. Вот список. Здесь удостоверение на категорию С получено в 1993 году, здесь - в 1995-м. Здесь опять 1993 год - категория С. И дальше по списку, даже 1992 год. И никакого движения дальше. А теперь меняется группа чиновников, для которых требуется высшая категория. Но ведь ничего не сделано и на среднюю, вот в чем дело.

Будем говорить, что формальная возможность уволить их существует уже давно. Для этого не надо было переводить их в категорию старших чиновников, потому что на тот период, когда действовала средняя категория, 90 процентов из них подпадали под увольнение. Мы говорим о юридической стороне. Этическую сторону не трогаем».

Сама Ольга, по ее словам, яркий пример того, что, исполняя все требования закона, можно добиться многого: «Я пришла на работу в Таллиннскую тюрьму в 1995 году и за 9 лет от контролера выросла до начальника отдела. Я тоже прошла все языковые требования, исполняя их, и знаю, что это трудно, но возможно.

И если играешь в эту игру, соблюдай ее правила. Чем-то надо жертвовать».

Не будем уточнять, что жертвы эти как-то несоразмерны значимости самого процесса «овладения эстонским языком», когда умения и знания специалистов (по данным Минюста, «мятежные» медсестры имеют стаж работы в тюрьме 12-15 лет) оказываются менее востребованы, чем их способность вести философские беседы с нездоровыми заключенными.

Есть ли предел?

В редакции имеется копия документа под названием «Контрольный акт владения языком», выданный 19 июня 2003 года одной из медицинских сестер после проверки той самой «страшной» языковой инспекцией. В нем черным по белому написано, что уровень владения языком у младшего специалиста-сестры такой-то действительно отвечает должностному требованию владения эстонским языком на средний уровень. Даже несмотря на то, что экзамен на D-категорию был сдан ею в 1992 году, а в октябре 2002-го она получила на экзамене на средний уровень всего 43 пункта, а значит, экзамен не сдала и соответствующего удостоверения «не удостоилась».

Тем не менее вывод языковой инспекции был однозначен: «Устное общение складное: все понимает и с ответами проблем также нет - отвечает в быстром темпе, общается охотно. Словарный запас достаточен, есть умение выразить мысль, делает ошибки, но это не мешает общению».

Казалось бы, что еще надо, чтобы понять говорящего по-эстонски заключенного? Тем более, что, по словам медсестер, «если в одной камере находятся один русский и семеро эстонцев, они уже через неделю начинают все говорить по-русски. Как в детском саду».

Верно ли утверждение, что этот человек «ничего не делает для того, чтобы продолжать работать в государственном учреждении»? Можно, конечно, кроме эстонского на высший уровень, потребовать от тюремных медсестер еще и основательного юридического образования, вот только смысл каков?

Незаменимых людей нет

На наш вопрос: «А легко ли вы найдете других людей на эти должности, ведь служба в тюремной больнице, где, грубо говоря, одна половина заключенных больна туберкулезом, а другая - ВИЧ-инфицирована, вряд ли обладает особой притягательной силой?» директор Таллиннской тюрьмы Тоомас Мальва ответил: «Найдем. Такие люди уже есть».

В разговоре промелькнула даже такая кем-то оброненная фраза: «Новый главный врач Центральной больницы тюрем Юлла Поргасаар ведь тоже имеет опыт работы. И у нее есть свои люди, которые смогли бы здесь работать».

К этому уже трудно что-либо добавить.