Идеология любви

Николай ХРУСТАЛЕВ

Светлана БАСКОВА - один из лидеров андеграунда в нынешнем российском кино. Ее фильмы, возможность увидеть которыедостаточно невелика, получают премии на фестивалях, при том, что вызывают ожесточенные споры, а порой и абсолютноенеприятие. С режиссером мы разговаривали на Открытом фестивале стран СНГ и Балтии «Киношок», где ее лента «Голова» былапризнана лучшей в номинации «Кино без пленки».

Поражение в холодной войне

- Если говорить о ваших картинах - «Зеленом слонике», «Пяти бутылках водки» или последней «Голове», то не покидает ощущение, что всего в них чересчур - натуралистических подробностей, ненормативной лексики.

- Это не специально, и для меня как художника, извините, абсолютно естественно. Я думаю, что существование в табуированных зонах - такое же откровение, как и искренность в разговоре с человеком, к которому адресуешься. Чтобы быть понятой, чтобы поверили, тоже надо через что-то переступить. Одно время, в конце 90-х, скажем, мат был в некотором роде разговорной нормой в общении, и тут я ничего не придумывала, такова была реальность жизни. Но надо сразу решить - либо ты занят констатацией реалий, либо предлагаешь пути выхода. Тогда, в 90-х, я только констатировала, но не ожидала, что для фильма «Зеленый слоник» найдется зритель, который его примет, которого он зацепит, ранит.

- Не думаю, что число его было велико. Но ведь увиденной и понятой хочется быть многим. Или это вас не волнует, главное, выплеснуть наболевшее?

- Выплескивать или не выплескивать - это здесь ни при чем. Дело в гражданской позиции: я обязана, если хотите, вынуждена это делать. Ничем другим я в кино не занимаюсь - не снимаю рекламы, не сотрудничаю со студиями, свои картины распространяю так же, как и все, кто снимает андеграунд, я никому не навязываю свои фильмы, никого на них специально не приглашаю.

- А где же тогда вы берете на них деньги?

- «Зеленый слоник» стоил 500 долларов, «Голова» - тысячи полторы. Есть места, где мне дают бесплатно снимать, актеры у меня снимаются без денег.

- Чем же вы их заворожили?

- Думаю, было бы чересчур амбициозно говорить, что эти люди в меня поверили. Просто так вышло, что мы оказались рядом. В основном они - художники, но в конце 90-х в каком-то смысле не имели возможности по-настоящему реализоваться. Сергей Пахомов никогда не был актером, в момент нашей встречи жил в Берлине, сейчас он бильд-редактор в одном глянцевом журнале... Я тоже ездила по разным странам, потому что на родине института современной культуры не было как такового. Только сейчас он начинает с трудом заявлять о себе в пластических искусствах, но не в кинематографе, потому что нет институции, которая занималась бы им, экспериментальным, альтернативным, каким угодно. Мы почему холодную войну проиграли? У них был поп-арт, а нам стрелять нечем было, никто же не думал, что искусство тоже влияет на политику, что очевидно. Потому многие и не были востребованы в своей стране, зато в другой востребованы.

- Но в итоге, пожив в Европе, в Германии, в Голландии, вы все же вернулись домой?

- Да, где-то в 97-м. И говорить здесь о чем-то больном не было прихотью, все диктовалось необходимостью, тенденцией.

- Кто-то, посмотрев ваши картины, скажет: ладно, чего уж там, раз демократия на дворе... Но ведь и вы прекрасно понимаете, что повлиять на решение каких-то проблем ваше кино тоже не в состоянии?

- Для меня стало сюрпризом, что режиссер Владимир Хотиненко, о чем узнала совершенно случайно, показывает мое кино на Высших режиссерских курсах, наставляя студентов: вот так делать кино нельзя. Уже хорошо, уже прогресс, если кто-то будет знать, как не надо снимать кино.

Не надо приносить жертв

- Светлана, о чем вы мечтали в 17 лет?

- В 17 я уже не мечтала, потому что в 12 лет я получила свой первый денежный приз на международном архитектурном конкурсе. В 10 я знала, кем стану и чем буду в жизни заниматься.

- А для сказочного принца в вашем сердце тогда было место, для девических грез, простите?

- Мне очень трудно отвечать на такие вопросы, потому что сама этого не знаю. Вообще вам, наверное, трудно представить, как это здорово любить человека, мужчину, такой же, как и ты, группы крови, такого же, как и ты, радикала. Человек моей жизни - абсолютный революционер современного искусства, и я не знаю, с чем по степени наполнения и совпадения можно было бы сравнить наши отношения. Я никогда не понимала, что значит что-то приносить в жертву, это амбиции, и ничего больше. Я жертв не приношу и считаю себя совершенно счастливой. При том, что и в отношениях с любимым человеком могут существовать сложности, потому что у любви тоже есть своя идеология.

- Идеология любви - это что-то новенькое...

- Просто я знаю все про него, про его жизнь, про то необычное, что в ней было, и люблю его как раз за неординарные поступки, которые были в его жизни. В преддверии выборов он забирался на мавзолей с плакатом «Против всех партий», проводил на Красной площади разного рода акции, он по сути своей человеческой революционен. Самым главным для нас остается понимание, за что мы оба и против чего мы оба. Скажу еще больше: возможно, я люблю этого человека потому, что мы едины в том, что хотим изменить.

- Но в момент революционных проявлений вы за любимого человека по-женски не опасались, власть ведь не привыкла с неугодными особенно церемониться, могли же и посадить.

- Его не могли посадить.

- Искренность, с которой вы идете своим путем и относитесь к нему, не может не вызывать уважения. Вопрос в другом: куда путь держите, куда хотите прийти, и не появится ли потом сожаления о напрасно потраченных усилиях?

- Это сложный вопрос. Наверное, я могла бы делать больше, чем делаю, но, к сожалению, ограничена в собственных энергетических возможностях. Если честно, то ведь и без амбиций человек существовать не может. Мне вообще кажется, что в России присутствует дефицит амбиций. Моя воля - делала бы прививки на амбицию, но нет таких уколов. Но не бывает же просто амбиций, реализуя их, нормальный человек стремится что-то изменить, улучшить.

Страна мечты

- Предположим, вам удастся исправить этот мир, не вам одной, но в компании с другими. Какой тогда будет страна вашей мечты?

- Давайте сразу уточним: я - не профессинал в политике и не работник социальной сферы. Но для себя точно решила, что теоретически коммунизм для меня приемлемее, чем капитализм.

- Отберем у богатых и раздадим бедным, что бывало уже не раз и никогда добром не кончалось?

- Да не так все просто, и второй вопрос - почему так всегда случалось. Но тем не менее, раз вы для себя это выбрали, взяли на себя такую функцию, надо стараться выполнить то, что предназначено. На самом деле я не очень склонна к разного рода философствованиям. Зато знаю, что мою предыдущую картину «Пять бутылок водки» продавали, оказывается, в электричках, сообщая при этом, что это фильм о тайной жизни московских ресторанов. Возможно, и «Голова» тоже сможет повлиять на людское сознание.

- Вам хочется изменить человека. А сами вы меняетесь вместе с собственными проектами?

- Меняюсь, потому что постоянно сомневаюсь. Но и время же тоже меняется, а кино с ним очень связано. К тому же я постоянно стою перед выбором: снять или не снять, например, фильм не на видео, а на пленку. Если постараться, наверняка найду на это деньги. Но в таком случае попадаешь в зависимость, ты на 90, если не на 98 процентов становишься подотчетным за все - сценарий, то, как он будет реализован. Меня это совершенно не устраивает, потому я даже априори не ищу подобных контактов.

Возможность вызова

- Вам греет душу репутация скандального режиссера?

- Наверное, греет, но быть скандальной мне недостаточно, скорее, это даже недостаточно точное определение. Больше по душе мне слово андеграунд, потому что за ним стоит решение очень важных задач, и в первую очередь - интеллектуальных. То есть речь идет об интеллектуальном кино - неспокойном, нестандартном по форме, по приемам. Сегодня появился такой термин - «другое кино», и это мне кажется проституцией, потому что туда порой идут люди, считающие, что другое кино есть синоним интеллектуального кино. А на самом деле «другое кино» сейчас стало просто брендом, с помощью которого кто-то тоже делает, наверное, деньги. Да не наверное, а совершенно точно, ведь мы хорошо знаем, как оно иногда делается. На изображении чужой трагедии прославиться проще простого. Наверное, кому-то, среднему консервативному болоту, такое кино тоже нужно, но я под ним никогда не подпишусь, постараюсь остаться в андеграунде. Заниматься им всегда, стараясь хоть в какой-то степени влиять на культуру, вероятно, невозможно. Но в таком кино всегда есть вызов, а он обязательно однажды сработает.