Сергей МАНУКЯН: «Я всегда хотел петь душой»

Павел МАКАРОВ

Сергей Манукян - певец, аранжировщик и композитор. В недавнем прошлом таллиннец, сегодня - один из самыхвостребованных клубных музыкантов Москвы. Записывает диски, виртуозно играет на рояле, поет собственные песни в джаз- ирок-стилях. Он работал с такими звездами, как Синди Лоупер, Майкл Болтон, группой «Земля, Ветер, Огонь», Карлос Сантана,Джордж Бенсон, Херби Хенкок, Квинси Джонс, с десятком других весьма популярных исполнителей. Музыку Сергея Манукянаиспользовал в своем проекте Фрэнк Заппа.

А начало его карьеры пришлось на 1981 год, когда на джазовом фестивале в Риге Манукяна назвали мастером скэта и джазовымпевцом № 1. Первый конкурс певцов в Польше принес молодому музыканту международную известность. В 1989 году Манукянполучил наивысшую награду - Гран-при на первом музыкальном конкурсе СССР «Ступень к Парнасу». В 1994 году - званиелучшего джазового музыканта года и национальную премию «Овация»

Он всегда хотел научиться петь душой, так, как поют блюзовые музыканты, певцы.

Детство и юность Сергей Манукян провел в Грозном. В 12 лет уже играл в профессиональном оркестре, правда, на барабане. Джаз полюбил благодаря услышанному однажды оркестру Стена Кентона и Элтона Джона, тогда еще не зная, что это их оркестры.

«Мне просто нравилась их музыка. Был без ума от тромбона и даже думал научиться играть на нем. Однажды в Америке мне рассказали, что джаз-рок появился потому, что музыкантам надо было зарабатывать деньги, а на одной любви к джазу далеко не уедешь. Сначала я начал играть на рояле и клавишных, а потом с радостью стал аккомпанировать себе сам.

Я и пою только благодаря тому, что когда-то услышал джаз. Его лады, гармония меня покорили. А что меня всегда удивляло, так это то, как музыканты извлекают подобную музыку...»

Предфестивальная эпопея

«История эта старая и довольно смешная, - рассказывает Сергей Манукян. - В середине восьмидесятых приезжаю из Таллинна в Москву. А польская сторона как раз прислала на меня запрос в Министерство культуры. Прихожу туда, поднимаюсь на третий этаж, иду в нужную комнату. Стоит человек. «Здравствуйте». - «Здравствуйте». - «Дело такое, я приехал из Таллинна. На меня пришел запрос в Польшу, на конкурс вокалистов джаза». Он, не поднимая головы: «Фамилия ваша?» - «Манукян». Он на меня внимательно посмотрел и сказал: «Знаете, зайдите недельки через полторы» - «Как через полторы? Я же не здесь живу, а в Таллинне!» - «Понимаете, письмо пришло, но к нам на этаж оно еще не спустилось» - «А на какой этаж оно пришло, можно узнать?» - «На четвертый. А мы на третьем». - «А при помощи чего оно спускается?» - я же всегда шучу. - «Молодой человек, зайдите дня через три».

Зашел через три дня. И он мне говорит: «Понимаете, мы не можем вас послать в Польшу на конкурс певцов джаза. Во-первых, сомнительны люди, которые проводят этот конкурс». А там ведущие мастера польского джаза! Когда я стал перечислять эти фамилии, он сказал, что они ему ни о чем не говорят. «Вот завтра придет один человек, он вам все объяснит».

Завтра мне объясняют: «Понимаете, все хорошо, но вас может не пропустить поликлиника» - «Какая поликлиника?» - «Мы не имеем права посылать на конкурс людей с таким дефектом, как у вас. Вы же представляете нашу страну - как же так? Вы только не обижайтесь, но ваш внешний вид пугает. Мы постараемся сделать все, чтобы вы не поехали». Открытым текстом.

Я абсолютно никак на это дело не обижаясь - у меня нет по этому поводу никаких комплексов, говорю: «Господа, а при чем здесь мое зрение?» - «Давайте не будем ударяться в дискуссию, просто наша позиция такова, что вы представляете нашу страну и не имеете права ехать с таким дефектом. И вообще, странно: вы окончили отделение ударных инструментов, почему вы вообще поете?» - «Так получилось. Я же музыкант».

Это был 1987 год. Я принес все свои призы, все «досье». До этого было, по крайней мере, 8 лет активной концертной деятельности. И что вы думаете, он говорит, что все это им показывать не надо: «Вы набрали эту кучу бумаг, потому что научились обивать пороги министерств».

Конечно, я объяснил ему, что в Министерстве культуры нахожусь впервые и раньше никогда здесь не был, а мне так или иначе, но поехать надо. «Хорошо, если получится, вы поедете».

Потом оказалось, что на меня нет билета! И все же меня как-то запихнули в поезд, и мы поехали.

В Польше я получил приз, пришел в наше Министерство культуры, чтобы отчитаться, а мне тот же чиновник отвечает: «А мы и не сомневались!»

«Я просто должен жить»

- Играя в московском ресторане «Метрополь», считаешь себя востребованным клубным музыкантом?

- Думаю, да. С 1995 года я там играю на рояле. Меня это устраивает: престижное место, ко мне хорошо относятся, вдобавок мое дело хорошо оплачивается. Понимаю, конечно, что с точки зрения творчества это не совсем то, но выбор всегда есть. И я выбрал независимость. Для творчества всегда можно найти место, где никто не мешает творить. Кроме того, много езжу по стране, да и на джазовые фестивали часто приглашают. Когда возвращаюсь в Москву, в свой клуб, искренне радуюсь всем, кто собирается в нашем казино. Я вообще не могу относиться к людям предвзято. К человеку отношусь так, как и должно относиться к человеку. Какой бы он ни был. Конечно, человек по-настоящему высокой культуры не наживет много денег. В лучшем случае ровно столько, чтобы ему хватало на жизнь, чтобы чувствовал он себя более или менее комфортно. Но вообще у нас в стране все примерно одинаково - армия, медицина, юриспруденция, церковь. Но при этом мы должны понимать, что в жизни немного легче ориентироваться человеку верующему.

- Твое отношение к религии не было проблемой в семье прокурора?

- Нет. Мама у меня была беспартийной, а отец хоть и работал прокурором Грозного, но был очень гармоничным человеком, и все знали, что он верующий. Правда, все правила игры соблюдал. Вот что мне нравится в поколении моего отца, которое все сейчас ругают, так это умение лавировать между обстоятельствами и никогда не ныть, дескать, все плохо. Отец всегда был против диссидентства, считал диссидентов слепым орудием в руках более хитрых людей. А я к этому безразличен. Я не могу выбирать политическую систему, при которой родился, при которой живут мои дети. Я просто должен жить. Менять ее не собираюсь, потому что не знаю, как. Выступать и ходить на митинги - ни за что. У меня есть убеждение: я на своем месте, буду делать свой мир и в нем жить.

Я внук разорившихся во время революции людей. И тем не менее, хотя меня и сейчас разорили - сожгли мой дом в Грозном, разрушили все, разворовали, не хочу опять быть против этой власти. Я не могу быть против - тогда я запутаюсь, за кого же быть. Почему при том, что я прожил в Эстонии десять лет, я не могу стать ее гражданином? Почему должен ходить обивать пороги, чтобы моя мама получила какие-то компенсации?

- Стоял ли для тебя вопрос о родине? Ведь какое-то время ты прожил в Грозном, потом в Эстонии?

- Да. Почему я имею меньше прав претендовать на эту землю, чем чеченец, который там живет? Я тоже там родился, там вырос и знал наизусть свой город. Но в Грозном столько сконцентрировалось зла, которое постоянно подогревалось, и у меня такое ощущение, что правильных людей там мало осталось. Делить по национальному признаку, чья это земля, - значит обрекать людей на противостояние. Это и моя земля, а почему нет? Моя и моих родителей земля. Моих друзей, которые вынуждены были оттуда уехать - находиться там им стало невозможно. Мне очень жаль чеченцев, которые оказались заложниками той жизни, которую они сейчас имеют. Им долго еще придется доказывать людям, что они не террористы и не бандиты, а нормальные люди.

- Что ты думаешь о чеченской войне?

- Мне кажется, это какая-то крупная афера, что-то очень искусственное, благодаря чему нажились весьма крупные люди. Может, я не прав, но тем не менее чувствую это на интуитивном уровне. Хитро все очень.

- Что для тебя музыка?

- Музыка - это настоящее.

С людьми можно и нужно ладить

- После Грозного ты перебрался в Таллинн?

- Практически да. В Эстонию я попал в 1983 году. И абсолютно не жалею - это был хороший период. Тогда в Горхолле был хороший ансамбль «Лайне», и был там такой Борис Тынисмяэ, который и пригласил меня. Но я в этот ансамбль так и не попал. Потом начал в Эстонии утверждаться как музыкант, у меня это получилось - я очень рад и очень благодарен всем, кто мне помогал. Может, были какие-то равнодушные ко мне люди, может, этим людям было абсолютно все равно - кто я, что я, но были и те, кто мне помогал.

Я никаких запретов не ощущал. А ведь есть люди, которые холят и лелеют, любят вспоминать, как их когда-то гоняли, - категория старых джазменов. Конечно, если бы мне запретили раз и навсегда играть джаз, это не означает, что я перестал бы его играть. Но мне было бы как-то не по себе, если бы я не смог остаться при этом нормальным человеком. Начал бы прятаться, что-то делать - это было бы смешно. Я помню то время, когда джаз-оркестры переименовали в эстрадные - и на этом разговор был закончен. Оказывается, надо было сменить вывеску, и все.

Можно приводить много примеров, но с людьми можно ладить. Не опускаясь до уровня выяснения отношений с чиновниками, можно было найти какой-то компромисс. У всяких запрещателей есть один страшный минус - они люди трусливые. И все идет от трусости, от страха принять решение, потерять место, и так далее. И можно было давить на это - вы же не трус, вы человек смелый - никаких последствий не будет... Многое для меня загадка, многого до сих пор не могу понять...