Театр приходящей натуры

Николай ХРУСТАЛЕВ

Не так давно художник Пеэтер Лауритс был удостоен престижной национальной премии имени классика эстонского искусстваКристьяна Рауда. При встрече с последними работами Лауритса, фотомастера и философа, надо быть готовым ко всему, вовсяком случае, легкая прогулка не предусматривается. Но настоящий творец и не стремится быть утешителем. И, делясь своимбеспокойством, пытается говорить с вами о сегодняшнем мире и о том, каким хочет видеть его завтра.

Ничего больше, чем техника

- Пусть и задним числом, но сначала, Пеэтер, позвольте вас поздравить с наградой.

- Спасибо.

- По правде говоря, фотомастера не часто фигурируют среди лауреатов высоких художественных премий. Впереди всегда стоят серьезные живопись или скульптура, а молодая фотография словно бы тушуется на втором плане.

- Не могу с вами согласиться, скажем, уже в 70-х годах фотография стала неотъемлемой частью высокого. С нею связаны новые горизонты искусства, новые бренды. Возьмите такого художника, как Энди Уорхол. Он стал одним из первых, кто включил фотографию в систему своего творчества. И с тех пор ее язык и возможности не могут рассматривать отдельно, вне связи со всеми визуальными искусствами. При том, что сама по себе фотография ничего больше, чем техника.

- Почему же только техника? А как же быть с вечным конфликтом между фотографией жанровой, репортажной и постановочной? Разве о технике вспоминаешь, глядя на классические образцы репортажного фото, когда мастеру улыбался профессиональный «миг удачи» и он фиксировал на пленке здание, из-под которого в полном смысле уходила земля? А на противоположном полюсе - работы такого мастера постановочного снимка, как Вильгельм Михайловский.

- Он мне тоже нравится, и тем не менее от компьютера с его средствами фотограф сегодня вряд ли откажется, во всяком случае, он помогает многое изменить, иногда от оригинальной съемки ничего не остается, для меня она не более чем строительный материал.

- Не секрет, однако, и то, что компьютерные навороты не прибавляют фотографии жизни, во всяком случае, непосредственности.

- Подобная проблема, вероятно, существует, но ведь и выход тоже можно найти. Всегда есть способ сохранить в снимке жизнь, более того, что-то укрупнить и сделать ярче.

- Долгое время вы занимались рекламной, коммерческой фотографией, после чего ушли в фотографию художественную. Но ведь чаще бывает как раз наоборот?

- Я не просто ушел из рекламы, не просто ушел в фотографию, я вообще поменял место жительства, оставил Таллинн и поселился в лесу. Но чтобы быть совсем точным, скажу, что начинал все же как живописец, потом, поучившись в Нью-Йорке фотоделу и визуальной семиотике, ушел в фоторекламу. Время быдо тогда трудным, фонды, как теперь, еще отсутствовали, денег на искусство было взять негде, так что единственной возможностью для работы и стала реклама. То, что ею зарабатывал, потом тратил на свои художественные проекты.

- В Америку поехали, потому что эстонской школы фотографии вам было недостаточно?

- Дело не в этом. Во-первых, в то время в Художественном институте фотографию вообще не преподавали. А технической школы фотографии, которую окончил, оказалось недостаточно, там получил только азы, их хватило бы только на то, чтобы делать снимки на паспорт.

- Реклама дала вам опыт, который мог бы потом пригодиться в художественной фотографии?

- Помогла и научила многому. Я занимался рекламой лет 5-6, это была школа точности, умения концентрироваться. И все же я чувствовал, что всю жизнь работать в рекламе не смогу. Мне не нравится лгать, а в рекламе заниматься этим приходится много, обмана там много, а это не мое. Во-вторых, по своему мировоззрению я - буддист, меня не интересуют новые желания, а реклама конструирует объекты новых вожделений.

Премия за стихи

- Вы сказали, что фотография пришла в вашу жизнь поздно. Но не в 25 же лет? До этого, можно предположить, она все же была вам знакома?

- Вообще не была. Свой первый фотоаппарат я получил в 7 лет, победил в каком-то школьном литературном конкурсе, стихи это были, потому что лет в 5 или 6 я решил, что буду писателем. Фотоаппарат я получил, но интереса не было никакого, он где-то лежал, и так продолжалось 15 лет.

- Наградили вас, конечно, «Сменой»?

- Именно «Сменой-7». Но, начав заниматься живописью, вдруг обнаружил, что фотография очень занятная вещь, и самым интересным было то, что большинство людей обязательно верит в то, что все снятое на снимке - чистая правда, что он - документ, и в этом удивительная сила фотографии.

- Но, понимая, что в ее создании может участвовать и компьютер, о чем мы говорили, осознаешь, что даже правда может конструироваться.

- Правда, мне кажется, всегда конструируется. Для этого даже никакого компьютера не надо. Ведь, снимая, ты всегда делаешь какой-то выбор. Выбирается объект, освещение, угол съемки. Так что правда фотографии всегда конструируется, сочиняется.

- Выбрав фотографию, каким путем решили идти?

- На самом деле мне не из чего было выбирать, до этого видел достаточно мало. В пору советских 70-80-х мы были практически выключены из большого мира искусства. Существовала, разумеется, пресс-фотография, но она меня совершенно не интересовала. А в те годы за границей в мире фотографии произошла революция, она стала частью визуального искусства. А мы в Советской Эстонии об этом почти ничего не знали. И узнавание пришло только в конце 80-х, когда я был уже человеком зрелым, имел за плечами международные выставки, первые награды. И тогда я понял, что в общем-то дошел своим умом до того, что было уже где-то и кем-то найдено.

- Выходит, вы начинали с чистого листа? Может, это и к лучшему было?

- Не знаю, наверное, это зависит от характера человека. Кому-то важен опыт предшественников, мне на него опираться психологически трудно. Больше по душе самому найти собственную дорогу.

- Насколько те давние работы похожи на те, что вы делаете сегодня?

- Не очень похожи. Некоторые художники обладают сильной рукой, своим почерком, у меня этого нет. Я постоянно меняюсь, и когда смотрю на то, что делал десять лет или три года назад, мне кажется, что это сделано разными людьми.

Лесной человек из большого города

- Сбежав сегодня из города в лес под Выру, не ощущаете, что ваш мир сильно сузился, уменьшился?

- Все наоборот. Мир в Таллинне кажется мне маленьким. Разве Таллинн назовешь большим? Что это за большой город, где всего несколько сот тысяч жителей? Знаете, что в маленьком городе плохо? Плохое здесь такое же, как и в большом городе, а достоинства большого города при этом отсутствуют. По мне, жить надо или в по-настоящему огромном городе, или в лесу.

- А чем вы заняты, живя в лесу?

- Работаю. Потом читаю. Потом опять работаю. Но я почти не живу на одном месте, много путешествую, мои выставки проходят в разных городах и странах. Проблема у меня в другом: хотелось бы подольше спокойно жить в лесу, не дают.

- Думаю, не много покоя и в ваших работах, которые кто-то образно назвал пьесами, разыгранными на фотобумаге. Эти многофигурные композиции, помещенные в некой условной среде, называют новым словом в фотографии, и они делают честь искусству Эстонии за ее рубежами. О каких пьесах идет в данном случае речь?

- У этого цикла есть одно общее название, которое можно перевести на русский, как «Ресторан земли». Хотя по-русски мы назвали это более понятно - «Приемный покой». На самом деле вся коллекция предупреждает человечество о грядущей экологической катастрофе. Тема острая, беспокоящая каждого из нас, возможно, тут и надо искать причины того, что выставка привлекла к себе такое пристальное внимание и оказалась столь популярной. Поначалу мы планировали показать ее только в Хельсинки, но сразу после финской столицы нас пригласили в Лондон, более того, пригласившая нас галерея пошла на беспрецедентный шаг - поменяла ранее принятый график выставок. Теперь нас пригласили в Берлин, потом в Москву, в Третьяковскую галерею.

Сразу хочу сказать, что «Приемный покой» я делал не один. Это совместный проект с Айном Мяэотсом, театральным режиссером, так что постановка всех «эпизодов» в нашей пьесе принадлежит ему. В каждом отдельном случае придумывалась композиция, выбиралась натура для места действия. Туда приезжала вся наша съемочная группа, 8 человек - гримеры, костюмеры, ассистенты плюс актеры, которые согласились стать моделями. После грима и костюмов мы приступали, собственно, к главному - строили композицию. И начиналось то, что мы называли в шутку театром мороженых ломтей.

- На первый взгляд, эта коллекции вызывает ощущение холодноватости и жесткости. При полном отсутствии тепла.

- Конечно, тепла тут не много. Мы говорим о жестоких вещах. Когда вспоминаешь историю человечества, то понимаешь, как много плохого делалось людьми не только в отношении друг друга, но и окружающего мира, природы, планеты. А с чем столкнемся в будущем мы? Уже не хватает воды, все вместе мы утопаем в горах мусора, человечество ожидают непростые времена, какая уж тут теплота?

- Глядя на все это, невольно хочется спросить, каким будет настроение в вашей следующей работе?

- Думаю, это не будет новый «Приемный покой». Моя предыдущая коллекция, которая кажется мне пока самой удавшейся, называлась «Потоп», следующей будет «Лабиринт».

- И куда вы пригласите зрителя на этот раз?

- В его собственное подсознание. (Улыбается.) И надсознание...