Будущее эстонских русских

Сергей ИСАКОВ,
профессор

Хотел бы поделиться с читателями своими размышлениями о будущем русской культуры в Эстонии, культуры меньшинства, считающего своим родным языком русский.

Вообще я знаю две противоположные точки зрения на будущее русской культуры в Эстонии. Одну точку зрения высказал еще лет десять тому назад писатель Михаил Веллер, кстати, сейчас единственный русский писатель в Эстонии, широко известный и за ее пределами. М. Веллер писал: «Будущее русской культуры в Эстонии примерно таково же, как в Финляндии, Швеции, Дании: нет никакого будущего, нечего вить пустые словеса. Пока в Таллинне половина русских, а во всей Эстонии – треть, эстонцы заинтересованы в том, чтобы русской культурой здесь пахло как можно меньше – при соблюдении проформы терпимости и демократии. С другой стороны, поскольку российская граница рядом, всегда будет идти культурная подпитка прямо из России<...>. Раньше место русских в республике было в третьем ряду: после русских метрополии и “титульной нации” республики. Третий ряд оказался приставным, стулья разобрали на дрова и заборы. Русская культура бывшей имперской провинции рассасывается».

Есть и другая точка зрения – более оптимистическая. Правда, стопроцентных оптимистов в этом вопросе, по крайней мере, среди умных людей, я что-то не встречал, но есть люди, придерживающиеся – если так можно выразиться – осторожного оптимизма. Сам я отношусь к их числу, хотя мой оптимизм, скорее, слабеет, нежели усиливается.

Старая советская система культуры, построенная по общесоюзному образцу с акцентом на принципах коммунистической идеологии, за прошедшие десять лет в общем-то разрушена. Новая система у нас, у русских, увы, не создана.

Четыре пути сосуществования

Социологи говорят о четырех возможных путях для русских в Эстонии: ассимиляция, сегрегация, маргинализация и интеграция. В принципе возможны и варианты, смешанные формы, но, как показывает опыт, одна из форм все равно будет доминировать. Все эти пути сегодня у нас в Эстонии воплощаются в жизнь (правда, не очень ясно, какая форма доминирует).

Процесс ассимиляции реально идет, особенно в маленьких городах и поселках «срединной» Эстонии. Но для меня все же утешительно то, что в масштабах всей республики этот путь, видимо, нереален: одному миллиону эстонцев ассимилировать четыреста тысяч русскоязычных практически невозможно.

Второй путь – это путь сегрегации, изолированного развития русской общины в Эстонии и ее культуры, на практике с полной ориентацией на Россию во всех сферах жизни. Путь сегрегации возможен, но я не уверен, что он лучший.

Итак, третий путь – маргинализация. Желающих пойти по этому пути нет, но с горечью приходится признать, что все больше русских – естественно, вопреки своему желанию – оказывается на этом пути, происходит процесс даже не маргинализации, а люмпенизации русских. Это связано с общей тенденцией – оттеснения русских на обочины эстонского общества, причем практически во всех сферах жизни.

Наконец, четвертый путь – путь интеграции. С моей точки зрения, это означает вхождение русских в эстонское общество, овладение эстонским языком, знакомство с эстонской культурой, с эстонским менталитетом при сохранении в качестве доминанты своего родного языка, русского национального идентитета и своей принадлежности к миру русской культуры. По моему убеждению, это и есть та цель, к которой мы в принципе должны стремиться. Это есть путь к подлинно мультикультурной Эстонии.

Важно отметить, что это осознается уже и властями. Разработана программа интеграции. В ней декларируются именно эти принципы. Правда, на практике акцент делается на одном – на изучении эстонского языка, и, увы, нередки явные поползновения в сторону ассимиляции.

Эстонские русские

Я убежден, что сам по себе принцип интеграции единственно верный. Собственно, если внимательно присмотреться к тому, что сейчас происходит в республике, то придется признать, что мы уже в значительной мере стали на этот путь. Другими словами, я хочу сказать: сейчас в Эстонии идет интересный и сложный процесс формирования особой этнической группы, особой этнокультурной общности – эстонские русские – со своей субкультурой, подобной тому, как есть франкоязычные канадцы или финляндские шведы. Мы остаемся русскими: русскими по языку, по культуре, по национальному самосознанию. Но все же мы не то, что – извините за полутавтологию – российские русские или, скажем, русские в Америке.

Кстати, нечто подобное уже происходило с русскими в Эстонии в 1920-1930-е гг. Тогда тоже из эмигрантов, из старообрядцев Причудья, из крестьян Принаровья и Печорского края стала создаваться особая общность со своей субкультурой, и это прекрасно осознавалось тогдашними русскими. Этот процесс был искусственно прерван с установлением советской власти в Эстонии в 1940 г., но он имел место.

Российские социологи, изучавшие в середине 1990-х гг. положение в Эстонии, отмечали крайне низкую степень самоорганизации русских в Эстонской Республике, низкую степень формирования национальной диаспоры со своими коллективными и персональными лидерами. Они указывали, что русские в Эстонии это, скорее, совокупность разрозненных семей и индивидов, чем организованная община или диаспора. К сожалению, за прошедшие семь-восемь лет положение мало изменилось. В этом проявляется крайняя слабость наших политических и общественных сил и лидеров, которые чаще всего не в состоянии ни оценить создавшееся положение, ни определить за мелкими кампаниями стратегию наших действий, ни тем более организовать “массу”.

Вопрос о нашем будущем как русских, на мой взгляд, и зависит, в первую очередь, от того, сумеем ли мы сформировать свою русскую общину, осознающую себя как единое национальное целое и свои задачи, и от того, сумеем ли мы создать особую субкультуру русского национального меньшинства, подобную той, что создали шведы в Финляндии, хотя они составляют несравненно меньший процент населения, чем русские в Эстонии. Я думаю, что в этом заинтересованы не только мы, русские, но и эстонцы, эстонское государство, потому что это залог стабильности, малоконфликтного свободного развития республики. К сожалению, власти и большая часть эстонского общества этого не осознают.

Культурная, а не политическая связь с Россией

В создании своей общины и своей субкультуры мы вправе рассчитывать и на поддержку со стороны России, причем именно в плане культурном, а не политическом. Дело в том, что попытки политической поддержки русских в Эстонии со стороны российского государства до недавнего времени были, как бы это помягче выразиться, столь нерациональными, неуклюжими, что они приносили больше вреда, чем пользы. Будем надеяться, что по мере возрастания экономического потенциала России финансовая помощь в области культуры возрастет.

Создаваемая субкультура русского национального меньшинства ни в коем случае не должна отрываться от большой культуры метрополии. Она должна подпитываться соками этой культуры, без этого она будет слабой, рахитичной. Но простое использование культуры метрополии обрекло бы нас на несамостоятельное, целиком зависимое от нее существование, сделало бы нас ее придатком, причем придатком второстепенным, провинциальным. Это неминуемо обрекло бы нас на пассивность, сделало бы нас недееспособными в трудной борьбе за сохранение своего национального идентитета, своего языка, своей культуры.

Положение не столь уж безнадежное, некая основа для строительства своей субкультуры у нас есть. Хотя у нас и тонок слой интеллигентной элиты (в этом, между прочим, большое отличие нынешней русской общины от той, что была в Эстонской Республике в 1920-1930-е гг.), но все-таки у нас есть кадры деятелей культуры, есть свои писатели, художники, музыканты, ученые-русисты, краеведы, есть свой театр, создается Музей русской культуры, существует Русский исследовательский центр, не получающий, правда, никакой поддержки от государства. У нас издается три вполне приличных литературных журнала (для сравнения - в Латвии, где русских в два раза больше, лишь один – и он не лучше наших). Конечно, у нас нет тридцати заслуживающих внимания русских литераторов, как было в первой Эстонской Республике, но есть уже называвшийся Михаил Веллер, был Борис Крячко. Кстати, это как раз пример того, как мы порой не ценим свои же таланты: рецензии на посмертный сборник прозы Б. Крячко в московских журналах еще раз показали, какого замечательного, нами недооцененного писателя мы потеряли.

Голодному не до интеграции

Но, конечно, на пути создания своей субкультуры нас ждет много трудностей объективного и субъективного порядка.Это прежде всего трудности экономического характера. Ни для кого не секрет, что русские в Эстонии относятся к самой бедной части населения республики. Большинство русских не имеет эстонского гражданства, они – либо апатриды, либо граждане России. Уже это очень ограничивает их возможности во всех сферах жизни, в частности в политической. Не случайно среди государственных служащих лишь 3 % русских, среди высокопоставленных чиновников их единицы (хватит пальцев одной руки, чтобы из перечислить!). Зато число безработных на 1000 русских почти в два раза больше, чем у эстонцев. По данным профессора М. Павелсон, зарплата русских в Эстонии в целом ниже средней зарплаты эстонцев на 12 %, в Таллинне – на 20 %. Находящемуся же ниже черты бедности человеку не до культуры, не до интеграции.

Это, кстати, начинают осознавать и отдельные – увы, немногие – эстонские деятели. Один из авторов программы интеграции, директор Института международных отношений и социологических исследований Райво Веттик, выступая на Совете Фонда интеграции, признал, что власти до сих пор обращали внимание лишь на культурно-языковую сторону процесса интеграции, игнорируя политическую и социально-экономическую. Без решения же этого круга проблем последовательная интеграция вряд ли возможна.

Русская школа – это не только язык

Сокращается “воспроизводство” молодого поколения русской интеллигенции. В связи с этим для нас первостепенное значение приобретает проблема сохранения русскоязычного образования – прежде всего гимназического, но также и высшего. Боюсь, что если не сохранится русскоязычная гимназия, то это дело почти безнадежное. Как известно, за последнее время были достигнуты весьма существенные подвижки в этом вопросе: власти согласились сначала с тем, что 40 % предметов гимназического курса может преподаваться на русском языке, а потом и с тем, что в виде исключения – по ходатайству местных самоуправлений – могут сохраниться и русскоязычные гимназии. Но именно этот пункт постоянно находится под обстрелом.

Я бы хотел обратить внимание еще на один момент. Русскую школу всячески стремятся лишить ее национально-культурной специфики, лишить одной из основных ее функций – формировать культурного человека, причем человека именно русской национальной культуры, как эстонская школа готовит образованного человека эстонской культуры. По мнению нынешних руководителей народного образования, в Эстонской Республике должна быть одна школа с единым учебным планом, различающимся лишь по языку преподавания. Конечно, стандарт образования должен быть единым, но все же русская школа не может быть точным аналогом эстонской. В ней должно найтись место и для преподавания русской истории (сейчас этого нет), русской культуры.

По стопам финских шведов

Сложен и совершенно не ясен вопрос об институциональной структуре будущей русской диаспоры и ее субкультуре. Совершенно ясно, что без такой структуры крайне затруднительно, если не невозможно, ее создание. Вместо мертворожденного Закона о культурной автономии надо было бы принять закон о национальных меньшинствах типа венгерского, но Рийгикогу отвергло даже попытку обсуждения этого закона. Тут не помогают и напоминания, идущие от Европейского союза.

В конце 1980-х – начале 1990-х гг. мы возлагали очень большие надежды на национальные культурные общества. Сейчас многие культурные общества, скажем так, полубездействуют.

Тут, как мне представляется, нам надо шире обращаться к опыту Запада, и прежде всего, к опыту соседей – шведов в Финляндии. Вообще финляндские шведы могли бы быть для нас неким ориентиром. Они прекрасно интегрированы в финляндское общество, как правило, владеют финским языком, занимают любые посты – вплоть до министров – в государственном аппарате, но вместе с тем остаются шведами, людьми шведской (точнее, шведско-финляндской) культуры. У них есть не только свои шведские школы и гимназии, но и свой университет в Турку – Або, своя Высшая коммерческая школа в Хельсинки – Гельсингфорсе, у них есть свои театры, культурные институты. Шведский язык является вторым государственным языком Финляндской Республики. Обо всем этом мы можем только мечтать. Между тем шведы составляют лишь 6 % населения Финляндии...

Виноваты всегда не мы

Когда я семь лет тому назад выступал с аналогичным докладом, то был настроен умеренно оптимистично. Мне казалось, что лет через семь-восемь мы уже сможем уверенно говорить, что процесс формирования русской диаспоры в Эстонии и ее субкультуры идет успешно, хотя и далек от завершения: я понимал тогда и прекрасно понимаю сейчас, что это процесс длительный, на много лет. За эти годы в республике действительно произошли кое-какие изменения к лучшему. Так почему же мой скепсис усилился, а оптимизм поубавился за прошедшие годы? Да прежде всего потому, что процесс формирования русской диаспоры и ее субкультуры за эти годы практически не сдвинулся с места. Отсюда два традиционных для русских вопроса: “Кто виноват?” и “Что делать?”

На второй вопрос я не берусь отвечать, хотя с удовольствием услышал бы мнение читателей на этот счет. На первый же вопрос попробую ответить. Нам, русским, свойственно искать виноватых на стороне. Считается почти аксиомой: в тяжелом положении русских виноваты эстонцы, эстонские власти – правительство, парламент. Я не собираюсь снимать вину с властей. Но одни ли власти виноваты в том, что создание русской субкультуры в Эстонской Республике не двигается с места? Я убежден, что изрядная доля вины тут падает на нас самих. У нас, русских в Эстонии, резко ослаблено чувство национальности, ощущение ценности своей принадлежности к русской культуре. Особенно печальна ситуация с русской молодежью, с людьми до 30 лет. Лишь одна треть их считает, что они сохраняют и должны сохранить в будущем свою национальную идентичность. Другая треть хочет стать эстонцами или гражданами Европы. Для них главное – что выгоднее сегодня. Одна треть молодых людей еще не определилась.

Многие русские, даже желающие оставаться русскими, наивно считают, что это произойдет и так, без каких-либо усилий с их стороны. В вопросе же культуры, образования надо исходить из сугубо прагматических соображений. Более 15% родителей уже сейчас отдают своих детей в эстонские школы, что вызывает беспокойство самих эстонцев. В классы так называемого “языкового погружения”, где первоклашек с первых дней обучения учат только на эстонском языке, конкурсы...

Причин всего этого много. Прежде всего, как я уже сказал, это причины сугубо прагматического характера: от того, что мы русские, – пользы никакой, только вред, так зачем нам приобщаться к миру русской культуры и поддерживать свой национальный идентитет? Но все-таки тут сказываются и другие – более глубинные – причины. С одной стороны, здесь в какой-то мере сказывается и наследие советского времени: ведь чувство “русскости” было резко ослаблено у советских людей. С другой стороны, на рассматриваемый нами процесс влияют и факторы, как будто идеологически противоположные “советским”, но такого же типа: я имею в виду глобализацию в современном мире, которая стирает национальные различия и уменьшает роль отдельных национальных культур.

Что я хотел бы сказать в заключение: я все же остаюсь при том мнении, что усилия по сохранению русской культуры в Эстонии, по созданию нами своей русской субкультуры не бесплодны. Это не бессмысленное и безнадежное донкихотство, не борьба с ветряными мельницами. Однако еще раз повторяю – это мой субъективный взгляд на ситуацию.

Примечание «МЭ»: с полным текстом доклада профессора Исакова можно будет ознакомиться в сборнике материалов Тютчевских чтений в Тойла в декабре 2003 года, который сейчас готовится к публикации.