Испытание «проклятым» вопросом

Нелли КУЗНЕЦОВА

Сегодняшний гость «Соотечественника» — профессор Андрей КРАСНОГЛАЗОВ, доктор философских наук, историк и теоретик культуры, руководитель Международного центра социального образования.

В конце прошлого года вышла в свет написанная им книга о Сервантесе, вышла в России, в знаменитой серии «Жизнь замечательных людей», которой мы прежде всегда зачитывались. И это само по себе чрезвычайно интересное и в определенной степени показательное явление.

В самом деле, написать книгу о великом испанском писателе, столь далеком, казалось бы, от нас, от забот и тревог нашего нелегкого времени — очевидно, непросто. Тем более, если учесть, что это первое на русском языке, а, может быть, и вообще первое документальное жизнеописание великого мастера эпохи Возрождения, истинное исследование, основанное на изучении огромного материала, множества разрозненных документов, фактов, свидетельств. И написал его человек, живущий и работающий в Эстонии. А издана книга в России. Как тут не вспомнить слова академика Лихачева, сказанные им в его последний приезд в Эстонию, о том, что культура развивается как единое целое во всем мире, она не может быть разделена на границы. И более того... Великий ущерб, нанесенный одной национальной культуре, сказывается на всех остальных. В первую очередь, на том, кто наносит этот ущерб. Те или иные запреты для развития не могут не сказаться на самом народе, выставляющем эти запреты.

Эти слова академика Лихачева, великого гуманиста, одного из лучших представителей русской, да и мировой интеллигенции, и сегодня чрезвычайно актуальны для нас. И об этом — наш разговор с Андреем Красноглазовым...

— А все-таки скажите, профессор, почему именно Сервантес? Что вам показалось сегодня особенно интересным, важным или актуальным в мыслях автора «Дон Кихота», в его жизнеописании?

— Да в общем-то я всю жизнь занимался Сервантесом. И когда московское издательство предложило мне написать эту книгу, да еще в столь знаменитой серии, имеющей столь большую историю, я с радостью согласился. Тем более что у меня был накоплен огромный материал, оригинальный материал, еще во многом не известный, не использованный разными исследователями творчества этого писателя.

Должен сказать, что чтение Сервантеса для современного человека — занятие отнюдь не простое. Это ведь не детектив, не авантюрный роман. Хотя в свое время он в определенной степени был авантюрным. Да и сама жизнь этого великого испанца была если не авантюрной, то во всяком случае полной всяких приключений, несчастий. Многие ли знают о том, что Сервантес участвовал в боях против турок на стороне стран-союзников? Многие ли знают о пятилетнем алжирском плене Сервантеса, о рабстве, в которое он попал, о многочисленных и безуспешных попытках бегства его из плена, о его страданиях, боли, мужестве? Или — что он учился в колледже иезуитов?

Его великая книга — не для развлекательного чтения. И хотя многие ассоциации, многие реалии того времени сейчас уже непонятны, все же этот писатель всегда остается актуальным. И мысли его в разные периоды времени прочитываются по-новому. Они всегда остаются современными. Потому что, как бы ни менялась жизнь, есть понятия вечные.

— Помнится, героине «Открытой книги» Каверина Тане Власенковой, когда у нее не получался эксперимент, профессор посоветовал прочесть «Дон Кихота». Хотя эта книга не имеет никакого отношения ни к медицине, ни к биологии. Почему, как вы думаете?

— Очевидно, потому, что все мы в разные периоды своей жизни, несмотря ни на что, тоскуем по тем порывам души, которые не преследуют лишь заземленные, чисто прагматические цели. Немец Гегель, методичный и последовательный человек, говорил, и, очевидно, недаром: «Ничто великое не совершается без страсти». Энтузиасты (полузабытое слово, не правда ли?), по существу, опора необратимости действий. Мир всегда держался на энтузиастах. Наверное, в наше прагматичное, суровое, даже жестокое время нам их все-таки не хватает.

Обидно, когда процветает серость, когда под видом реформ, новаций орудует посредственность...

Диалог с властью. Где он?

— Слышала, что вы послали свою книгу «Сервантес» министру образования и науки Эстонии. В подарок...

— Да, мне хотелось, чтобы он лучше знал русскую интеллигенцию в Эстонии. При этом было еще и обращение к нему. Тогда как раз начались нападки на русское образование. И я написал, что если есть проблемы, то надо решать их не силовыми методами, не информационной войной, развернутой против русскоязычных учебных заведений, а путем диалога.

— И что же? Согласился с вами министр? Одобрил идею обсуждения, диалога?

— Через несколько дней я получил очень короткий ответ, смысл которого сводился к тому, что-де с вами, то есть с нами разговаривать нечего, что же касается Международного центра социального образования, которым я руковожу, то дело о нем направляется в полицию.

— Вот как? Ни больше ни меньше...

— Да. Признаться, я был поражен. О книге ни слова, даже простого «спасибо» не было сказано, хотя — не хотелось бы быть нескромным — но о книге много говорят, в том числе и за рубежом, как о заметном явлении в русской культуре.

— Очевидно, это уровень министерской вежливости...

— Наверное. Что же касается нашего центра, то результат известен. Никакого дела нет. И это понятно. Мы ведь действуем в правовом поле. И я, между прочим, не картошкой на рынке торговал до того, как мы создали этот Международный центр. Я всю жизнь занимался научной, преподавательской деятельностью. И жена моя, профессор, опытный лингвист, — тоже.

Но если нет диалога с властью, если он не получается, то что же стоит за всеми этими словами, призывами к интеграции? Не похоже, чтобы мы подвигались в этом направлении. И я не понимаю, почему так происходит. Но если происходит, значит, это кому-то нужно. Не так ли?

— А вы, между тем, для этой самой интеграции делаете немало. Ведь ваш учебник — хрестоматия по русской литературе — был, как известно, рекомендован одним из предыдущих составов Министерства образования Эстонии для использования в эстонских гимназиях.

— Я даже был награжден за это бывшим министром образования Лукасом Почетной грамотой. За вклад, как было указано, в развитие образования. И Майлис Ранд, министр образования одного из предыдущих правительств, относилась с доброжелательным интересом к тому, что мы делаем.

В том-то и беда, что с изменением состава правительства, его политической окраски кардинально меняется и политика в сфере образования, отношение к нему. И это отсутствие преемственности, эти шарахания чрезвычайно осложняют работу, негативно сказываются на ситуации в этой сфере. Сомневаюсь, чтобы подобные шарахания были бы возможны в любой другой европейской стране.

— Наверное. А скажите, каких русских писателей вы считали нужным показать эстонским школьникам, когда писали свое пособие по русской литературе? Каких они должны, на ваш взгляд, знать, понимать?

— Я писал в основном о русской литературе ХХ века. И это, конечно, Пастернак, Цветаева, Шолохов, Трифонов... Всех перечислять не буду, но скажу, что за Шолохова, например, пришлось побороться. Но не так уж много нобелевских лауреатов в литературе, чтобы их можно было так легко отбрасывать. И это ведь талант огромного масштаба...

— А Горький? Его отбросить можно?

— Ну что вы... Это один из титанов литературы, вообще культуры. В советское время старались показать в основном его связь с революцией. Но он был сложным, объемным, масштабным писателем. Вообще, я бы сказал, пришло время по-новому взглянуть на фигуры некоторых, особенно больших писателей. Горький — одна из таких фигур.

Я бы хотел, чтобы и эстонские гимназисты, и русские школьники, для которых мы будем писать сейчас новый учебник по русской литературе, осознали, поняли, почувствовали особый дух, духовность, душу русской литературы, русской культуры вообще.

Куда идем?

— Сейчас много говорят и спорят о русской культуре, ее развитии. Какой будет ее направленность? Будет ли она развиваться самостоятельно? Или мы будем подпитываться лишь крохами из России в виде антреприз, концертов эстрадных звезд и т.д.?

Известно, что многие метрополии создавались через эмиграцию. Например, Новый Свет, Америка... Через эмиграцию возник, если мы правильно понимаем, и еврейский народ.

Русская же эмиграция была в корне иной. Она не отрывалась от родины настолько, чтобы создать, скажем, новую нацию. У белой эмиграции, например, если судить по литературе, по мемуарам, вместо идей была тоска «по России, которую мы потеряли». Вторая и третья волны эмиграции тоже не создали ничего существенного, хотя сохранили, как говорят, русскоязычное пространство, русский язык, более чистый, чем в самой метрополии. Есть и другие попытки понять, что сделала, в сущности, русская эмиграция, на что оказалась способна. А мы? Куда идем мы, по-вашему? Один из тех «проклятых» вопросов, которых у русских всегда было немало...

— Ну, я бы прежде всего не сравнивал нас, живущих здесь, с эмиграцией. Мы все же — особое явление. Тем более, что сейчас и условия иные. Нет «железного» занавеса, есть средства массовой информации, к которым мы имеем доступ.

Я думаю, культура может развиваться везде, где есть достаточно большое количество людей, для которых русский язык является родным. В Эстонии большая русскоязычная диаспора. Другое дело, что она слаба экономически. И вообще много проблем. В Латвии, например, совсем другая ситуация, русская диаспора и ведет себя иначе. Она более активна, более энергична, более самозаряжена. Ситуация, скажем, с забастовкой учителей в Эстонии, в которой русские учителя участия не приняли, показательна в этом смысле.

— Люди запуганы, они боятся...

— А ведь проблем с образованием на русском языке немало. Их даже больше, чем нам поначалу казалось. Мы видим, чувствуем эти проблемы на примере собственного ребенка.

Когда-то я отвел свою дочь в эстонский детский сад, потом уже, естественно, в эстонскую школу. Нам казалось, что так ребенок лучше выучит эстонский язык. А потом выяснилось, что надо бороться за русский. У девочки начались проблемы с русским языком. С ней занимаюсь я, с ней занимается жена, мы взяли для нее репетитора, педагога по русскому языку. И все-таки трудностей немало. Мы видим, что девочка иногда не просто не знает слов на русском языке, она не ощущает понятий.

— А ведь далеко не во всех семьях могут так много заниматься ребенком. Не у всех — профессорская семья, не у всех хватит денег на педагога...

— Конечно. Тем более, что и дети разные. Один, скажем, может освоить эстонский в школе, говоря дома по-русски. А многие не могут.

И вообще... Родителям иной раз кажется, что ребенок, учась в эстонской школе, заговорит на государственном языке, оставаясь внутренне русским. Но это очень большой вопрос. И мы еще не знаем, во что все это выльется. Одно я знаю твердо: сложностей здесь больше, чем кажется на первый взгляд.

А проблема учителей русского языка... Где в Эстонии их готовят? По существу, нигде. Преподаватели русского для эстонских школ — да. Но это ведь русский как иностранный... А мы с вами говорим о русской культуре. Развитие же культуры, в первую очередь, связано с воспроизводством интеллектуальных кадров. У нас его, по существу, нет. Да, пока еще есть великолепные русские преподаватели, профессора, но многие из них уже предпенсионного, даже пенсионного возраста. А что будет через 5-6-7, через 10 лет?

Кстати, знаете, с чего началось мое сотрудничество с российским издательством, выпустившим книгу о Сервантесе? Меня попросили помочь издать книгу Юрия Михайловича Лотмана о Карамзине, что я и сделал. Тогда жил, существовал, работал «русский Тарту», великолепная русская интеллигенция, которая учила, воспитывала русских интеллигентов. Теперь, увы...

Воспроизводство интеллектуальной элиты — одна из главных наших проблем. От этого зависит многое. Тогда можно будет говорить и об ответственности за развитие культуры, и об ответственности за существование в Эстонии русскоязычного сообщества.