Множество реальностей единственной любви

«Послушайте!» Маяковского и песни Сергея Шнура органично вписались в шекспировскую трагедию

Этэри КЕКЕЛИДЗЕ

Режиссеру Тийту Оясоо нужны были стихи о любви, в которых о чувстве кричат, а не шепчут, даже орут, не очень-то заботясь о слухе ближнего, главное - успеть в минуту откровенной нежности выкрикнуть слова, которые для тебя вдруг наполнились первозданным смыслом, - чтобы и другие их услышали, чтобы они в памяти застряли. Ему нужны были современные стихи, потому что он ставил Шекспира, «Ромео и Джульетту», в Эстонском театре драмы, для современного зрителя - возвращал классику современному молодому залу, эстетически воспитанному на клипах.

Спектакль называется «Юлия» - текст Шекспира приведен в переводах Георга Мери и Дорис Карева, а также, как указано в программке, использованы тексты Юкио Мисимы, Сары Кейн и песня Пеэтера Волконского на стихи Владимира Маяковского «Послушайте!». Можно задуматься о том, что Сара Кейн, одна из самых ныне знаменитых драматургов Европы, покончила жизнь самоубийством и Юкио Мисима воспел самурайское искусство жить и умирать, и Владимир Маяковский тоже лишил себя жизни сам, - В ОТСУТСТВИЕ ЛЮБВИ, что бы там ни доказывали нам ученые критики.

Тийт Оясоо, один из самых молодых эстонских режиссеров, сразу привлек внимание и публики, и критики - уже год назад на тартуском фестивале «Драма-2003» было много разговоров о его постановке модной пьесы «Роберто Зукко» в тартуском театре «Ванемуйне», весной все обсуждали его работу со студентами и выпускниками Высшей театральной школы - спектакль «Положение вещей» был посвящен больным проблемам жизни современной Эстонии, летом на фестивале в польском городе Торуни «Роберто Зукко» был удостоен премии за режиссуру. Если год назад критики говорили о раннем профессионализме молодого режиссера и желали ему найти свою тему в искусстве, то этот год, на мой взгляд, эту тему в творчестве Оясоо обозначил - он пробивается к смыслу простых вещей, простых изначальных истин, не теряя при этом вкуса к сложному театральному языку.

И «Юлия», на мой взгляд, очень характерное тому доказательство. В клиповое сознание молодых зрителей, битком набивающих зал на каждом спектакле, он вторгается методом привычного им видеоэкрана: большой белый экран опускается на темную сцену, и начинается нечто, напоминающее домашнее видео: вполне современный юноша сообщает - кому? - зрителям, собравшимся в зале, или тем, кто когда-нибудь посмотрит этот домашний видеофильм? - что его подруга Юлия должна играть Джульетту, и вот он дома с нею репетирует сцену на балконе… В тесной современной квартире кипят шекспировские страсти вперемежку с репликами «по жизни», и вечные слова в шекспировском стихе звучат абсолютно современно - молодые актеры Расмус Кальюярв и Миртель Похла проводят сцену замечательно легко. Крупный кинематографический план не просто подчеркивает сияющую молодость героев, но и свободу актерского существования…

Вначале даже не понимаешь, что это за эффект - заранее снятое кино? Потом становится ясно, что все снимается с одной точки и одной камерой, причем без оператора, - и понимаешь, что имеешь дело с «эффектом Франца Касторфа». Этот немецкий режиссер использует в своих спектаклях видеокамеру для того, чтобы зрители видели и то, что происходит с героями за сценой, - для этого на сцене или стоит телевизор, или висит экран (те, кто на прошлом таллиннском театральном фестивале «Сон в зимнюю ночь» видел спектакль Касторфа «Конечная остановка: Америка» по пьесе Уильямса «Трамвай «Желание», сразу поймут, в чем дело). Тийт Оясоо использует этот эффект в гораздо более сложной связке - видеоверсия не уходит от известного сюжета, но ставит его в параллель со сценическим его воплощением, умножая сущностные реальности жизни. Из светлой тесной комнаты, где двоим мало места, Юлия-Джульетта попадает на огромную и довольно темную сцену, где театральная труппа разминается перед репетицией. Она выходит на сцену и оказывается в двойственном мире - мире театра, где репетируют Шекспира, и мире шекспировской пьесы.

До появления Юлии вяло шла репетиция сцены на площади, и дуэль разыгрывалась на простых ручках для письма, и Ромео корчился от смеха: «Ой, не могу я это играть». Мир театра оказывается очень мужским миром - кроме Джульетты, здесь одна-единственная актриса, исполняющая все остальные женские роли, при этом актриса возрастная, да еще у нее роман с главным молодым героем, исполняющим роль Ромео. Кем может быть такой молодой герой в понимании современной молодежи? Естественно, он мачо - актер Майт Мальмстен играет его именно таковым - роковым красавцем, одетым в черное. Он очаровывает - Юлию? Джульетту? - песней под гитару, и вся труппа начинает музицировать, лихо вывезя на сцену фуру с музыкальными инструментами и музыкантами. «Я танцую с тобой!» - отчаянно и отважно. Господи, Шекспир ведь писал о молодых - а у молодых всегда ветер в голове, - неважно, на средневековой они площади в Вероне или на сцене театра в ХХI веке, - силы девать некуда. Но к моменту бала у Капулетти на сцене остаются только двое - Он и Она.

Во второй части спектакль довольно резко меняет облик и интонацию. Если в первой части все были одеты в современные костюмы, то во второй появились костюмы, но какие (художница и соавтор инсценировки Эне-Лийз Семпер)! Всклокоченные парики, яркие одежды, грубый грим. Еще одна реальность - даже мертвый театр манекенов не может убить великую трагедию. Лишь одна Юлия - Джульетта в конце остается в простой белой рубашечке. Грубые театральные маски, пародийно разыгрывающие сюжет, оказались прелюдией для полной фантасмагории - исчезают не только границы веков, искусств, жанров, государств, исчезают все и всяческие границы, в том числе и сюжета, и фра Лоренцо вдруг начинает устраивать Юлии - Джульетте экзамен: «Что ты еще умеешь?» - как на экзамене по актерскому мастерству, а мать Джульетты в танце отчаяния, где кружатся яд и клинок, отбрасывает дочь от себя.

Подиум, где стояла брачная постель, начинает подниматься вверх - режиссер использует все замечательные возможности новой машинерии сцены драмтеатра! - а под ним открывается новый мир, новая реальность, где идет своя жизнь, сплетенная из истории веков, громких трагедий, великих предательств и интриг. Герои древности и современности сплетаются в бесконечном хороводе, актеры в балетных пачках и фате вдруг напяливают на себя головы громадных медведей, все перемешалось, и мир делится, дробится, перераспределяется под вечный отчаянный вопрос вопросов, звучащий на разных языках, - «Ведь если звезды зажигаются, значит, это кому-нибудь нужно?». Фантасмагория прерывается криком Джульетты там, наверху, - кровать давно превратилась в склеп. Подиум пошел вниз, как подводная лодка, и два хулиганствующих медведя подносят к вискам руки в военном приветствии…

Жизнь, театр, прошлое, настоящее - все существует воедино. Постмодернистский принцип «Все относительно ко всему» у Оясоо в «Юлии» имеет ценностный стержень - все проверяется любовью. И это выводит его к самой границе постмодернизма, к утверждению самоценности чувства.

… В склеп к Джульетте, противу Шекспиру, рвутся два Ромео сразу - из театра и из жизни. Двое мужчин, для которых нет преград ни во времени, ни в пространстве и для которых обладание женщиной важнее, чем она сама… Кажется, в этом спектакле для режиссера Тийта Оясоо очень важна мысль о незащищенности женщины в мужском мире - он даже вводит в «жизненный пласт» спектакля сцену домашнего насилия, реальный муж, так замечательно репетировавший с молодой женой постельную сцену, не может вынести даже мысли о том, что эта сцена будет разыграна с другим мужчиной.

В финале оба Ромео убивают друг друга, а Юлия - Джульетта уходит в глубь сцены, где вдруг открывается еще одна реальность - маленькая светлая комнатка с большой видеокамерой, где все так славно начиналось… Но она не доходит до нее - хрупкая фигура просто растворяется в сильном контровом свете… Словно рефрен: если женщина не может выжить в этом мире, она просто переходит в другой - в поисках любви, единственной реальности, которая не обманывает.

… Интересный и многоплановый спектакль поставил Тийт Оясоо, одинаково захватывающий и для искушенной, и для неискушенной публики, - каждый находит себе тот пласт понимания, который его вполне устраивает. Очень хорошо работают актеры. Тибальт, каким его играет Таави Тепленков, открылся новой гранью - не только задира и провокатор, но лицемер в очочках и розовой рубашечке. Тийт Сукк в роли папы Капулетти непостижимым образом сквозь всю легкость рисунка передает железобетонную убежденность своего персонажа в его праве распоряжаться чужой судьбой… Пластична и убедительна Кайе Михкельсон, существуя в сложном сценическом рисунке актриса - Кормилица - мать Капулетти.

…Звезды продолжают зажигаться для новых Ромео и Джульетты, и никакой постмодернизм не может стать помехой естественному ходу вещей.