Татьяна Рубан, вдова и мать…

Нелли КУЗНЕЦОВА

То, что она делает, объединяет многих

Боюсь неосторожным словом как-то задеть или ранить Татьяну, ее детей. Знаю, Таня — гордый человек. Она не приемлет никакой жалости, чрезмерного, подчас неискреннего сочувствия, никакого шума вокруг себя. И все-таки хочется рассказать о ней. О ней такой, какая она есть, о ней, председателе Совета вдов и матерей, сыновья которых погибли в Афганистане. Ее муж, летчик Петр Рубан, Герой Советского Союза, погиб в той странной и страшной войне 16 января 1984 года.

…Все вспоминаю первую нашу встречу, тот давний горький и трудный разговор. Мы знали, что ей нужна поддержка, обстоятельства сошлись, сложились круто и тяжко. И все-таки она не хотела говорить о себе, была напряженной, хмурой, отстраненной. А потом вдруг разговорилась. Словно рухнула какая-то преграда…

Никогда не забуду эту ее фразу, она словно полоснула по сердцу: «Когда привезли цинковый гроб, сынок Олежка все прикладывал к нему ухо, вдруг отец там шевелится. Маленький был, не понимал…»

Нет, в самом деле, что мы знали о матерях, бившихся над слепыми железными ящиками, в которых были запаяны тела их сыновей? Что мы знали об отчаяньи, о страшном одиночестве юных вдов? Помнится, когда в печати появились первые правдивые материалы об афганской войне, все говорили, что их невозможно читать, хочется кричать и плакать. Говорили: «Бедные мальчики, как мы все перед ними виноваты…» «У каждого надо было бы попросить прощения…» А у вдов? У оставшихся без отцов детей?

…Помню, как Татьяна рассказывала о своем муже. Словно он живой… Вот только ненадолго отлучился куда-то.

Она вспоминала, как удивительно шла ему летная форма, хотя первый раз она увидела его как раз без формы, даже не знала, что он летчик… Но влюбилась сразу и навсегда. Я поразилась, увидев, как вспыхнули Танины глаза, когда она рассказывала о том давнем вечере в эмариском офицерском клубе: он пригласил ее тогда на вальс. Она танцевала легко, бездумно, счастливо, уже не видя и не слыша никого, кроме него. А он? Что он увидел в этой тоненькой девочке, вчерашней школьнице? Что угадал в ее темных глазах? Способность к глубокой преданности?

Уже потом, много позже, он писал ей из Афганистана: «Здравствуй, моя половинка!» И это правда, сказала Татьяна, мы и в самом деле были как две половинки одного целого. Недаром нас называли «счастливой парой». И потому его, Петра, уже никто никогда заменить не смог.

Он был счастлив, когда родилась дочка Оленька… Посадил березку в честь ее рождения. Самого его давно уже нет в живых. И Оленька выросла, стала уже матерью. А березка так и растет у дома в Эмари, где они жили. Я видела у Татьяны снимок, на котором ее дети, Оленька и родившийся позже Олег, держатся обеими руками за эту березку.

Петр не писал ей из Афганистана о боевых вылетах, о том, что приходится ему там переживать. Не рассказывал о гибели товарищей, о разбившихся самолетах, о душной афганской жаре, о безводных горах, о душманах, которые приходили с этих гор. Он писал о том, что тоскует о доме, о ней и детях, мечтал о жизни, которая наступит для них потом, когда он вернется с войны. Уже потом, много позже, она узнала, что за четыре месяца, которые ему довелось прожить в Афганистане, он сделал 129 боевых вылетов. Командир части, каковым был Рубан, и не должен так много летать. Быть может, он пытался таким образом уберечь других? Как бы заслонить собой, насколько это возможно?

Она с трудом вспоминает день, когда узнала о его смерти. Слушала, что ей говорили, и не понимала… Словно замкнулась в глухой, темной комнате, отгородилась от всех. Одна, наедине со своим страшным, беспросветным горем…

Ее спросили, куда отправить цинковый гроб. Она не смогла ответить, просто не поняла, о чем ее спрашивают. И гроб отправили в Запорожье, где, как явствовало из личного дела Петра, он вырос и где жила его мать. А может быть, и сама Татьяна думала, что надо бежать отсюда, где все напоминало о нем, об их совместной жизни. Но не смогла остаться там, где все было чужое.

Она вернулась в Таллинн, как уползает раненое животное в свою нору. Здесь она выросла, здесь началась ее замужняя жизнь. Здесь жила ее мать. Им легче было понять друг друга. Тем более, что они с Татьяной почти одновременно стали вдовами. Отец Тани умер за 10 месяцев до гибели Петра, он, Петр, еще успел похоронить отца до отъезда.

В сущности, Таня привезла детей к матери. Сама она не хотела, не могла тогда жить. Но выжила все-таки благодаря именно детям. Мать ставила их перед Татьяной и говорила: «Подними голову, смотри, как похожи они на отца. Ты должна, ты обязана их вырастить. Петр будет в них жить. Будет продолжать жить в своих детях…»

Он и в самом деле остался для них живым. Татьяна вспоминает, как однажды, войдя в комнату, увидела: сын сидит у окна и держит у лица отцовскую фуражку. «Папой пахнет», — сказал он, подняв на мать грустные глаза.

Я увидела Олега уже взрослым молодым человеком. Он в самом деле похож на отца. Как будто одно лицо: сын и молодой Петр на старой фотографии. Он печально и в то же время как-то очень гордо улыбнулся. Наверное, это важно для него, то, что он так напоминает отца.

Конечно, они тосковали. И сама она, и дети… И можно ли было не тосковать? Вообще было сложно жить. Долгие годы, даже в прежние времена, никто не знал, как, в сущности, живет семья погибшего Героя Советского Союза. Татьяна никогда и ничего не требовала для себя, никогда и ни к кому не обращалась за помощью. И можно только поклониться мужеству этой женщины, ее бесконечному терпению. Вырастила детей, дала им образование.

А в какой-то момент вдруг словно опомнилась. Разве это правильно — вот так, многие годы жить как будто взаперти, наедине со своей тоской, наедине с трудностями, которые подставляет и подставляет жизнь? Ведь вокруг люди, в том числе и те, которые, как она, потеряли в той афганской войне сыновей, мужей. Они ведь тоже в одиночку пытаются справиться с горем, с одиночеством, с многими проблемами. Она решила, что должна попытаться собрать женщин, вдов и матерей, у которых одно горе. Эту мысль поддержали мужчины, бывшие афганцы, воевавшие там и знающие, что это такое — терять близких.

Я помню эту первую встречу в Центре русской культуры. Цветы для каждой из матерей и вдов, столы, накрытые пусть не роскошно, но все-таки празднично… Сначала все как будто стеснялись, сидели молча, скованно, а она изо всех сил пыталась что-то сделать, найти какие-то слова, чтобы все эти женщины, столь обделенные радостью, почувствовали себя среди своих, чтобы они ощутили тепло общения. И постепенно все разговорились. И стало ясно, что они понимают друг друга, как, быть может, не поймет их никто другой, и что это так хорошо и важно — быть вместе.

Потом были и другие встречи. И с каждым разом женщин становилось все больше. Хотя Татьяна говорит, что еще не всех нашли, не со всеми связались, не всех вытащили из того полузабытья, в котором они пребывали долгие годы. Но Таня надеется, что те, кто еще не нашелся, не пришел к ним, откликнутся. Вместе ведь легче…

Я бы сказала, что она и сама изменилась. Теперь в этой энергичной, живой женщине не узнать ту прежнюю Таню, которая была словно окружена броней молчания, одиночества, горя. Работа, общение с людьми придали ей сил, изменили ее жизнь.

Она хочет, чтобы такие перемены коснулись и других женщин. Обращается к ним со страниц газеты, говорит, что они должны жить, побеждать трудности. Во имя своих погибших любимых… Ведь пока живы они, живет и память об умерших мужьях, сыновьях. А значит, продолжают жить и они…

Из этих женских встреч постепенно вырос Эстонский Совет вдов и матерей воинов, погибших в Афганистане. Сначала он был частью организации бывших афганцев «Боевое братство». Но теперь руководители этой организации говорят, что Совет вдов и матерей уже сформировался, уже может жить и действовать вполне самостоятельно. Хотя Татьяна недовольна: делать надо было бы гораздо больше, проблем ведь много…

Многие из тех, кто потерял мужей в Афганистане, так больше и не вышли замуж, так и остались верными своим потерянным любимым. Но они все-таки молоды, у них больше сил. А вот матерям, потерявшим сыновей, тех мальчиков, которые были солдатами срочной службы, совсем трудно. Все эти годы они старели наедине со своим горем, бедствовали без всякой поддержки.

Поразительно все-таки это отношение государства к своим жителям. Конечно, не Эстония начинала эту странную войну в Афганистане. Но ведь речь идет о людях, об обездоленных женщинах. В Молдавии, в других странах СНГ, даже в Литве матерям, потерявшим сыновей-солдат в Афганистане, выплачивают если не пенсию, то пособие. В Эстонии же их, этих женщин, не замечают, о них не хотят знать, словно они не существуют. Но ведь они есть. И разве не было бы проявлением человечности, уважения к людям, к жителям своей страны, если бы им платили пособия? Пока они еще живы…

Татьяна уже обращалась по этому поводу к депутатам, российским и эстонским, собирается поднимать этот вопрос снова и снова. У нас ведь так сложно добиться внимания, справедливости по отношению к людям простым, обыкновенным людям со всеми их проблемами, горем, слезами и надеждами.

Сама она как руководитель Совета старается им помочь, чем может. Скажем, добиться для тех, кто особенно нуждается в лечении, путевок в дома отдыха, в санатории. Кое-что уже удалось. И Татьяна надеется, что дальше будет легче…

Но главное все-таки общение… Вот недавно съездили в Пюхтицкий монастырь. Российское посольство помогло с автобусом. И надо было видеть, как радовались женщины этой поездке. На обратном пути даже пели, удивляясь самим себе. Словно камень растопился в душе, сказала Татьяна, вспоминая об этом. Говорит, что снова собираются в поездку…

И дай Бог им сил. А мужества им не занимать…