Разделены, но не расторгнуты…

Русские кадеты во Франции

Нелли КУЗНЕЦОВА

Вообще-то это поразительная история. Мы ведь и не знали, что в тридцатых годах прошлого столетия русские эмигранты во Франции решили возродить кадетское движение. Слово «кадеты» в представлении многих как-то скомпрометировано политической партией, бывшей в России в начале прошлого века и носившей формально то же название, хотя в том случае аббревиатура означала совершенно иное понятие. Но речь совсем о другом...

Те, кто видел на днях по одному из российских телеканалов передачу Никиты Михалкова о версальских кадетах, представляют, о чем мы говорим. А тем, кто не видел, хочется рассказать... Потому что это не просто удивительная, это, если хотите, поучительная история, история, трогающая сердце…

В тридцатые годы во Франции был создан Кадетский корпус. Русские эмигранты, бывшие офицеры российской армии, вынужденные уйти, уехать, бежать из революционной России в 18-20-е годы, задумались, как будут расти их дети, попавшие на чужбину совсем маленькими или уже родившиеся во Франции. Вы только представьте себе… Оторванные от родины, потерявшие не только связь с ней, но и надежду когда-нибудь вернуться в родные места, униженные, лишенные как будто бы всего, испытывающие давление чужой власти, чужого языка, чужой культуры, они думали, как воспитать детей русскими, как сохранить русские традиции без России.

У Кадетского корпуса не было никакой поддержки властей. Он был создан и существовал на взносы родителей, на меценатские пожертвования, на дары уцелевших членов царской семьи.

Был организован благотворительный бал. На средства, собранные на этом балу, купили 50 кроватей для воспитанников. Другой бал дал возможность приобрести форму. Именно форме придавалось большое значение. Считалось, что она дисциплинирует, придает лоск, делает юношей джентльменами. Вот вкралось это английское словечко, как будто бы совсем некстати, но вы ведь понимаете, о чем речь…

Кадеты носили форму лишь на территории корпуса. Выйти в ней на улицы Парижа или Версаля, где и располагался сам корпус, было нельзя. Власти этого не одобрили бы… Но и то, что мальчики носили ее, имело огромное значение. Это воспитывало их, формировало глубинное ощущение некоей причастности, готовности служить родине… Они хотели служить России и ждали этого всю жизнь, и в юности, и потом, когда выросли и стали самостоятельными людьми. Они ждали, что Россия их позовет. Но она не звала. И все-таки, все-таки... Они верили, что когда-нибудь это будет.

В младших классах обучение шло на русском языке, в старших в конце концов переходили на французский. Но русский язык, русская литература, история всегда преподавались на родном языке. Бог знает, как жили эти преподаватели, эти воспитатели «русских мальчиков». Почти без денег, фактически без зарплаты, с одним лишь сознанием собственной миссии… Генерал Римский-Корсаков, руководитель корпуса, писал, обращаясь к воспитанникам: «Я вам завещаю одно: храните родные заветы…» И он же напоминал юным кадетам: «Помните, вы русские, вы должны быть гордыми…» Это относилось и к самоощущению, к умению строить свою жизнь, держать себя с людьми, даже к умению вести себя за столом…

До 1939 года, до самой войны эти люди не брали французского гражданства, хотя давно имели на это право. Кроме, может быть, тех, кому это требовалось по работе. Во время войны многие из них были во французском Сопротивлении. На земле Франции они сражались и за далекую Россию, которая их не признавала, которая о них забыла... Спустя много лет один из журналистов скажет об этом удивительном свойстве русской души — любить Россию, всегда тосковать по ней… А ведь все эти бывшие кадеты стали во Франции вполне успешными людьми.

Говорят, что многие из них хотели вернуться в Россию после войны. Они мечтали увидеть Родину, когда-то оставленную их отцами, Родину, о которой им рассказывали в детстве, Родину, о которой тосковали умиравшие на чужбине отцы. Но они слышали о тюрьмах, лагерях и ссылках в России…

Никита Михалков, делая свою передачу, встречался с этими людьми, бывшими кадетами, ездил с ними в Версаль, в то самое место, где был прежде корпус. И невозможно было слушать спокойно, невозможно было видеть без спазм в горле, как они плачут, говоря о России. Эти пожилые, прожившие большую жизнь люди, эти мужчины, вполне, казалось бы, благополучные, вытирали слезы, вспоминая о Родине, вне пределов которой они выросли. Они сохранили знамя корпуса, на котором были символы недоступной им Родины. Но любовь их была настоящей. Так говорил Никита Михалков после встреч и разговоров с этими людьми. Уже потом, позже, он скажет об энергии духа (вот удивительное определение, не правда ли?), которая сохранилась в них и которая важна не только для них самих, но и для России. То, что жило в этих семьях, что продолжает жить, несмотря ни на что, похоже на ростки травы, зелени, упрямо пробивающейся сквозь асфальт…

Они говорят о себе, что «разделены, но не расторгнуты», они говорят о «кадетском братстве», которое в силу вполне понятных причин сохранить трудно, но которое тем не менее сохранялось и продолжает сохраняться. Они даже хотят быть похороненными вместе. И это желание можно понять. И — этому позавидовать…

Никита Михалков вспоминает, как русские эмигранты во Франции говорили: «Мы не в изгнании, мы в послании…» И эта странная, быть может, фраза становилась понятной после общения с ними. Они ощущали себя посланцами России, хотя эта страна и не уполномочивала их на это. Но они, отделенные от нее силой Истории, обстоятельств, разломов судеб и режимов, не могли отделить себя от нее, от своего сердца…