Не путать Шабалтаса с Берестовым!

Элла АГРАНОВСКАЯ

Когда-то в своем родном Театре на Малой Бронной Иван Шабалтас играл в спектакле «Солнце в лицо», который по пьесе Энна Ветемаа ставил режиссер Микк Микивер. Об этой работе актер сохранил самые теплые воспоминания, а вот в Таллинне, так уж получилось, впервые оказался только сейчас, с антрепризным спектаклем «Мадам, мы едем в Акапулько!». Зал был полон, а после спектакля Шабалтаса атаковала толпа женщин: «Спасибо вам за «Воровку»! Ваш Берестов бесподобен!» Короче, народ знает своих героев. Примерно через четверть часа по телефону мы договариваемся о встрече. Его вопрос - «Как мы узнаем друг друга?» - приводит меня в легкое замешательство. Голос настолько же серьезен, насколько доброжелателен, уловить в нем шутку невозможно даже чутким слухом. Так что хотя лично мне Шабалтас знаком, прежде всего, как актер театральный, разговор приходится начать с «Воровки».

Это изнурительнейшая работа! А вернуться хочется к истинному!

- Что поделаешь, известность актеру сегодня приносят сериалы, такое вот профессиональное новшество. В глубине души, наверное, обидно?

- В нашей жизни это действительно новинка: из-за океана к нам пришли сериалы, и мы пытаемся слепо копировать это дело. Отрадно хоть, что успех «Бригады» взращен уже на нашей почве, и эта картина не имела никакого отношения ни к латиноамериканским, ни к первым отечественным сериалам, включая известнейшую «Воровку» (хохочет).

- Меж тем, пожалуй, большинство зрителей в зале смотрели на вас в спектакле «Мадам, мы едем в Акапулько!» и думали лишь одно: Иван Берестов.

- Вот меня и в Москве (хохочет) так называют: не Иван Шабалтас и не Берестов, а именно что Иван Берестов. Кстати, это была моя первая проба в сериальном кино. И должен сразу вам сказать, что на самом деле приличным артистам, к которым я себя отношу, грустновато, потому что в театре сыграл более 70 ролей. Семь десятков персонажей прошли за четверть века через мою душу, голову и сердце. И, мне кажется, было что-то более содержательное и успешное. А популярность приходит через сериал. Это, с одной стороны, хорошо, но с другой - не совсем справедливо, ведь труда и на сцене, и в кино вложено больше, чем я вложил в сериал «Воровка». Хотя это была изнурительнейшая работа! Каждый день ты перед камерой, каждую ночь должен вызубрить 25 страниц текста. В отличие от мексиканских сериалов, у нас за ухом не торчат микрофоны, мы все должны знать наизусть. И снимается все с одного дубля. Второй дубль - это ЧП, потому что каждый день я знаю: Шабалтас входит в кадр в 17 часов 13 минут, выходит из стен павильона в 23 часа 24 минуты 34 секунды. Это конвейер! И нужно все сделать точно и вовремя. Если сломал дубль, вся работа запаздывает, конвейер останавливается. В этом, технологическом смысле работать тяжело. В творческом есть один интерес: проявление профессионализма, там непрофессионалам делать нечего. Если вы заметили, в сериалах снимается много молодых людей, студентов, они так наивны, что им нечего пугаться (смеется). А я-то уже знаю, чего мне бояться, например потери имени. Знаете, сняться в плохой работе тоже ведь опасное занятие. В общем, «Воровка» для меня была весьма серьезным испытанием.

- Порой кажется, что там рядом с артистами снимались не студенты даже, а просто люди с улицы. Это только кажется?

- Отнюдь. В сериалах бывают и такие. Вот я сейчас начал сниматься в сериале «Аэропорт»...

- Это Артур Хейли?

- Нет, это заказ аэропорта Внуково, что не одно и то же. Меж тем есть стремление показать жизнь аэропорта во всех ее проявлениях. Пока у меня было четыре съемочных дня, и на площадке не видел ни одного профессионального артиста.

- Вы, конечно, летчика играете?

- Нет, хотя, между прочим, когда-то мечтал стать летчиком, а в артисты пошел случайно. Но в этом сериале играю человека, ответственного за подготовку стюардесс. Замечательная роль: вокруг буквально цветник, знаете, такая клумба, и ты - один. По-моему, все эти девочки набраны не из театральных вузов.

- Они стюардессы!

- Возможно.

- И их не нужно перед съемкой обучать премудростям профессии, по части подносов они уже все умеют.

- Скорее всего. Но на самом деле я, конечно, мечтаю о большом кино и жду его давно. Так давно, что уже устал ждать и стал писать киносценарий. Мне кажется, там есть довольно оригинальная схема, которая насыщена всем моим личным жизненным опытом.

- Герой хочет стать летчиком, а становится артистом, да?

- Нет. Если удастся найти деньги, если удастся найти людей, которые в меня поверят, вы увидите этот фильм. Вы знаете, очень хочется сделать серьезное кино. Когда мне было двадцать, тридцать лет, цели, в общем, были те же - серьезное искусство, потому что я был воспитан выдающимися театральными людьми. Сейчас время изменилось, и годы - ушли. И ушли те люди, с которыми я работал. И у меня есть внутреннее ощущение, что теперь - моя задача передавать эстафету дальше. Если я передам эстафету столь любимых народом сериалов, этого будет маловато. Мне хочется сделать то, чему меня учили по-настоящему. И, уверяю вас, если на сцене или на экране есть что-то подлинное, это зацепит любого человека. Хочу, чтобы в этом фильме, если он удастся (если нет, то будет спектакль, но будет - точно), была видна и школа тех мастеров, которые меня обучали, и содержание, которое достойно как предмет искусства.

- Говоря о мастерах, вы, конечно, имеете в виду Эфроса?

- Прежде всего Анатолия Васильевича Эфроса, хотя не только. Пусть на меня ни Господь, ни люди не обижаются, но спустя время я думаю, что лучше бы в моей жизни не было Эфроса. И вот почему. Представьте себе спортсмена, который в молодости выступал на Олимпийских играх и занимал там какие-то призовые места, - так вот, приезжает он с Олимпийских игр, и ему говорят: нет-нет, чемпионата Европы и мира уже не будет, будешь выступать на районных соревнованиях. После Эфроса у меня именно такое ощущение: словно я после Олипийских игр приехал на районную спартакиаду. Не хочу никого обижать - я сам этому способствовал, соглашаясь участвовать в слабых проектах. И мы понижали, понижали планку и снизили ее до такой степени, что сегодня потеряны критерии. Поэтому хотя бы в одной работе хочется вернуться к тому истинному, что дорого мне самому. Надеюсь, что это будет интересно и публике.

У меня была зависть к объему жизни

- Вы здороваетесь с людьми, которые, мягко говоря, перестали быть вашими друзьями?

- Я понял ваш вопрос. Здороваюсь. Потому что я православный человек. Прощать нужно и себе, и другим, и других нужно любить как себя самого.

- У вас получается?

- А вот это тоже тема, между прочим. Тема одной прозаической вещи, над которой я работаю. Есть семь смертных грехов. Я вам скажу точно: из семи смертных грехов я победил в себе грех зависти.

- А был?

- А был. Это не была зависть к какому-нибудь там ордену, званию или «Оскару», нет, у меня была зависть к объему жизни! Я хотел быть сразу и летчиком, и артистом, и археологом, и историком, и дирижером! Я хотел всего! У меня не все получалось. А сейчас немножечко меняю направление своей жизни, как мне кажется. В кинематографе нет того кино, которое мне необходимо, в театре нет тех режиссеров, которые мне лично нужны (прошу прощения за то, что так говорю), поэтому хочу и записать, и написать то, что видел, слышал, знал, все, что в себя впитал. Вот этим сейчас и живу.

Сериалы вроде наживки

- Но ведь попутно можно утешиться тем, что в Театр на Малой Бронной приходит публика, чтобы увидеть Шабалтаса, который снимается в тех самых, не буду говорить каких, сериалах.

- И это замечательно! Получается, что сериалы вроде как наживка: публика приходит увидеть Берестова...

- Живого Берестова!

- Как-то шел по Поклонной горе в Москве, там бабушка, продает шарики, и вдруг говорит: «Господи! Живой!» (смеется). И подарила мне шарик. Хорошо, конечно, что есть такая возможность заманить зрителей в театр. А уж в театре я им пытаюсь показать совершенно иное и надеюсь, что они не огорчаются. Берестов - пожалуйста, первые десять минут. А выходя из зала - так хочется надеяться! - они думают: надо же, он еще может быть и таким...

- И все-таки интересно, каково артисту произносить тексты, которыми объясняются между собой сериальные герои. Ведь это далеко не только от искусства, но и от жизни. В жизни так не говорят!

- Ну, в жизни еще не так говорят, в жизни еще похуже разговаривают. Но даже если это сериал, даже если он выполняет какие-то неведомые мне экономические задачи, все-таки это момент искусства, или, по крайней мере, должна быть необходимость стремления к нему. Деньги деньгами, а религия актерская должна оставаться религией. И меня часто смущает текст, который я произношу, при том, что не успеваю его, как мы говорим, подмять под себя, то есть каким-то образом вывести хотя бы на приемлемый литературный уровень. Скажем, «Воровку» писали шесть или восемь сценаристов. Доходило просто до смешного...

- Они не знали, что говорили герои в прошлый раз!

- Конечно, не знали, потому что, скажем, 27-ю серию пишет один, 28-ю - второй, 29-ю - третий. Они за сигареткой договорились, куда в общих чертах пойдет линия, но тот, который пишет 29-ю, не успел прочесть 27-ю, и начинаются потрясающие вещи. Скажем, вначале Лида Вележева, которая играла Галину, на протяжении 14 серий все время мне говорила: «Слушай, давай познакомим наших детей. Твой из армии пришел, у меня тут племянница...» Четырнадцать серий подряд она меня долбает: давай познакомим. Потом вдруг эта тема бросается совершенно серий так на пятнадцать. В тридцать какой-то серии я говорю: «Галя, а не познакомить ли нам наших детей?». Иду к продюсеру: как это понять, кто из нас придурок? Бывают такие нескладушки в сериалах, хотя есть главный сценарист, он вроде бы обязан следить за тем, чтобы все линии сходились. А вы говорите - качество текста. Но все-таки есть и приятные моменты. Вы не смотрели «Пятый ангел»?

- К сожалению, нет. Но коллеги говорят, что у вас там классная роль.

- Это единственная за последние пять лет работа в кино, за которую мне не стыдно. На самом деле «Пятый ангел» не сериал, а кинороман: настоящая литература Эдуарда Володарского, потрясающая режиссерская работа Владимира Фокина, великолепный актерский ансамбль - Сергей Юрский, Альберт Филозов, Светлана Крючкова, Лия Ахеджакова, и работать с ними было просто наслаждение. Хотя когда сам смотришь на свою роль, думаешь: вот, тут надо было по-другому... Но уже поздно, поезд ушел, все уже на пленке. Правда, фильм мог быть не таким длинным, но опять же - законы кино: видимо, кому-то нужно, чтобы серий было больше. А это все равно что поцелуй: у него есть аромат, когда и в пространстве, и во времени все точно сочетается. Как только затянешь поцелуй, он уже не такой вкусный (смеется). Так и с сериалами... Что-то странное у меня сегодня с образностью...

- Тогда давайте вернемся к семи смертным грехам. Вы сумели изжить в себе зависть...

- ...потому что совершенно глупо тратить на это жизнь. А вот остальные позиции пока еще требуют работы. Я все еще бываю в гневе, а это первый грех. Гордыню, кажется, подавил путем размышлений наедине с собой. Есть грехи, которые просто нерентабельны. Мы швыряем эту свою страсть, но она бумерангом через какое-то время лупит в тебя же самого. Понимая это, я пытаюсь от чего-то избавиться.