35 - это серьезно

Николай ХРУСТАЛЕВ

До середины августа в амфитеатре Национальной библиотеки каждую среду будет представляться спектакльталлиннского театра ТRUM «Храбрый Мико», поставленный режиссером Эрки Ауле по мотивам финской народнойсказки. Собственно, этот факт и стал поводом к встрече с режиссером, который привлекает внимание к себе сразупо нескольким обстоятельствам.

Во-первых, в этом году Эрки исполнилось 35, а это уже серьезно. Во-вторых, сейчас за его плечами уже большедесятка спектаклей, среди них есть и поставленные по произведениям высокочтимой мировой классики. Речь здесь обрехтовской «Матушке Кураж», «Учителе танцев» Лопе де Вега, «Декамероне» Боккаччо и ни больше ни меньше -«Евгении Онегине» Александра Пушкина.

Наконец, в предстоящем ноябре Эрки окончит магистратуру в московской Академии театрального искусства, болеепривычной уху как ГИТИС. Но и это еще не все. В минувшем году пьеса Эрки Ауле в девяти сценах «Воробьи улетели»попала в список 10 лучших на Всероссийском конкурсе драматургии, жюри которого возглавляла главный режиссертеатра «Современник» Галина Волчек. Исходя из всего вышеперечисленного, возможность задать Эрки АУЛЕнесколько вопросов показалась заманчивой.

- Эрки, начнем со «Храброго Мико» и театра TRUM.

- C этим театром я связан давно, хорошо знаю актеров, и был план сделать летний спектакль, чтобы был мобильным, и играть на открытых площадках. Кроме того, ставя этот спектакль, мы еще как бы выполняли и заказ финского посольства, которому хотелось, чтобы была поставлена финская сказка. Искали мы долго, но в конце концов «Храбрый Мико» был найден.

- Что в данном случае привлекло в этом материале самого постановщика?

- Изначально было ясно, что потребуется всего трое актеров, что все они будут постоянно находиться на сцене. Я специально искал такую сказку, чтобы нескольким актерам пришлось играть по многу ролей сразу, чтобы требовалось перевоплощаться. В «Храбром Мико» сюжет постоянно развивается, постоянно появляются новые персонажи, а еще была возможность вплести в действие много музыки и танцев.

- Позади уже несколько представлений. Как спектакль воспринимается детьми?

- Обычно, когда ставишь детский спектакль, то радуешься каждой находке, как интересно, думаешь, но потом начинаешь сомневаться: вдруг ребенок не поймет. По реакции видно, что все наши шутки до ребят доходят, не говорю уже о той морали, которую нам хочется до них донести. Так что, мне кажется, мы играем понятный спектакль. И надеюсь, далекий от поучений. Я не умею ставить поучительных спектаклей, всегда стараюсь ставить такие, которые было бы интересно смотреть и самому. Но вообще-то, по-моему, чем веселей спектакль, тем он и поучительней. В нравоучительном спектакле дойти до ребенка трудно, потому что он воспринимает все чаще всего через игру. В игру его и надо втягивать.

- Свое театральное образование вы начинали в Эстонии, завершаете его в Москве, что может показаться по нынешним временам несколько странным: сейчас мы развернуты на Запад, потому что привлекает возможность обзавестись образовательным документом западного образца. Вы же выбрали Москву.

- Все очень просто: современный театр, театр ХХ века начинался и продолжался в Москве, в России. Чехов, Станиславский, Немирович-Данченко - это Россия. И если поехать учиться театральному делу в Финляндию или Швецию, то в конце концов все опять вернется на свои круги, опираясь на систему Станиславского. Истоки там, так уж лучше получить все из первых рук.

Конечно, и сам театр не стоит на месте, постоянно меняется, но и меняется только потому, что есть вечные постулаты и имена, на которых он держался когда-то, на которые можно равняться и сегодня, как на великие образцы. Товстоногов или Эфрос делали новый театр во второй половине прошлого века, они старались что-то изменить. Если не стараться изменить, то и меняться ничего не будет, и театра не будет. Кроме того, не надо думать, что российский театр - это только школа переживания, только психологический театр, там тоже много разных ветров дует. И это естественный процесс.

- У кого вы учитесь в Москве?

- Я приписан к мастерской Леонида Хейфица, а он как раз приверженец психологического театра. Но это не значит, что Леонид Иосифович отрицает иные театральные направления, что его ученики обязательно должны быть похожи на него.

- Не секрет, что любому не лишенному амбиций режиссеру хочется иметь свой театр. Вас посещало подобное желание?

- Думаю об этом часто, но так же часто и общаюсь с людьми, у которых есть свой театр. Глядя на них, видя, сколько времени, энергии и нервных затрат стоит все это, я начинаю сомневаться в том, что хочу взяться за создание своего театра. Что вовсе не означает, что мне не хотелось бы иметь свою труппу и найти настоящих единомышленников. Будь это легко технически и финансово, конечно, своя труппа - идеальный вариант. Но и встречи с новыми людьми в новых условиях тоже привлекают.

- На ваш взгляд, сегодня в Эстонии для театра хорошее время?

- Думаю, хорошее. Ведь еще 10-15 лет назад люди в театр совсем не ходили - ни денег у них не было, ни особого желания, другим были заняты. А сейчас есть театр на разный вкус - и для богатых, и для ищущих развлечений, и для тех, кого привлекает на сцене нечто большее, чем возможность развлечься. Такое разнообразие обнадеживает, подтверждая, что сейчас театр начинает обретать свое место в жизни.

- Эрки, несколько слов о вашей пьесе «Воробьи улетели», попавшей в столь достойный отличительный список. Она была написана на эстонском?

- Нет, на русском. Отправляясь на учебу в магистратуру в Москве, я еще хотел и хорошо попрактиковаться в русском. А идея написать пьесу была у меня давно, но в Эстонии так много работы, что никак руки не доходили, все не получалось сесть за компьютер. А в первые месяцы в Москве было так странно знать, что не надо никуда бежать на репетицию, не надо особенно торопиться. И я принялся за пьесу. А потом узнал о конкурсе и подумал: вот и цель есть.

- Вы не скрываете, что в названии вашей пьесы есть диалог с другим известным в России названием. Но у Саврасова его знаменитое полотно называется «Грачи прилетели», а у вас «Воробьи улетели». Получается, там начало, а здесь завершение?

- На самом деле речь о звеньях одной цепи. Но здесь не только преломление одной темы, но и оттенок иронии: когда-то мы приветствовали весну и прилет грачей, а сейчас нам кажется, что если кто-то и улетает куда-то, так это только воробьи. Хотя пьеса, разумеется, не о птицах, это немного странная и грустная история.

- Каждому автору хочется увидеть свое детище поставленным на сцене. Вы уже думали о «воробьиной» судьбе?

- Не только думал, но и говорил с некоторыми руководителями театров. Пьеса достаточно камерная, в ней всего четыре персонажа, к тому же для ее воплощения требуются некоторые технические средства. Это не комедия, ближе к мелодраме. Так что тут постановщику придется встретиться с несколькими обстоятельствами, а главное, решить, откликнется ли на это предложение публика.

- Доведись самому ставить «Воробьев» - режиссеру сильно бы пришлось спорить с драматургом?

- Когда я пьесу писал и написал, то думал: ну, все, хватит, теперь меня все это не интересует - тема не интересует, пьеса не интересует, мне нечего больше сказать. Но прошло некоторое время, она не отпускает, а я начинаю спорить с драматургом, вижу, как режиссер что-то такое, чего драматург недописал или не заметил. Рождается интерпретация, и, возможно, со временем мне будет интересно пообщаться с драматургом, чтобы ее обсудить...