На вершине судебной власти

С председателем Государственного суда Эстонии Мяртом РАСКОМ беседует Татьяна ОПЕКИНА.

— Говорят, что мужчинам в расцвете сил неплохо бы раз в семь-восемь лет менять работу и место жительства, чтобы не потерять творческий пыл, энергию, желание двигаться вперед и вверх. Вы были адвокатом, министром, парламентарием. С 13 сентября прошлого года возглавляете Государственный суд, который, кстати, базируется не в столице, а в Тарту. Все эти перемены — в русле названной мною традиции? Или просто так уж получается?

— Так получается. Распоряжается Ее величество судьба, без особого на то моего рвения. После окончания Тартуского университета до 1990 года я работал адвокатом. Бурные события девяностых побудили включиться в общественную жизнь, ибо новая реальность требовала нового законодательства, а это меня, юриста, конечно же, интересовало. Так что мне удалось быть в гуще политики, не утратив при этом своей профессии. Говорят еще, что раз в семь лет неплохо и супругу менять, но тут уж я сам хозяин своей судьбы. Тридцать лет назад женился и разводиться не собираюсь.

— Вы точно знаете, сколько вам дано проработать на новом посту — 9 лет. Так определено законом. Ваши предшественники Райт Марусте и Уно Лыхмус по окончании положенного срока уехали в Страсбург: в Европейский суд по правам человека — Марусте, в Европейский суд — Лыхмус. А куда же еще можно двигаться после того, как человек возглавлял у себя на родине высшую судебную инстанцию... Таким же просматривается и ваше будущее?

— Не могу сказать. Я не знал своего будущего пять лет назад, не прогнозирую и того, что будет через девять лет. К тому же мои предшественники заступили на пост председателя Госсуда более молодыми, чем я, а это играет существенную роль. Через девять лет мне будет уже 63 — пенсионный возраст...

— Тогда можно податься в президенты... Обдумывая, принять ли новый пост, встречались ли вы с теми же Райтом Марусте и Уно Лыхмусом?

— Конечно, встречался. Эстония такая маленькая, что все юристы моего поколения окончили один вуз и смолоду знают друг друга.

— Сомневались, быть во главе Госсуда или не быть?

— Сомневаться свойственно европейской модели мышления. Ведь мир вокруг нас отнюдь не черно-белый, где есть только правильные и неправильные решения. Всегда надо сомневаться. Так что я делился с коллегами своими сомнениями и выслушал их рекомендации.

— И какими были эти рекомендации?

— Их было немало, но вот основная. Райт Марусте сказал: главная цель нашего правосудия — бороться с нормативистами, то есть теми буквоедами, которые за статьями и параграфами законов не видят человека. Судопроизводство необходимо удерживать в таком русле, чтобы судебный процесс и его решения — приговоры — были справедливыми.

— Со стороны Госсуд видится самой рутинной инстанцией в судопроизводстве. Вы же имеете дело не с людьми, а с бумагами, рассматривая судебные решения в кассационном порядке. Суды первой и второй инстанций открыты людям, Госсуд — закрыт. «Встать, суд идет!» — это ведь не про вас...

— К нам поступает где-то 20 процентов кассационных жалоб, прошедших вторую инстанцию. И цель тут не в том, чтобы в третий раз рассмотреть дело в деталях, а в том, как толковать закон, как применять его, гармонизировать, опираясь на человеческие ценности.

— И тут ваша миссия перекликается с той, которая возложена на канцлера юстиции?

— Действительно, многие направления совпадают. Но вот и отличие: к канцлеру юстиции может обратиться любой человек или группа людей, а уж канцлер, если найдет в законе или подзаконном акте противоречия Конституции, может обратиться в Госсуд.

— И этим правом Аллар Йыкс неоднократно пользовался.

— Вот и сейчас у нас есть его ходатайство отменить постановление местного самоуправления, запретившего в полном объеме рекламировать алкогольные напитки в Курессааре.

— Предположим — теоретически, конечно, — что суды первой и второй инстанций будут работать не просто хорошо, а отлично. Тогда Госсуду и делать будет нечего?

— Мечтать, конечно, можно, но такого никогда не произойдет. И дело даже не в качестве работы судов. Когда у людей жизнь течет нормально, они ведь в суд не ходят, решая спорные вопросы полюбовно. Если люди все-таки идут в суд, значит, они не могут договориться, и суд далеко не всегда может их примирить, удовлетворив обе стороны. А коли одну из сторон решение суда не устраивает, рождается апелляция. Так что нам работы всегда хватит.

— Сегодня ваша заработная плата такая же, как у премьер-министра, как у спикера парламента. Но адвокат с именем может заработать намного больше. Значит, не ради денег вы приняли пост председателя Госсуда. Что же вами двигало? В чем вы видите свою миссию?

— Адвокатом я действительно зарабатывал больше, нежели министром или членом Рийгикогу. Конечно, заработная плата — серьезный стимул в работе, но она не является для меня главным мотивом. Я живу и работаю здесь, в Эстонии, ради этого общества, на пользу свою и своей семьи. И получаю за свой труд достаточную компенсацию. Если она меня не будет удовлетворять, я могу пойти работать туда, где больше платят.

— Почему все-таки услуги адвоката так дороги? (И это во всем мире так.) Шутка сказать, 600 крон стоит час консультации у адвоката! Кто же может себе это позволить?

— Цены определяет рынок правовой помощи. Десять лет назад в Эстонии действовало где-то 170-180 адвокатов, сейчас в адвокатской коллегии уже около 500 человек. Казалось бы, в связи с этим цены на правовую помощь должны были снизиться, но нет, не снизились. Значит, правовых проблем в обществе накопилось очень много. К тому же, правовая система все время меняется, совершенствуется, и адвокатам постоянно приходится учиться. Рынок обычно показывает, кто из них может оказать качественную правовую помощь, а кто не может. Есть адвокаты и адвокаты. Отсюда и дифференцирование цен.

— Должность председателя Госсуда предполагает беспартийность, и потому вам пришлось расстаться с Партией реформ, где вы состояли в лидерской группе. Не слишком ли осиротели реформисты, если нет сейчас в руководстве партии Сийма Калласа, Тоомаса Сави, Мярта Раска? Вот и с министрами-реформистами стали происходить загадочные истории...

— Все это должны теперь оценивать те люди, которые в партии остались, и те новички, которые в нее пришли и приходят. Политические организации, каковыми являются партии, как и люди, имеют свою судьбу, свою историю, в них происходит смена поколений, уходят одни лидеры и приходят другие. Ведь в тех партиях, где старые лидеры остались на месте, положение не лучше, чем у реформистов. Судьба партии не может зависеть от одного или двух человек. Появляются молодые политики, которые ищут свой путь и хотят сказать свое слово.

— Но за жизнью Партии реформ вы все-таки следите?

— Я вообще слежу за политической жизнью Эстонии.

— А сердце за реформистов болит?

— Не очень, потому что я прагматик и волнуюсь только тогда, когда могу что-либо изменить, что-то сделать. В данном случае я ничего сделать не могу.

— Охарактеризуйте, пожалуйста, сегодняшний состав Госсуда.

— Прежде всего хочется сказать, что структура нашего Госсуда уникальна для Европы. В нее входят три палаты — по гражданским, административным и уголовным делам. Кроме того есть коллегия по конституционному надзору, состоящая из девяти членов Госсуда. Короче, мы смогли в Эстонии создать такой центр судебной власти, где все сосредоточено в одном месте. Подобной модели нет в Европе, и это своеобразие, я думаю, стоит сохранить, хотя раздаются отдельные критические голоса, мол, почему у вас не так, как в Германии или Швеции. Госсуд состоит из 19 опытных, высококвалифицированных юристов (трое из них — женщины).

— Новичок со свеженьким юридическим дипломом может туда попасть?

— Теоретически — да, но не практически.

— Поскольку Госсуд одновременно является и судом конституционного надзора, уместно спросить вот о чем. Что показали годы независимости: Конституция Эстонии — качественный документ?

— Высококачественный.

— Любая конституция — документ идеальный в том смысле, что она указывает горизонты, к которым общество стремится. Насколько реальность Эстонии приближается к букве и духу Основного закона?

— Потому я назвал нашу Конституцию высококачественным документом, что она работает. И правовые конструкции, воздвигнутые на фундаменте Основного закона, тоже работают. Тем и отличается наша Конституция от других подобных документов, которые являются только декларациями, сводом красивых лозунгов. В этом смысле самой красивой была сталинская конституция 1936 года. Какими только правами и свободами ни наделялись в ней советские люди...

— Можно ли считать Эстонию правовым государством, если правовая помощь недоступна значительной части населения?

— Правовое государство — это цель. И я могу сказать, что мы не отдаляемся от нее, а постепенно к ней приближаемся. Понятно, что правовая помощь должна быть доступна любому человеку — врачу, слесарю, учителю, парикмахеру. В противном случае всем им пришлось бы заодно получать и юридическое образование, чтобы, взаимодействуя в обществе, находить ответы на все свои вопросы. Но, конечно, сегодня о доступности правовой помощи всем и каждому говорить не приходится. Тут много проблем.

— К какой ветви власти относится институт президентства в Эстонии?

— На этот вопрос трудно ответить однозначно. Республика у нас не президентская, а парламентская, и потому наш президент не обладает такой властью, как, к примеру, Джордж Буш в США или Владимир Путин в России. Но он несет представительские функции, назначает кандидата на пост премьер-министра, возглавляет государственную оборону и т.д.

— Эстонский народ, население Эстонии можно назвать законопослушным? Вообще, от чего зависит законопослушность: от воспитания, образования, религиозности или чего-то еще?

— Думаю, что наше население вполне можно назвать законопослушным. Оно терпеливо и достойно встретило и пережило многочисленные реформы, в корне изменившие нашу жизнь за последние пятнадцать лет. Люди хотят жить по закону.

— Законодательной деятельностью занимается парламент. И потому просматривается прямая зависимость: каковы политики — таковы и законы. Оказались ли эстонские политики достаточно подготовленными к тому, чтобы творить качественные законы?

— Наше законодательство частично заимствовано из европейского, к примеру, из германского права, но, конечно, немало и своих моделей, ведь у каждого народа — свои особенности, свои традиции. Но все люди, которые так или иначе были причастны в последние годы к законотворчеству, сами непрерывно учились, в том числе и у динамично меняющейся жизни.

— Спасибо за беседу.