Нить, протянутая сквозь время…

Нелли КУЗНЕЦОВА

Моряки Эстонии в Цусимском сражении.

Долгие годы мы очень мало или почти ничего не знали о тех русских людях, которые жили здесь до нас, о русских моряках. Только в последнее время усилиями отдельных исследователей до нас стали доноситься отголоски прошлого, отзвуки старой истории. И человеческие судьбы, зачастую трагические, с негромким их, полузабытым ныне героизмом, стали прорисовываться в туманной дымке времени. И слава Богу… Потому что, как сказал один хороший писатель, не нами все началось и не нами кончится. Все вместе мы — нить, протянутся сквозь время…

Один из таких немногих исследователей — Владимир Владимирович Верзунов, военный историк, действительный член Географического общества при Российской Академии наук, удивительный человек. Его комната, кабинет в небольшой таллиннской квартире, поразила меня. Прежде всего бросилась в глаза деревянная, искусно выполненная модель корабля. И проследив за моим взглядом, Владимир Владимирович негромко сказал, что это ганзейский корабль, предок фрегата и что модель выполнена Владимиром Темниковым, прекрасным мастером, которого многие в Таллинне знают.

Я засмотрелась на причудливую игру света на высоких бортах старого корабля, и Владимир Владимирович добавил, что тут использованы разные сорта дерева, в том числе яблоня, груша и т.д.

А другая модель за стеклянной витриной — эскадренный миноносец «Доброволец». Оказывается, после горького для России, трагического поражения при Цусиме, гибели многих кораблей россияне стали собирать средства на восстановление флота. На добровольные, бескорыстные пожертвования были потом построены многие корабли. Модель одного из них, так и названного в честь этих народных взносов, нередко отрываемых от себя, от семьи, я и увидела в квартире Верзунова.

А на стенах — множество старых фотографий, заботливо, осторожно, аккуратно заключенных в строгие деревянные рамки. «А это броненосный крейсер «Баян»… Его командира Роберта Вирена в 1917 году разгулявшиеся матросы в Кронштадте подняли на штыки. А он, между прочим, после Порт-Артурской обороны был награжден золотым оружием за храбрость». Да, жестокие были времена…

От лиц этих офицеров в морской форме царских времен, которые удобно, группами или в одиночку, расположились на этих фотографиях, трудно было оторваться. И на минутку подумалось, что Верзунов так и живет среди теней этих давно умерших или погибших людей. Он и говорит о них так, словно они ему хорошо знакомы, словно он встречался с ними на прошлой неделе или вчера, и, может быть, кто-то из них войдет в эту комнату через минуту-другую. Я даже вздрогнула, когда в тишине вдруг раздались эти звуки: «Наверх вы, товарищи, все по местам…», и не сразу сообразила, что это в соседней комнате запел мобильный телефон, призывая хозяина.

«Вот это «Гангут» на Ревельском рейде, это «Диана», родная сестра «Авроры», а это «Аскольд», — сказал Владимир Владимирович, увидев, что я рассматриваю фотографии старых кораблей. Оказывается, негатив этого снимка был некогда сделан Вильгельмом II, любившим фотографировать корабли, потом этот негатив или фотоснимки с него как-то попали в Россию, а уж здесь один из таких снимков не мог не попасть в руки Верзунова. И дело не просто в случайности или удаче, дело в том многолетнем, упорном, целенаправленном поиске, который, не отступая ни на шаг, ведет Верзунов. И можно только догадываться, глядя на это поразительное собрание старых фотографий, портретов участников обороны Порт-Артура, Цусимского сражения, на эти старые книги, изданные в 20-30-х годах прошлого столетия где-нибудь в Европе, на эти модели кораблей, которых уж давно нет, какой невероятный труд, какая поразительная преданность своему призванию, какое необыкновенное упорство стоят за всем этим.

Сам Владимир Владимирович, правда, говорит, что все когда-то начиналось с марок. Он любил собирать марки с изображениями кораблей. Потом перешел на открытки, фотографии. И уже не смог оторваться. Понял, что истории кораблей — то же, что и людские судьбы, одно без другого существовать не может. Тем более, что и сам к тому времени уже плавал, прошел многие моря, служил на Севере и т.д. Словом, по его собственному выражению, прошел «через огонь, воду и медные трубы».

Он сидел в архивах, листал старые книги, посылал запросы в разные инстанции. И чем больше узнавал, тем горше, я думаю, ему становилось от того, что люди так мало, так плохо знают о подвигах этих людей, об их жизни, историях, что проблема противостояния героев и ценностей революции и героев, ценностей белого движения зачастую мешала и даже в чем-то еще продолжает мешать объективно и целостно смотреть на нашу национальную историю, а значит, трудно говорить о национальной памяти, о национальных святынях. Для него, кстати, тут, наверное, есть и некий личностный момент. Его собственный двоюродный дед служил у Врангеля, но не ушел с ним на Запад, воевал в 1-й конной Буденного, ходил даже в печально известный Польский поход, где тысячи красных бойцов были интернированы, а в Великую Отечественную воевал в конных частях генерала Доватора. В память об этом человеке, и таких же людях, как он, в комнате у Верзунова среди старых фотографий в такой же аккуратной рамочке висит и солдатский Георгий, подобный тому, каким был награжден его предок. Настоящий же хранится в музейных запасниках в Кронштадте.

Кстати, о музеях… Буквально развесив уши, я слушала поразительный рассказ Верзунова о людях семьи Транзе, тесно связанной с российским флотом, с Ревелем-Таллинном.

Мне бесконечно жаль, что на газетной странице я не могу изложить эту историю с подробностями, так, как рассказывал ее Владимир Владимирович. Его рассказ начался с Копенгагена, куда уже в советское время зашел один из кораблей ВМФ с визитом. Группу офицеров попросили зайти к умирающему человеку, который в свой смертный час хотел услышать русскую речь и что-то передать на родину, которую не видел многие годы и о которой тосковал. Он сказал морякам, что теперь уж ее и не увидит, но хочет, чтобы тень его присутствия, отзвук его жизни остались там, на Родине. Он попросил моряков бросить его морской офицерский кортик в море у «Русалки», драгоценный же портсигар и перстень разделить между собой, а ордена передать в музей. Оказалось, что это Александр Транзе, участник русско-японской войны, в Цусимском бою он был на броненосце «Адмирал Ушаков». В Первую мировую он командовал канонерской лодкой, которая отличилась в бою, сбив несколько вражеских самолетов. Это были первые воздушные бои над Балтикой в Первую мировую.

В эмиграции он жил трудно, очевидно, бедствовал. Занимался тем, что переплетал книги. Верзунов показал мне одну из книг, изданных в 30-х годах и переплетенных бывшим героем Цусимы Транзе. Не могу описать чувство, с которым я взяла в руки эту книгу. Переплет ее был шероховатым, словно слегка пупырчатым. «Это акулья кожа», — сказал Верзунов. «Эскадра адмирала Рожественского» — прочла я на обложке. Владимир Владимирович сказал, что Транзе частно переплетал книги, не ожидая платы и не беря ее. Выходит, всегда помнил о своей боевой офицерской молодости.

А что же кортик? Может быть, легенда? Владимир Владимирович говорит, что сначала и сам так думал. И все-таки искал, что называется, концы, хотел проверить. А вдруг все-таки правда? Вдруг найдется какое-то свидетельство этой исчезнувшей жизни?

И оно нашлось. В один из его приездов в Военно-Морской музей Петербурга его повели в помещение закрытой экспозиции. «Взгляните… Не тот ли это кортик, который вы ищете? И не тот ли портсигар?»

Оказалось, тот самый… Силуэт тонущего броненосца на серебряной поверхности… Наверное, он виделся Александру Транзе всегда, до самой смерти…

А его брат, Николай Транзе участвовал в знаменитой экспедиции Бориса Вилькицкого в Северном Ледовитом океане. Именем самого Вилькицкого назван открытый экспедицией пролив между полуостровом Таймыр и островом Северная Земля, некоторые другие острова — именами других членов экспедиции.

Она вернулась из плавания в 1915 году, когда Первая мировая война была в разгаре. Большинство офицеров сразу же получили назначения на боевые корабли, в ту пору было не до открытий. Потом многие оказались в белой армии, а затем и в эмиграции. Имена их исчезли с географической карты. Лишь в последние годы усилиями многих людей, в том числе и Верзунова, и его друга, военного журналиста, писателя-мариниста Николая Черкашина, некоторые названия были возвращены.

Верзунов и Черкашин еще успели рассказать об этом третьему брату Транзе, Леониду, бывшему гардемарину, тихо жившему все эти годы в Локса. Ему в ту пору было уже 90 лет, он был прикован к инвалидному креслу. Но когда Верзунов сказал, что на карте вновь есть два острова Транзе, в память о братьях, этот умирающий, почти парализованный старик вдруг поднялся во весь рост. И Бог весть как, какими силами, он стоял так несколько долгих секунд. И два моряка, двое этих мужчин, казалось бы, повидавшие все на свете, стояли рядом с ним, не удерживая слез.

Кстати, отец братьев Транзе был назначен командиром на «Русалку», в честь которой и поставлен знаменитый памятник в Таллинне. В тот день, когда «Русалка» должна была выйти в свой последний, роковой поход, он заболел воспалением легких, и вместо него командиром пошел Иениш. И погиб… Между прочим, многие старые моряки, морские специалисты считали, что с гибелью Иениша пострадало артиллерийское дело в России, которым он много занимался. Может быть, и Цусимское горькое поражение в какой-то степени связано с этим. Ничто не проходит бесследно…

Владимир Владимирович рассказывает, что с «Русалкой» и с памятником, поставленным в ее честь, связано много легенд, неких мистических подробностей, в которые, конечно, можно не верить. И все-таки…

Вот, скажем, одна из таких подробностей… Памятник, стилизованный каменный форштевень корабля, сориентирован по направлению в 23 градуса. Этим курсом уходила в свой последний поход «Русалка». И этим же курсом шла истекавшая кровью в Цусимском бою эскадра адмирала Рожественского. Случайное совпадение? Невнятное, непонятное предупреждение судьбы? Думайте, как хотите…

…Час уходил за часом, а я все слушала Владимира Владимировича. И казалось, невозможно было уйти. Каждая подробность тянула за собой другую, каждое из названных имен словно вытягивало из туманной дали новое имя. В самом деле, «морских судеб таинственная вязь»…

Семья Транзе, как говорит Верзунов, была дружна с семьей Егорьевых. Евгений Егорьев был командиром крейсера «Аврора», в Цусимском бою был смертельно ранен осколком японского снаряда и умер на корабле, не приходя в сознание. Он, кстати, учился в Ревеле, оканчивал ту самую Николаевскую гимназию, которая ныне носит имя Густава Адольфа. Я видела его лицо на одной из старых фотографий, украшающих кабинет Верзунова. Удивительно красивый был человек. Благородное лицо…

А его сын, рассказывает Верзунов, служил на крейсере «Россия». На той самой «России», которая вместе с «Рюриком» и «Громобоем» приняла неравный бой с японцами в Корейском проливе. Именно на «России» погиб капитан II ранга Владимир Берлинский. В нарушение всех традиций, ведь, как известно, моряков обычно хоронят в море, на месте гибели, Берлинского в знак уважения к его подвигу и потому, что он родом из Ревеля, везли в цинковом гробу через всю огромную Россию. Он похоронен на кладбище Александра Невского, и в одном из летних выпусков «Соотечественника» мы рассказывали о том, как члены Клуба ветеранов флота своими силами, без чьей-либо посторонней помощи приводили в порядок его могилу, как и могилу контр-адмирала Изыльметьева, тоже знаменитого моряка, именем которого названы залив и мыс в Японском море. И, наверное, в этом есть особый, глубокий смысл.

Кстати, по словам Верзунова, недалеко от могилы Изыльметьева покоится другой участник Цусимского сражения — младший минный офицер крейсера «Олег» Сергей Политовский. Нынче она сильно испорчена бессовестными людьми, для которых, очевидно, не звучат понятия «родина», «предки», «уважение к мертвым», в них не воспитали преклонение перед героями прошлого. А раньше, говорит Владимир Владимирович, она была задумана поразительно: на фоне скалы или обрывистого берега был маяк, а венчала его бронзовая башенка в виде открытого фонаря, в который можно было поставить поминальную свечечку.

А вообще-то удивительно: кладбище Александра Невского — как спрессованная история, где, если разобраться, трагедия и высокий героизм сплелись воедино. Наверное, это дикая мысль, но, может быть, стоило бы приводить сюда подростков? В наше «безгеройное» время многим из них не хватает каких-то символов, примеров.

…Когда японцы подняли со дна моря «Варяг», то после ремонта, как рассказывает Верзунов, дали ему новое имя, но на борту оставили и его старое название. В знак глубокого уважения к подвигу корабля и его экипажа. И всем новым морякам-японцам, приходившим служить на этот корабль, непременно рассказывали о мужестве русских моряков.

В книге Николая Черкашина, друга Верзунова, я прочла и другую поразительную историю. Речь идет о последнем командире «Рюрика», повторившего легендарный подвиг «Варяга», Иванове-Тринадцатом. В 30-х годах он был уже в эмиграции, жил в Лионе, бедствовал, хотя и имел звание контр-адмирала. В мае 30-го года он неожиданно был приглашен в японское консульство. Только там, когда его усадили за празднично накрытый стол, он понял, что здесь отмечают 25-летие «Цусимской победы». Он хотел уйти, но его остановили. Консул торжественно преподнес ему шелковый Андреевский флаг: «Япония умеет чтить мужество своих бывших врагов…»

Умеем ли мы чтить мужество? Умеем ли помнить своих героев?

Верзунов говорит, что один из героев «Варяга», артиллерийский офицер, старший лейтенант Шиллинг был похоронен на том самом кладбище в Копли, возле нынешнего 7-го завода, которое в прошлые времена было полностью уничтожено. Говорят, там покоились многие моряки, офицеры Российского императорского флота. Очевидцы, по словам Верзунова, вспоминают, что, снося кладбище — или как назвать этот акт уничтожения? — отсюда машинами вывозили якоря, цепи, многие другие детали кораблей, поставленные здесь в знак уважения. И как-то очень горько было об этом слышать. Горько и сейчас…

В этом году, как известно, исполняется 100 лет со времени Цусимского сражения. Эстония вообще-то тесно связана с этой датой. В Цусимском бою героически сражались вместе эстонцы и русские, ушедшие туда на кораблях эскадры Рожественского. Вспомним ли об этом?

В самом деле, все связано, все сплетено в нашей истории… События, судьбы людей. Прошлое, настоящее, будущее.