Михаил Пиотровский: «Здесь с тобой говорит история»

С директором Государственного Эрмитажа беседует Элла АГРАНОВСКАЯ

6 х фото Николая ШАРУБИНА

Знала бы бедная служительница Эрмитажа, что пройдут годы, и студентка, которую она когда-то пригвоздила к позорному столбу фразой «Слезьте с подоконника, это все-таки дворец!» (а так хотелось поподробнее рассмотреть Дворцовую площадь с высоты третьего этажа), будет пояснять собеседнику, гордящемуся своей причастностью к культуре: «Нет, не отель… нет, не ресторан… Это музей вообще-то, Эрмитаж». И при этом испытывать неловкость от чрезмерной своей просвещенности. Скорее всего, именно этот убогий диалог, предшествовавший нашей встрече с директором Государственного Эрмитажа профессором Михаилом Пиотровским, приехавшим в Таллинн с благородной целью поспособствовать восстановлению ослабевших культурных связей с Петербургом, побудил задать вопрос:

- Как директора замечательного дворца, хранителя великих ценностей вас не раздражают эти безумные толпы народа, которые с утра до вечера снуют и топочут по залам?

- Абсолютно не раздражают, потому что это, я бы сказал, уличное представление о дворцах, совершенно не соответствующее сути дела. Например, люди, воспитанные на кинофильмах, считают, что во дворце все должно блестеть, как в кино. И приходя в настоящий дворец, они спрашивают: «А что это у вас здесь ходят и ходят, полы стирают?» А люди, которые во дворцах живут, отлично знают, что такое отбитый угол, что такое ремонт, что такое жилой дворец. Так и в Зимнем дворце - здесь жило громадное количество людей, и бывало громадное количество людей, на всех приемах, балах, здесь всегда было людно. А музей дает возможность действительно миллионам людей прийти в этот дворец и в какой-то мере прикоснуться к истории художественной, к истории русской и постараться почувствовать, что они, ну, как бы «у себя». И хотя существуют вполне рациональные объяснения, почему мы не заставляем посетителей надевать тапочки, это все чепуха, рациональные объяснения, - мы не делаем этого принципиально! Мне противно, мне стыдно заставлять людей ходить по дворцу в тапочках, потому что человек должен ощущать себя здесь естественно. А полы… полы почистятся. Потому что это наша работа - чистить, ремонтировать, исправлять.

- А если все, что есть во дворце, никогда не трогать, никогда к нему не прикасаться, но при этом никогда и не реставрировать, оно сможет жить долго?

- Нет, долго жить не будет. Прежде всего, это никогда долго не жило, и во дворцовые времена здесь все тысячу раз менялось и переставлялось. А если не реставрировать, то фасады в нашем климате начинают обваливаться через пять-десять лет. Все постоянно должно реставрироваться, так же, как любой дом.

- А залы? Как часто вы их ремонтируете?

- У нас этот процесс идет непрерывно, и постоянно несколько залов закрыто. А когда в эпоху перестройки лет восемь ничего было невозможно делать, мы убедились воочию, что этот период почти критический для дворцовых помещений: они ветшают по-настоящему.

А в стенах - вся энергия истории

- Михаил Борисович, вот вы приходите на работу в Эрмитаж - как вы себя там ощущаете? Вы в музее? Или во дворце, вполне живом организме?

- Конечно, в музее. Потому что живой организм - это музей. Тем более - Эрмитаж, музей совершенно особый, и дворец тоже особый. Ведь Эрмитаж изначально был музеем в главной резиденции российских императоров, он занимал все здания, которые примыкали к Зимнему дворцу и были частью дворцовой жизни. Это сочетание исторического и художественного музея уникально, нигде в мире такого нет. То есть, как и в прежние времена, сегодня тоже человек может прийти, условно говоря, в комнату, где умирал Петр, где жила Екатерина, в зал, где умер Александр Второй, и тут же пойти посмотреть полотна Рембрандта, Матисса. А в стенах - вся энергия истории. Слава Богу, стены старые стоят на месте (в Петергофе и Царском селе они новые) - здесь история с тобой говорит. Это действительно живой организм, где есть дворец и есть мировое искусство, которое разговаривает своим языком, - и все вместе создает ту атмосферу, которой живет Эрмитаж. Поэтому это самый лучший музей на свете.

Кто стережет сокровища

- И сколько же людей в Эрмитаже работает?

- Две тысячи сто, включая всех служителей, смотрителей залов, охрану, инженеров, реставраторов, научных сотрудников, экскурсоводов. Большая международная корпорация.

- Они когда-нибудь собираются вместе?

- Полностью собрать сложно: одни работают днем, другие - ночью. Но два-три раза в год собираемся на разные собрания, отчеты, на праздники, посвященные Эрмитажу. С 7 по 9 декабря мы отмечаем день рождения Эрмитажа, и тогда большинство сотрудников собирается вместе в главных залах.

- Когда ваши ценности отправляются за рубеж, понятное дело, их всегда сопровождают работники музея. А кто обеспечивает охрану?

- Наша служба безопасности, специальная милиция, те, кто транспортирует эти вещи, полиция принимающей страны. Есть международная система охраны, которая занимается этим делом.

- Куда наиболее безбоязненно вы отдаете на время свои сокровища? Или так нельзя ставить вопрос?

- Можно поставить, потому что теперь у нас есть свои выставочные центры в Лондоне, Амстердаме и Лас-Вегасе. Вот там безопаснее всего: мы знаем людей, помещения, хорошо знаем систему охраны. Мы ее принимали, мы ее контролировали. Можно сказать, что едешь, как к себе домой.

- А ваш дворец считается безопасным для гостей?

- Для гостей, конечно, безопасный (смеется).

- Я имею в виду не тех, кто приходит, а тех, кто привозит.

- Да, разумеется. В этом смысле тоже у Эрмитажа очень высокая репутация. Значительная часть работающих у нас людей - это как раз служба безопасности.

Любимцы страховщиков

- Существует расхожее выражение, что музейные произведения искусства бесценны. И есть случаи, когда их приходится оценивать. Как это соотнести?

- Они бесценны! Что такое цена? Помните, мы изучали политэкономию: цена - категория рыночная. А если вещь на рынке не продается, то цены у нее нет. Те вещи, что находятся в музеях и которые во всем мире называют бесценными, в принципе, не предназначены для продажи на рынке, поэтому у них нет никакой цены. Когда они куда-то едут, существует страховая цена. Но это не их цена, за нее эти вещи никогда не продать. Страховая цена достаточно условна. На самом деле страховщики очень любят страховать музейные вещи, потому что это единственный товар, гарантирующий уверенность в том, что хозяин никогда не захочет его уничтожить и получить страховку. Все остальное под подозрением, особенно, знаете, эти пароходы: только получили страховку, и немедленно сжигают товар. Здесь нет ни малейшего подозрения: никто никогда не предпочтет страховку самому предмету искусства.

Чтобы люди историю вспоминали

- Выразив готовность присутствовать при попытке возродить в Таллинне традицию Петровских ассамблей, как вы считаете, это серьезное дело или же все-таки ряженые?

- Вы знаете, возможно и то, и другое. Сама идея хорошая. Вот наш Клуб петербуржцев вообще возник как шуточный клуб. Дескать, есть юмористический Клуб одесситов - пусть и у нас будет где собираться, веселиться, играть на гитаре. Постепенно он стал серьезным. У нас проводится целый набор разных категорий действий: встречи, салоны, какие-то семинары. Есть и ассамблеи, они достаточно серьезны, и никакой «ряжености», искусственности там нет. В них есть содержание, разное. Есть содержание церемониальное, когда все общаются, знакомятся, представляются, не пытаясь изображать из себя вельмож Петра. А бывает, обсуждаются вопросы, действительно важные для тех, кто сходится на эту ассамблею. Конечно, здесь всегда есть грань, где нужно быть очень осторожным. Да, военно-исторические секции с военными костюмами - это очень хорошо и интересно, это безумно здорово для воспитания поколения, которому предстоит повзрослеть. И когда ребята играют в гвардейцев и в игрушечное оружие, они не играют в другое, чего вокруг полно. Но когда вот эта ряженость становится изображением реальности, которой нет, тогда это уже смешно. Вот эту грань соблюсти очень трудно, но надо стараться ее не преступать.

- А в чем приходят на ваши ассамблеи, во что одеваются?

- Нет, мы не одеваемся в исторические костюмы. Мы надеваем все-таки вечернюю одежду. Но иногда бывает какое-то оформление: допустим, лестница, кто-то в исторических костюмах встречает гостей… Вообще, всегда лучше, чтобы что-то случалось, чем не случалось ничего. Интерес к истории - это всегда хорошо. Может, его нужно немножко направлять, но он и сам направится. Вот у нас одна из приоритетных задач выставочной деятельности - воспитание хорошего вкуса в понимании собственной истории. Не фактов и знаний, а вкуса, чтобы человек понимал, что плохо, а что хорошо. Сейчас у нас все пишут книги, высказывают разные точки зрения, все что-то вдалбливают в мозги, писатели, публицисты, у телевидения свои точки зрения. Музей показывает подлинные вещи. И старается не очень настаивать на какой-то там трактовке. У него есть трактовка, но когда показываются настоящие вещи, то они сами что-то такое говорят и - заставляют думать. Потом человек идет, берет книжки, начинает читать. Постепенно история помогает понять, что искусственно, а что - нормально. Поэтому надо, чтоб хоть в какой-то форме, но люди историю вспоминали.