Предки — это не пустой звук, а кровь — не водица…

Нелли КУЗНЕЦОВА

Разговор с настоятелем Таллиннской Рождества Богородицы Казанской церкви протоиереем Вячеславом СЕЛИВЕРСТОВЫМ о наших традициях.

Если вдуматься, все мы, живущие ныне, стоим как бы на вершине гигантской, растущей из глубины веков человеческой пирамиды. Под каждым из нас, расширяясь в геометрической прогрессии, уходит в туманную даль времени огромный конгломерат, исчисляемый тысячами, миллионами предков.

Там, по образному выражению одного из писателей, клубятся дымы былых сражений, слышится стук конских копыт и влюбленных сердец, льются слезы радости и страдания, гремят барабаны и звучат похоронные мелодии. Это то прошлое, где кроются наши корни, откуда тянется то незримое, трудно определимое словами, что называется русской душой, русскими традициями. Может быть, сейчас, в этих новых, изменившихся условиях нам как раз и недостает этой исторической памяти, национального достоинства, т.е. мысли о том, что каждый из нас представляет не только себя, но и свой народ, его прошлое.

Об этом в канун Рождества мы говорили с отцом Вячеславом. Это удивительный человек. Он сразу же, с первых минут знакомства как бы разрушает, опровергает привычный, сложившийся в досужих умах образ священника. Ироничный, даже саркастичный, остро реагирующий на мысль собеседника, интереснейший рассказчик, с чувством юмора, с выразительными модуляциями низковатого голоса. Впрочем, это-то как раз неудивительно. Сам он из семьи музыкантов, вырос чуть ли не за кулисами московских театров. В его рассказах мелькают названия старых московских улиц. Некоторые из нас хорошо знают их по прошлым поездкам в Москву, другие помнят по литературе. Это, можно сказать, классика. Маросейка… Чистые пруды… Там он учился в школе, оттуда пошел в ГИТИС. Потом из ГИТИСа ушел… Почему вдруг так круто ломается судьба? Собирался стать артистом, а стал священником.

Совсем не вдруг, возражает он. Просто ко 2-3-му курсу понял, что «это не мое»… Впрочем, он всегда был верующим мальчиком, ходил в церковь, хотя, с улыбкой вспоминает он, мальчишки-одноклассники говорили, что «туда ходят только дураки». Может быть, как раз наоборот, парировал он насмешки. Отец, всегда бывший для него авторитетом, перед смертью очень серьезно сказал, что его, сына, жизненный путь, его призвание — не в артистической карьере, оно — в другом...

Рискуя вызвать недовольство отца Вячеслава, осмелюсь предположить, что в нем удивительным образом сошлись, соединились истинный московский интеллигент, просветитель, знаток человеческих душ, историк, обладающий столь разнообразными знаниями, что, слушая его, буквально развешиваешь уши.

Вот хотя бы история Казанской церкви… Она существует с 1721 года. Петровские времена, седая старина. Знаете ли вы, спросил меня отец Вячеслав, что земля для этой церкви была когда-то куплена Петром I, а впоследствии подарена им приходу? Увы, не знаю. А полезно было бы знать, учитывая сложности нынешнего нашего положения. Ни одна пядь земли не была отторгнута ни у государства, ни у владельцев под церкви. Об этом сегодня не любят говорить.

Казанская церковь была когда-то посадской. Ведь и парк, расположенный недалеко от нее, в просторечии назывался Посадским. Сюда еще в те времена не доходил город…

Но и потом, по словам отца Вячеслава, это была церковь бедноты. Тем более что церквей, православных церквей здесь было мало. Знаменитая Никольская церковь возникла лишь через 100 с лишним лет. Отец Вячеслав, кстати, сказал, что история ее связана с купеческим обозом. Вряд ли человек, заметил он, даже не изучавший историю в университете, не знает, что такое — купеческий обоз.

Собиралось огромное количество подвод, долго ждали обычно санного пути. На одной или нескольких подводах везли, как правило, сруб для церкви. Его ставили в какой-то слободе, где останавливался обоз. Торговали долго, иногда даже 2-3 года, в зависимости от количества товаров. И все это время в церкви служил священник. Если дела шли хорошо, купцы оставались. Бывало, уезжали, возвращались через несколько лет, на месте полуразрушенной, полусгнившей церкви ставили другую. Но без церкви не мыслили жизни… История церквей, в том числе и таллиннских, полна в рассказах отца Вячеслава открытий, взлетов и падений, страданий, порой даже неких детективных элементов, а главное, самоотверженности священников. В немалой степени это история самого народа…

— А теперь, отец Вячеслав, кто приходит в Казанскую церковь? Кто они, ваши прихожане? Тем более, церковь теперь не за чертой города, а в самом его центре...

— Это очень разные люди. Есть достаточно высокие по положению, есть старушки, которые когда-то жили недалеко от церкви в деревянных домишках, ныне снесенных. По традиции они приходят к нам, не в силах оторваться от привычной, необходимой им церкви.

Но должен сказать, меня никогда не интересовал социальный состав наших прихожан. Ни в Москве, где я служил десять лет, ни здесь, в Эстонии. Я всегда считал, что не стоит в это углубляться, иначе можно потерять то, что по-настоящему драгоценно, — духовную связь с людьми. Бывает ведь, что кому-то, вольно или невольно, покажется, что, скажем, к Марье Ивановне надо подойти три раза, больше, чем к другим, потому что она супруга высокопоставленного Петра Ивановича. А это уже дурно пахнет. Это несовместимо с нашими нравственными правилами.

Хотя должен сказать, что духовная связь — это чрезвычайно тонкая материя. Добиться ее, если можно употребить здесь такое слово, очень непросто.

Помнится, в Кивиыли, куда я приехал из Москвы, после общения с московским духовенством, весьма образованным, кстати говоря, общения со многими интересными людьми, известными актерами, историками, педагогами, среди которых были и диссиденты тех времен, я столкнулся в своем приходе с потомками российских эмигрантов, да и с самими эмигрантами, уже очень пожилыми, бежавшими из России в 20-е годы. Это не были представители знати, у них не было бриллиантов, зашитых в корсеты, они не могли уехать в Париж и с шумом прожигать там деньги. Они вынуждены были «сидеть на сланцах». И я слышал, как в спину мне кто-то однажды злобно прошипел: «Чужой… Советский…»

Конечно, я учился в советской школе, как и другие мои сверстники, но это никогда не мешало мне держать глаза открытыми, трезво оценивать то, что происходит вокруг. Недаром среди моих преподавателей был небезызвестный диссидент Краснов-Левитин, который, кстати, потом, когда я уже стал священником, приходил ко мне как к духовному отцу. И я привык всегда говорить правду… Помнится, в одну из моих поездок в Москву корреспондент-американец все пытался заставить меня сказать, что Эстония была оккупирована. Я ответил, что, разумеется, скажу, если мне при этом расскажут, в каком еще государстве оккупанты моют привокзальные сортиры. Иностранцы, собравшиеся на пресс-конференцию в иностранном отделе Московской Патриархии, взорвались такими аплодисментами, каких, наверное, не слышала сама Алла Пугачева в лучшие ее времена.

— Вы, как правило, общаетесь с большим количеством людей, слушаете их, знаете их нужды, их беды, их радости, скажите, как вы оцениваете состояние общества? Настроения людей?

— Я бы сказал, что лицо общества несколько подурнело. На нем появились прыщи, шрамы. Появилось что-то недоброе. Забыты какие-то нравственные, моральные принципы. Исчезает чистота, душевная опрятность. Весной я был приглашен на Пражскую конференцию. Пригласить-то меня не забыли, но слова тем не менее не дали. А молодому журналисту из известной российской газеты, конечно, предоставили… И он с трибуны, ничуть не смущаясь, заявил, что им, молодым, хочется хорошо кушать и красиво одеваться, а поскольку денег на все это не хватает, то «пишем о порнухе». А чех Владимир Железный, который в былые времена был, помнится, неплохим журналистом, теперь 24 часа в сутки крутит на собственном телеканале ту же порнуху.

И вот вам еще смешная, может быть, деталь… Приходит к нам в церковь молодая русская семья — крестить своего маленького ребенка. А имя какое даете? Хотим, говорят, назвать Луисом. Зачем, спрашиваю. Киношный Луис Альберто не дает покоя?

— Скорее грустно, чем смешно…

— Конечно. А другие вдруг застыдились своих предков-рабочих. Оказывается, в прошлом были одни князья да графы. А разве можно стыдиться мастеровых? Меня беспокоит падение уровня образования. Раньше учили лучше. И это нельзя терять. Общество нуждается в образованных людях.

— Церкви как будто бы так несвойственны политические баталии, любая политическая возня. Тем не менее Православная церковь Московского патриархата оказалась в центре политической борьбы. Или борьбы за имущество?

— Все это не кончилось и теперь. Конечно, регистрацию мы получили, а то было бы совсем неудобно. Но ведь вопросы имущества так и не решены. Даже наш храм фактически не принадлежит нам, так, как это нужно, как было, хотя Петр в былые времена, как я уже говорил, подарил ее приходу.

Если страна декларирует себя как свободное, демократическое государство, а мы все надеемся, что так это и есть, то оно должно дать свободу выбора, в данном случае церкви, всем своим жителям, а не по этническому признаку.

— О чем бы вы хотели напомнить людям в светлый день Рождества?

— Никакие политические, экономические и прочие факторы не должны заставить человека перестать быть самим собой. Нельзя быть Иванами, не помнящими родства. Мы — русские люди и не должны, не имеем права предавать забвению русскую культуру, свой язык, русские ценности. Не забудем, что русской культуре, литературе, русской душе всегда была свойственна высокая духовность. Надо это сохранять…