Сколько их, отчаянных волконских...

Олесе Пюрецкой одной из первых вручен Памятный Знак жены подводника

Нелли КУЗНЕЦОВА

Я видела этот скромный, в общем, значок. Быть может, разглядеть его можно лишь вблизи. Но есть в нем что-то такое, что останавливает взгляд. Он как-то сразу вызывает множество мыслей. И слова на нем выбиты удивительные: «Ваша любовь и вера сохранили нас». А под ними — силуэт подводной лодки...

Есть теперь и Памятный Знак подводника, мужской знак... Пока им отмечены среди ветеранов единицы, по крайней мере, у нас, в Эстонии. Но сегодня мы не будем о нем говорить. Еще будут — и довольно скоро — для этого удобные поводы. А сегодня вспомним о женщинах, женах моряков, женах подводников. О них говорят так редко. А разве они этого не заслужили?

В Германии, между прочим, чьи подводные лодки со времен обеих мировых войн сотнями лежат на дне океана, умели и умеют чтить своих подводников. Если офицер с эмблемами подводного флота входил в присутственное место, вставали все — даже те, кто был старше по чину, даже дамы... Рассказывают, что и жен подводников отличали особым вниманием, особым уважением. У нас же ни в советские, ни тем более в постсоветские времена этого не было. И вот теперь Всероссийская Ассоциация подводников учредила этот знак. Неправительственный, конечно. И все-таки... Мы живем уже в другое время, в другой стране. Но куда же денешь эту жизнь, что осталась за плечами, эти годы, проведенные в морских гарнизонах. Только те, кто был связан с флотом, знают, что это значило — быть женой моряка, особенно подводника. Недаром руководство ассоциации прилагает к Памятному Знаку и удостоверению еще и стихотворение. И хотя в газете чрезвычайно редко появляются стихи, это вообще не принято, газетная площадь ценится очень дорого, все-таки на этот раз я позволю себе привести здесь это стихотворение. Оно совсем простое, очень безыскусное, скорее любительское, но в нем есть этот отзвук настроений, слов, которые могли бы сказать сотни мужчин-моряков. Вот оно...

Там в туманы кутаются скалы,
Там с тревогой ждут у берегов
Женщины особого закала —
Верные подруги моряков.
Им привычны жизни переломы,
И о них легенды рождены.
Брошены таланты и дипломы
На алтарь профессии жены.
Отданы и ласковое солнце
И квартир удобства городских.
Сколько их, отчаянных волконских,
Преданных и милых трубецких
К атомным подлодкам от корветов
Пронесли традиции веков.
Женским ожиданием согреты
Сотни поколений моряков.

Олеся Ивановна тоже когда-то бросила Москву, университетскую клинику, Московский университет, поступить в который в те годы, да и потом тоже, было очень непросто, и поехала за ним, Анатолием Ивановичем, тогда еще, конечно, просто Толей, худым и рыжим, как он, смеясь, сам о себе вспоминает, старшим лейтенантом медицинской службы. И был Северодвинск, небольшой северный городок, с узкими деревянными тротуарами, с магазинами, где на пустых полках были только спирт и конская колбаса. А потом еще дальше, еще севернее...

Знаете ли вы, что это значит — сутками, месяцами ждать мужа из дальнего похода, не зная, где он, что с ним, не получая ни одной весточки за весь этот долгий период плавания? Анатолий Иванович был врачом на подводных лодках. Казалось бы, такая мирная профессия... Но ведь если с лодкой что-то случалось, погибал вместе с экипажем и врач. Тот медик, в частности, который сменил Пюрецкого на печально известной К-129, погибшей в океане, часть которой — помните? — вместе с шестью мертвыми моряками подняли с огромной глубины американцы, так ведь и не вернулся к жене и детям, так и остался на океанском дне.

Мы вспоминали об этом на юбилейном вечере Олеси Ивановны. Среди музыки и смеха, после какого-нибудь из тостов вдруг возникала тишина. И в этой тишине начинался негромкий разговор. О том, что было... И о тех, кто не вернулся. И о тех, кто ушел из жизни слишком рано, отдав все силы службе, флоту.

Раньше не принято было говорить, сообщать в печати о том, что случалось, бывало, с лодками, с надводными кораблями, с людьми в морских походах. А моряки расплачивались порой жизнями: сжигали легкие в парах ракетного окислителя, корчились в муках кессонной болезни, умирали, хватанув смертельную дозу облучения или надышавшись угарного газа, застывали в ледяной воде.

Некоторые, скептически улыбаясь, порой любят говорить, что врачу нечего было делать на подводной лодке. Экипаж туда подбирался с отменными показателями здоровья. Но в походе, когда всюду подстерегали опасности, когда лодка, бывало, сутками, неделями шла под толстым ледяным покровом, случалось всякое, в том числе и инфаркты, в первую очередь, конечно, у командиров. Такие случаи известны. И как много тогда зависело от врача...

Олеся, тогда еще совсем молодая жена, однажды попросила показать ей «внутренности» подлодки. Ей хотелось знать, в каком «жизненном пространстве» проводит недели, месяцы во время морских походов ее муж. Да и другие моряки... И хотя подлодка, этот «военный объект» был строго режимным, никому, даже жене показывать его строжайше запрещалось, командир разрешил Олесе, как медицинскому работнику, каковым она и являлась, спуститься в лодку. Но при этом пошутил, что моряки измеряют жизненное пространство не квадратными метрами, а ходовыми милями. И она увидела... Поэт об этом сказал так: «Железо, железо, сплошное железо...»

Смотрю на Анатолия Ивановича, такого веселого, общительного, слушаю, как поет он свою любимую украинскую «Коханну», и думаю, неужели это он переживал все эти опасности, когда лодка, например, на которой он служил, перегонялась, как говорят моряки, на Камчатку. Переход через Северный Ледовитый океан. Льды и льды над головой...

А его жена... Эта женщина с мягким, пленительным именем Олеся, эта женщина с ее спокойным достоинством, не потерявшая своей молодой стройности, немногословная, сдержанная, всегда внимательная к другим... Неужели это она моталась по всей стране, переезжая вслед за мужем с одного места на другое? Я спросила, добралась ли она в конце концов до Камчатки, но она, то ли с некоторым смущением, то ли с сожалением, сказала, что нет. Всего лишь до Владивостока. Всего лишь... Но во мраке полярной ночи жить приходилось, под неумолчный вой северных ветров, в безденежье, в казенных квартирах с казенной мебелью, или вовсе без квартир, временно занимая жилье уехавших в отпуск друзей. Или в финских домиках, продуваемых насквозь, со всеми «удобствами» во дворе... Так приходилось жить многим женам моряков. И надеяться на свои силы, и растить детей, и ждать мужей из дальних походов. Нет, недаром на том памятном знаке, с которого я начала свой рассказ, выбиты эти слова: «Ваша любовь и вера сохранили нас». И недаром Анатолий Иванович с таким чувством поет: « Коханна, моя коханна...»

Последние годы до выхода в отставку Анатолий Иванович Пюрецкий служил в Палдиски, а Олеся Ивановна работала в госпитале. Многие моряки, да разве только моряки, прошли через ее руки. Она лечила их, опекала, ободряла. Есть в ней что-то такое, что притягивает к ней людей. Спокойная уверенность много повидавшего человека? Особая женская мудрость, приобретенная с годами нелегкой жизни?

Кстати, в ее юбилейный вечер на столе можно было увидеть толстую пачку поздравлений от самых разных людей, в том числе и из детского сада, где она теперь работает медсестрой. Писали воспитатели, писали родители, даже дети что-то нарисовали ей в подарок.

... А за дружеским столом в этот вечер собрались старые друзья этой семьи. Эта дружба зародилась в Палдиски еще 35 лет назад. И все эти годы члены этой небольшой компании встречаются, вместе отмечают все дни рождения, помогают друг другу, особенно в тех случаях, когда кто-то заболевает. И это так здорово, так ценно, тем более сейчас, в наше немилосердное время, когда ситуация, разного рода сложности, хитросплетения жизни разъединяют людей. А тут... 35 лет вместе. Этому можно только позавидовать. Но именно моряки особенно умеют ценить дружбу, настоящее, искреннее человеческое общение. Может быть, потому, что нередко приходилось терять друзей... И в связи с переменой мест службы, из-за переездов из одного гарнизона или города в другой. И потому, что друзья уходили из жизни. И всегда это было больно, как будто отрывалась частичка сердца.

Но жизнь продолжается. И так хочется, чтобы житейские горести обошли Олесю стороной, чтобы она так и шла по жизни рядом с мужем, которому всю жизнь была предана, рядом со своими, уже выросшими детьми, в окружении друзей. Так и буду вспоминать ее, оживленную, веселую, в этот ее праздничный день, с Памятным Знаком жены подводника на груди, за которым — целая жизнь. И какая!