Освенцим

Иван ТРУЛЛЬ

В 1968 году мне довелось побывать в Польше, где одна из экскурсий проходила в концлагере-музее «Освенцим», ставшем известным всему миру после освобождения Польши от гитлеровской оккупации.

Шахтеры силезской шахты «Мысловице» преподнесли нам на прощание по красной гвоздике. Это было 24 июля 1968 года. Мужчины (а джентльменов в составе делегации было преобладающее большинство) великодушно передарили свои цветы женщинам. Обладательницей самого большого и роскошного букета стала Зося Шевчик. Зося — польский врач, сопровождает делегацию от самой Варшавы. Исключительно приветлива к нам, советским людям. Мы привыкли к ее всегда жизнерадостной улыбке, было приятно, что каждый новый день начинался для нее «добже» и «бардзо добже» (очень хорошо). Цветам она искренне обрадовалась. Но тут же, повертев и осмотрев букет, вдруг опечалились.

— Зося, вам не нравятся цветы? — спросил кто-то из нас.

Зося медленно повела головой из стороны в сторону.

— Не, то не так. Кфяты бардзо добжи. Дзенькую (благодарю). Я положу их на могилу... Мои папа и мама в Освенциме в крематории спалены... Я ще маленька была, глупенька...

На следующий день предстояла поездка в Освенцим.

— Где-тось там положу гозьдзики (гвоздики), — заключила Зося.

Весь этот вечер она была тихой и печальной.

...Я шел рядом с Зосей. Она бережно несла букет, завернутый в белую бумагу. Молчала. Никто не мешал ей готовиться к встрече с душами усопших... Невыразимо тягостное чувство, которое наваливалось на каждого из нас по мере приближения к чудовищному комбинату смерти. Зося вдруг остановилась, повернулась к идущим за нами, показала рукой на арку ворот:

— Люди, читайте.

Над главным входом на территорию бывшего концлагеря крупными буквами выведена фраза: ARBEIT MACHT FREI (труд делает свободным).

Вот так же, как мы сегодня, проходили через эти ворота колонны узников. И тоже читали эту надпись, обещавшую им свободу. Но как только за колонной закрывались ворота, узников выстраивали для «приветствия», и комендант лично объявлял им, что из лагеря, в который они прибыли, имеется только один выход — через трубы крематория.

Сейчас здесь тишина. Много экскурсантов. Все хранят молчание. Если у кого-то появляется желание обменяться мнением с товарищем, то это делается вполголоса или шепотом. Так бывает на кладбище — живые немеют среди молчаливых могил.

Концлагерь Освенцим-Бжезинка поглотил четыре миллиона жизней. Но на его территории нет могильных холмиков. Трупы людей превращались в дым и пепел. Они растворялись в облаках, смешивались с илом на дне прудов.

Память же о них жива. Она неистребима.

Зося уже где-то оставила свой букет гвоздик. Пристроила его к другим букетам. Тут и там, возле памятных знаков и витрин, повествующих о муках людей и трагической их гибели, лежат оставленные заботливыми руками живые цветы.

В Бжезинке узники фашизма помещались в мрачных деревянных бараках. Здесь, в главном лагере, двухэтажные каменные казармы. Выстроились, как эсэсовцы, зловещими шеренгами.

Зося гадает:

— Может, в этой казарме был мой отец? Может, в той. Мама где была?..

Экскурсовод, между тем, рассказывает:

— Большинство поступивших в лагерь сразу уничтожались. А те, кому на время сохранялась жизнь, завидовали мертвым...

Корпус четвертый, пятый зал.

— А это что такое? — слышен тревожный шепот.

Большой участок зала отгорожен металлической решеткой. Там, за решеткой, склад волос. Обыкновенных человеческих. Из бесформенной груды выглядывает, как бы недоумевая, милая русая косичка. Когда-то она принадлежала, видимо, маленькой синеглазой девочке. Из каких краев она? Полька ли? Чешка? Или, может быть, веселая француженка?.. Когда-то у себя дома девочка каждое утро с помощью мамы старательно заплетала свои белокурые волосы в косичку, как делают многие девочки. Ей хотелось жить, быть красивой. В одно солнечное утро ее вместе с толпой других детей и взрослых затолкали в страшное помещение и задушили газом циклон. Перед этим отстригли косу. Тело сожгли, превратив в дым и пепел.

Семь тонн волос на складе. В основном женских и девичьих. Сколько же их — девочек и девушек, их мам и бабушек надо было убить, чтобы собрать столько волос! А ведь эти семь тонн — всего лишь «капля в море». Человеческие волосы отправлялись из Освенцима на заводы гитлеровской Германии. Из этого сырья вырабатывался портняжный волос, ткались коврики. Такие коврики очень нравились женам эсэсовских офицеров.

Корпус пятый. Еще и еще корпуса...

Склад платяных и зубных щеток. Склад чемоданов. Склад мужской обуви. Склад женской обуви. Склад протезов... Склады невероятных кошмаров.

Одиннадцатый корпус. Во дворе этой казармы расстреляно около 20 тысяч узников. Масса людей погибла в подвальных карцерах.

А вот и крематорий. Вход в него — через газовую камеру. В потолке камеры имитированы души, и помещение отдаленно напоминает баню. «Помыться» в ней загоняли сразу по две тысячи человек (площадь 210 квадратных метров). Через «душевые» воронки в потолке сыпали в камеру кристаллики газа циклон. Четверть часа — и две тысячи тел готовы для печей крематория.

Вместе с нами Зося прошла через весь лагерь-музей. Пролила немало слез. То были горючие слезы скорбящей дочери, слезы ненависти к фашистским палачам.

— Миллионы людей замучили и убили фашисты. Шесть миллионов поляков. Этого никогда не забудем и не простим, — напоминал нам голос женщины-экскурсовода.

— Никогда! — согласилась с ней Зося.

Вся земля польская покрыта братскими кладбищами и могилами. Лежат в них останки героев — советских и польских солдат и офицеров, отдавших свои жизни в борьбе с фашизмом. Вокруг могил чистота. Пожухлый лист упадет с дерева — невидимая рука сразу его уберет.

На могилах цветы, цветы, цветы.

Вечером мы делились впечатлениями о том, что видели в Освенциме. Зося подошла, послушала, вставила свое слово:

— То добже, что войско радцецько разгромило фашистов. Бардзо добже.

Подивилась людям, которые ухитряются «забыть» о зверствах гитлеровцев на оккупированных землях. У таких людей, по мнению Зоси, происходит нечто вроде «завроты гловы».

* * *

Много воды утекло с тех пор, когда писались эти путевые заметки. Собирался тогда же их опубликовать. Но помешал разгром «Пражской весны» войсками стран — участниц Варшавского договора.

Давно канул в Лету сам Варшавский договор. Развалился стан союзников. Развалился на части Советский Союз. На развалинах казарменного социализма возродился «дикий капитализм». Бывшие друзья и «друзья» размахивают под носом друг друга волосатыми кулаками...

Но Освенцим напоминает: «Не перестарайтесь, други-недруги...» Освенцим был. Новых освенцимов не должно быть!