Все флаги в гости...

Этэри КЕКЕЛИДЗЕ

На время Международных театральных фестивалей им. Чехова страстным театралам лучше всего на два месяца переселиться в Москву. Иначе всего не увидишь.

Уже шестой

В этом году фестиваль проводится уже шестой раз, а проводится он через год. Чеховский фестиваль сам себе задал такую высокую планку качества, что каждый раз на афишу смотришь ревниво - какие новые имена, новые коллективы, новые страны-участницы приезжают в Москву? В этом году открытием для зрителей станут театр из далекой Бразилии, знаменитый английский театр Complicite совместно с Emerson String Quartet из Америки покажет спектакль одного из самых крупных режиссеров мирового театра Саймона МакБерни «Шум времени», один из самых известных мировых хореографов Мэтью Боурн представит свой спектакль «Песня без слов», получивший премию им. Лоуренса Оливье, парижский «Комеди Франсез» привезет «Лес» Островского в постановке москвича Петра Фоменко... Да что тут говорить - около сорока спектаклей театров со всего мира горожане и гости столицы увидят в течение двух летних месяцев, июня и июля. Поэтому лучше всего было бы на это время в Москву переселиться. Но поскольку такой возможности нет, то пришлось выбирать, какую именно неделю из этого насыщенного событиями периода провести в российской столице.

Мы (группа эстонских режиссеров, актеров и критиков) успели посмотреть японский театр «НО», польский театр из Вроцлава «Вспулчесне», театр «Ле Картель» из Франции, китайский театр «Центр драматического искусства» из Шанхая и сильную московскую программу из нескольких спектаклей. Об остальном, скорее всего, придется только плакать. Хотя всего, конечно, не сможет увидеть даже самый завзятый театрал, у которого куча свободного времени: фестиваль разбит на три программы - «Мировая», «Экспериментальная и молодежная» и «Московская», и при такой плотности представлений пересечения интересных постановок в какие-то дни просто неизбежны.

В зеркале мира

Театр «НО» мне посчастливилось видеть несколько раз, но традиционный японский театр - и «НО», и «Кабуки», и «Бунраку» - настолько разнообразен при всей своей приверженности канонам, что всегда нов и удивителен. В каждом традиционном японском театре сложился свой тип сценического пространства: если в «Кабуки», например, обязательна «дорога цветов», то в «НО» словно три сцены - над главной обязательно возвышается изогнутая крыша, которая простирается и на боковую, и заднюю. На заднике изображена священная сосна, на которую, согласно поверию, спускается Бог, а актеры и музыканты выходят на главную сцену по мостику «хасигакари». На этот раз в Москве были показаны так называемые «кегэны» (программка подсказывает буквальный перевод - «безумные слова»), небольшие комические пьесы, жанрово близкие к фарсу. В традиционном «НО» они показывались в перерывах между пьесами высокого содержания, то есть что-то типа наших интермедий. И тончайшее умение японских актеров владеть предметами (веером, зонтом, тростью), работать с маской, перемещаться в пространстве, носить костюм да и все их существование на сцене всегда заставляет восхищаться.

Кстати, в нынешнем фестивале не только участвует немало театров Востока (японский, китайский, тайваньский, корейский), но сильный восточный акцент чувствуется и в некоторых европейских постановках. Французский театр «Ле Картель» поставил пьесу немецкого романтика Фридриха Гельдерлина «Смерть Эмпедокла», последнюю ее редакцию «Эмпедокл на Этне». Полулегендарный древнегреческий философ, поэт, врач и политический деятель (V век до нашей эры), почитавшийся согражданами чуть ли не богом, по преданию покончил собой, бросившись в кратер Этны. По Гельдерлину, Эмпедокл в самоубийстве видел необходимость вернуться в лоно природы и своей смертью утвердить начало нового рождения. Что, в принципе, наглядно и происходит на последней минуте, когда на дне кратера тело Эмпедокла, расставшегося с жизнью, принимает позу плода в чреве матери. Однако до этого смыслового акцента пролегает длинная туманная дорога, туманная в прямом смысле - дыма в высоченном купольном зале театра «Школа драматического искусства» на Сретенке хватало. Если по легенде Диогена Лаэртского Эмпедокл бросился в кратер Этны, чтобы возвыситься над людьми и приблизиться к богам, то режиссера Филиппа Лантона интересует не романтический бунтарь, а человек, разочаровавшийся в жизни и одержимый жаждой смерти. Играющий Эмпедокла Франсуа Мартуре весь спектакль проводит в замкнутом белом круге посреди черной сцены, усыпанной не то обрывками рукописей, не то пеплом вулкана, и произносит длинные монологи, разбавленные диалогами - уговорить его вернуться к людям приходят его ученик и его учитель. Еще на сцене все время находится японский танцовщик Кацуро Кан, мастерски владеющий традиционным танцем буто. С выбеленным лицом - то ли призрак, то ли сама смерть - он в основном выполняет на сцене роль вспомогательную - то выпроводит надоевшего ученика (но как выпроводит! Это отдельный этюд - медленно заводятся руки, перекрещиваясь в какой-то замок, живое тело как мертвый груз медленно подтягивается на спину, и уносится особым шагом), то сдерживал особо эмоциональные порывы философа. А в конце спектакля Кацуро Кан получил десятиминутное соло, и зрители увидели настоящий танец буто. А если к этому прибавить сдержанные звуки флейты и контрабаса (Митихиро Морисада и Хорэй Дегути), лаконичные белые костюмы Йоджи Ямомото (программка услужливо подсказывает: коллекция весна/лето 2004 года), которые замечательно смотрятся в минималистичной сценографии Ива Колле, то зрелище получилось стильное. Настолько, что дабы этот стиль не разрушать, довольно длинный разговорный спектакль синхронным переводом не сопровождался, а программка предлагала весьма лаконичный синопсис.

Экспериментальная и молодежная

Чеховский фестиваль не только показывает, но и создает театральную продукцию совместно с разными мировыми театрами и режиссерами. «Прекрасное время» Чжао Яомина - это копродукция фестиваля и Шанхайского центра драматического искусства. Удивительное дело! Пьесу китайского драматурга с китайскими актерами в Китае поставил русский режиссер Николай Дручек (ученик Петра Фоменко), художником-постановщиком выступил Эмиль Капелюш, а композитор - Александр Бакши. Судя по восторгам китайских артистов, с которыми довелось поговорить, для них эта работа была так же художественно важна, как и для российской постановочной группы. Китайская пьеса, открытая ключом русского психологического театра, дала очень интересный плод - оказалось, старинная пекинская опера и современный русский театр прекрасно друг друга понимают. «Прекрасное время» посвящено современной проблеме сохранения традиций. Исполнители старинной пекинской оперы Кунчу, как правило, передавали свое мастерство от отца к сыну, опера становилась семейной традицией на века. В современном Китае изменилось и отношение зрителей к этому популярному виду искусства, и современных детей - не каждый член отмеченной оперой семьи согласен потратить свою жизнь на продолжение традиции. Отсюда и конфликт, в котором сплелись и предательство, и самопожертвование, и верность, и коварство... В итоге ИСКУССТВО побеждает все козни, которые ему строила жизнь, - младший сын этой семьи оживляет сцену из классической «Пионовой беседки»: задник превращается в светлую реку, на которой покачиваются силуэты гнутых лодок, а в открывшийся на сцене люк с неба градом падают цветы. И звучит настоящая опера Кунчу. Завораживающе красивое зрелище!

Московская программа

«Вишневый сад» во МХАТе в постановке Шапиро, «Ричард III» в «Сатириконе» в постановке Юрия Бутусова и «Голая пионерка» в «Современнике» в постановке культового, как принято нынче говорить, режиссера Кирилла Серебренникова - согласитесь, очень неплохая афиша для нескольких вечеров. Кое-кому из нашей группы удалось посмотреть и нашумевший «Лес» того же Серебренникова во МХАТе, но я предпочла французов - во МХАТ все-таки попасть проще, чем во Францию.

«Лес» мы смотрели ревниво - для эстонского театра Адольф Шапиро давно стал «своим», и успех эстонских «Отцов и детей» (спектакль был показан в рамках фестиваля «Балтийский дом» в Москве хотелось сравнить с работой режиссера на российской сцене. Мы увидели очень серьезную и очень современную работу. Если вспомнить, что первый шапировский спектакль в Эстонии был именно «Вишневый сад» в Молодежном театре с поразительной Линдой Руммо, то понимаешь: между этими двумя воплощениями чеховской пьесы для режиссера пролегла целая жизнь, и все изменилось. Во МХАТе Раневскую играет киноактриса и драматург Рената Литвинова, это ее первая театральная работа. И работа удачная. Именно она «держит» спектакль, из которого ушло все, что привязано к определенной эпохе и определенному времени. Он вне времени и вне человеческих взаимоотношений в смысле кто как к кому относится - это мы и так знаем, видели в десятках воплощений этой пьесы. Шапировский «Вишневый сад» как воспоминание и прощание - с ХХ веком, с его порывами и надеждами, с его предчувствиями и реальными трагедиями, с его болью, ушедшей в историю, но не перестающей болеть (недаром Прохожий похож на революционного матроса), с его иллюзиями, пороками и жертвенностью... Спектакль, поставленный к 100-летию МХАТа, - это и прощание с той традицией исполнения чеховских пьес, которая началась как открытие и закончилась как рутина: аж две знаменитые мхатовские «чайки» на открывающемся внутрь сцены занавесе, разделенном на полосы, пропускающем свет - оттуда, из прошлого, или уже из будущего? Этот спектакль - прощание с традицией и возвращение к Антону Павловичу Чехову, пьесы которого зафиксировали не просто время, но его быстротечность... Раневская-Литвинова чувствует проходящее время, чувствует кожей, как красивый и экзотический, но зверь чувствует приближение еще невидимого врага. В этом спектакле царят почти пустое пространство (Давид Боровский) и чудесный свет (Глеб Фильштинский).

В своей книге «Как закрывался занавес» Адольф Шапиро писал, что Чехов помогал ему продираться сквозь эпоху к себе, стал мостом между вчера и завтра. «Свой последний «Вишневый сад» я хотел бы поставить о том, что при всей горечи утрат надо радоваться тому, что было» - это написано в 1999 году. Но кто сказал, что эта постановка - последний шапировский «Вишневый сад»? Ему есть что терять, а значит, он чувствует каждый новый поворот жизни.

О потрясающей работе Константина Райкина в шекспировском «Ричарде III» таллиннцы, будем надеяться, смогут составить свое представление, поскольку идут переговоры о гастролях «Сатирикона».

А вот несколько слов о «Голой пионерке» сказать, мне кажется, необходимо. Пьеса Ксении Драгунской, переложившей для сцены роман Михаила Кононова, приобрела подзаголовок «Музыкально-батальная мистерия с бодрой войной и чистой любовью, с цирковыми аттракционами и настоящей Любоффьорловой, а также зафиксированным явлением Пресвятой Богородицы и стратегическими ночными полетами АБСОЛЮТНО ГОЛОЙ ПИОНЕРКИ». Вас как будто зазывают на некое шоу, заранее предлагая и относиться так, как относится к многочисленным шоу большинство зрителей - идиотски-восторженно, но не всерьез. На самом деле эта доведенная до гротескного преувеличения история пионерки Маши Мухиной не что иное, как житие современной святой, принесшей себя в жертву во имя ИДЕИ. Только ее не пытают, не сдирают кожу, не варят в кипятке как «старорежимных» святых, а калечат душу и превращают в офицерскую «давалку», мотивируя тем, что долг женщины на войне - дать мужчинам последнюю радость жизни перед возможной гибелью. Чулпан Хаматова, играющая роль Маши Мухиной, за эту роль сама заслуживает звания святой - она проживает ее с такой пронзительной наивностью, которая на современной сцене встречается нечасто.

Роберт Уилсон в Москве

Отдельной строкой в московской программе стоит премьера в Большом театре - легендарный режиссер Роберт Уилсон поставил оперу Джакомо Пуччини «Мадам Баттерфляй». И это сразу стало событием. Он оформил сцену как японскую гравюру, даже заключил ее в рамку. Сцена практически пуста, она разбита на несколько уровней, объединенных садовой дорожкой из настоящего гравия (или это сад камней?). Практически нет ни одного предмета, кроме низенького стола - все предметы воображаемые, и актеры работают с ними как с настоящими. Задник меняет свет от чистого и яркого до сумеречного, но в костюмах используются только три цвета - белый, черный и серый. Актеры филигранно двигаются, превосходно держат рисунок, им удобно петь, и весь спектакль как одна великолепная живая картина - изящная, полная достоинства и чувств. Роберт Уилсон действительно маг и волшебник театра, и «Мадам Баттерфляй» безо всякого скандала суждено стать событием сезона.

Замечу только одно - первый раз в жизни читая слова оперного текста на экране, была просто потрясена их бытовым содержанием. Представляете, оказывается Пинкертон поет в одной из арий не о любви, а... о комарах. В голову бы никогда не пришло. Вот что значит волшебная сила искусства!