Не оказаться бы на европейских задворках…

Фото Александра ГУЖОВА

Лето скоротечно. И не успеем мы оглянуться, как подойдет сентябрь, а с ним снова подступят проблемы школы, русской школы — как средней, так и высшей. Впрочем, для тех, кто окончил среднюю школу в этом году, для родителей и выпускников это и сегодня — большая и серьезная забота.

О проблемах образования, о том, как будут решаться в нашей стране проблемы русской школы — средней и высшей, размышляет сегодня профессор БАРАБАНЕР, ректор Силламяэского Института экономики и управления. С ним беседует наш корреспондент Нелли КУЗНЕЦОВА.

— Мы не раз уже говорили — и со временем это становится все более ясным, — что проблема образования — одна из острейших для русскоязычного населения республики. Здесь очень много вопросов. И надо говорить об этом больше и чаще. Иначе все решат за нас, за нашей спиной. Не так ли?

— Я бы даже сказал больше… Проблема образования важна не только для русскоязычного населения. От решения этой проблемы зависит вообще внутренняя ситуация в Эстонии, ее, если хотите, конкурентоспособность на внешнем рынке, словом, общее ее развитие. Станет ли Эстония одной из развитых стран или останется некой окраиной, придатком, европейскими задворками?

В проблеме образования есть несколько аспектов, которые не могут нас не волновать.

— Какие же это аспекты, на ваш взгляд?

— Какой, скажем, должна быть структура образования? Какие должны быть учебные заведения? Какова последовательность обучения в них? Какие специальности сегодня особенно котируются на рынке труда? В каких областях мы отстаем?

Или, скажем, подготовка педагогических кадров для средней школы, профессорско-преподавательского состава для высших учебных заведений. Здесь ведь тоже много неясностей, нерешенных вопросов.

И, конечно, чрезвычайно важный вопрос — сегодняшний день и будущее именно русской школы, и средней, и высшей.

— Но ведь есть еще и такая область, как профессионально-техническое образование. Оно пока у нас, что называется, в загоне. А ведь высококвалифицированные представители рабочих профессий чрезвычайно нужны. Недаром говорят, что у нас не просто безработица, а именно структурная безработица. Высококвалифицированные представители производственных профессий требуются, как известно, и в странах Европы…

— Да. В этом отношении у нас сложилась, я бы сказал, совершенно ненормальная ситуация. В последние годы, да, собственно, уже более 10 лет, реальная база экономики у нас попросту уничтожалась. Сегодня экономика производства начинает восстанавливаться. Однако мы слишком много потеряли.

У нас были прекрасные специалисты — инженеры, рабочие…

— Эстония славилась этим…

— Вот именно. Но за эти годы они либо постарели, либо утратили квалификацию, отстали, как говорится, от прогресса. А у молодежи нет или почти нет стимула получать именно эти профессии — инженерные, технические, экономические.

По существу, структура образовательной системы в Эстонии сегодня большей частью ориентирована на подготовку специалистов гуманитарной сферы. Это неплохо, конечно. Но ведь специалистов такого рода и так много. Юристов, например… А реальная экономика фактически обезлюдела...

Я проанализировал структуру образования в Финляндии, Швеции, Норвегии, Дании, то есть в странах, близких к Эстонии по местоположению, менталитету, направленности экономики, образу жизни и т.д. Так вот там 40% выпускников основной школы, после окончания 9 классов идут в профессионально-технические училища. Там они получают и среднее образование.

— У нас такая система тоже была…

— Конечно. А потом произошел некий крен… Все, что я говорю, я говорю с точки зрения практика. Я много работаю с молодежью, часто встречаюсь с юношами и девушками в школах, не говоря уже об институте. И вижу, что далеко не все готовы к обучению в вузах. Да многим это и не нужно. Было бы гораздо полезнее и для общества, и для них самих, если бы они решили приобретать рабочие профессии.

У нас сейчас так много высших учебных заведений, что количество мест в них превышает число оканчивающих среднюю школу.

— А конкурс тем не менее существует… Многие, например, хотят стать журналистами. Чуть ли не 16 человек на место. О чем это говорит?

— А вы знаете, сколько там мест, в том самом отделении, о котором вы говорите? Всего четыре… И я совсем не уверен, что их должно быть больше. Сколько, в самом деле, нужно, скажем, русских журналистов в Эстонии, если учесть количество газет, выходящих в Эстонии на русском языке? Но дело в другом... Система ПТУ, по существу, оказалась неподготовленной к восполнению современных, нужных сегодня специалистов. И я убежден, что именно профессионально-технические училища должны, в первую очередь, получить бюджетное финансирование. И тогда многие ребята из недостаточно обеспеченных семей, а в общем-то именно те ребята, которые имеют вкус к физическому труду, к рабочим профессиям — станочников, например, наладчиков станков и т.д., — пойдут туда на государственное обеспечение. После основной школы… Так ведь и было когда-то.

— Но имидж ПТУ все-таки сильно подпорчен...

— Да, и его надо восстанавливать. Повысить качество преподавательского состава, помочь ребятам с трудоустройством, словом, принять серьезные меры. Я знаю, что в Германии, например, образование такого рода считается очень престижным. Из профессионально-технических училищ выходят специалисты, зарабатывающие хорошо и пользующиеся уважением в обществе. У нас же этот источник пополнения трудовых ресурсов до сих пор слабо или вообще не поддерживался государством. Кажется, сейчас это начинают осознавать.

Что же касается выпускников гимназий, то во всем мире распределение примерно такое: 20-25% из них получают академическое, университетское образование, 35-40% — прикладное. Я говорю о тех 60%, которые остаются в средней школе после того, как примерно 40% направляются в ПТУ. У нас же и здесь есть некоторый перекос. Более 70% ориентированы на получение академического, университетского образования. Это не слишком хорошо для общества. Надо больше готовить специалистов-прикладников — инженеров, механиков, судоводителей и т.д. Сегодня их явно не хватает. Но вот парадокс. Мы как бы согласились с ситуацией, возникшей в начале 90-х, когда погибли, были расформированы многие предприятия…

— …и когда инженеры оказались безработными.

— Но так ведь не может и не будет продолжаться вечно. Мы поздно реагируем, вот в чем дело. Говорят, что Эстония развивается успешно. Это в целом так, конечно. Но до сих пор все строилось на финансовых, банковских структурах. А реальное производство еще только начинает возрождаться. Но линейного персонала для него фактически нет. И я думаю, я убежден, что это одна из тем, которые должны стать ведущими в формировании концепции развития образования, развития всей страны, ее экономики.

Не хотел бы кого-то пугать, но я все же убежден, что теперь, когда Эстония вошла в Евросоюз, основными рабочими языками при подготовке специалистов в высшей школе должны быть английский и русский языки. Это не значит, разумеется, что эстонский язык не нужен. Его, конечно, необходимо знать как государственный язык страны, в которой мы живем.

— Но без английского и русского сегодня не обойтись. Вы это хотите сказать?

— Конечно. Именно эти языки станут рабочими языками экономики взаимодействия Востока и Запада. Это совершенно очевидно. Не случайно сегодня крупнейшие европейские фирмы ищут специалистов, знающих именно эти языки: английский и русский, немецкий и русский и т.д. Потому что огромная доля товарооборота ЕС связана именно с Россией. И не понимать этого нельзя. У Эстонии сегодня есть это огромное преимущество перед другими — знание русского языка. Об этом, кстати, говорят многие. Профессор Тендлер, например, из Швеции, давая интервью средствам массовой информации, особо подчеркнул, что это преимущество есть и жаль будет, если Эстония его потеряет.

Специалисты, не знающие этих языков, подготовленные лишь на эстонском языке, годятся, по существу, лишь для внутреннего употребления.

— А это очень ограниченный фронт работ…

— Конечно. Мы ведь хотим играть роль моста между странами Евросоюза и Россией, между Западом и Востоком.

— Но пресловутый 2007 год, перевод русского образования на эстонский язык висит тем не менее над русской школой как дамоклов меч.

— Да. Но что за этим стоит? Тут может быть два подхода. Реформа как инструмент ассимиляции — это один подход. Если в этом заключается глубинный смысл реформы 2007 года, то нас, безусловно, ожидает социальный шок, социальный кризис.

А если речь идет о том, что русская школа должна воспитать, образовать человека, свободно при этом владеющего эстонским языком, то это другой подход. И здесь мы — союзники. Надо только найти пути оптимального решения этой проблемы.

Словом, нужно очень четко, очень ясно представлять себе, что именно стоит за школьной реформой 2007 года, за каждым из этих двух подходов.

— Похоже, что оба этих подхода имеют сторонников. И есть немало таких национально озабоченных, которые под реформой 2007 года подразумевают просто ликвидацию русской школы.

— Ну, на мой взгляд, это нереальная задача. И это, между прочим, не будет полезно для Эстонии. Совсем наоборот… Это приведет лишь к тому, что возникнет масса плохо подготовленных, слабо образованных и к тому же озлобленных людей.

Если же мы пойдем по второму пути — подготовки молодежи в русских школах с хорошим знанием эстонского языка, достаточным для жизнедеятельности в Эстонии, — то многие здравомыслящие русские политики, общественные деятели, вообще русскоязычные люди будут поддерживать эту идею, такой подход.

— Но мы ведь не знаем до сих пор, что, собственно, означают те 60%, которые должны преподаваться на эстонском языке. 60% школьных часов? 60% предметов? Никто ведь этого, по существу, еще не определил.

— Точно так же, кстати, как неясна и формула, бывшая в ходу до недавнего времени: каждая школа сама определяет для себя эти 60%. И чего мы этим добьемся? Из одной школы нельзя будет даже перейти в другую.

Определять эти 60% — задача наша общая. И Министерства образования и науки, и педагогической общественности…

И еще один момент, очень важный, на мой взгляд. Если обучение будет переведено на эстонский язык, то, очевидно, в русскую школу придут преподаватели-эстонцы? Но я убежден, и не только я, разумеется, что в русской школе нечего делать тем учителям, которые владеют только эстонским языком. Стандартная же подготовка преподавателя физики, скажем, в эстонском учебном заведении не обеспечивает решения задачи, которая стоит перед школой. Подготовка таких преподавателей требует совершенно иного подхода. Но сегодня об этом никто не задумывается.

— Помнится, давая интервью нашей газете, вы как-то сказали, что русскую школу не закроет никто, кроме нас самих. Парадоксально звучит, но что вы имеете в виду?

— Некоторые родители, и их не так уж мало, боятся, что их дети, окончив школу с русским языком обучения, не найдут себе места в жизни. Это как жупел, как некая фобия... Так, кстати, поступают в большинстве случаев те родители, которые не знают эстонского языка, не понимают, что происходит в действительности. Наше исследование «Русские дети в эстонской школе» показало, как много здесь подводных камней, какой психологической ломке подвергаются дети, отданные сразу в эстонскую школу. Далеко не все это выдерживают.

Еще раз скажу: в русской школе должно быть хорошо поставлено обучение эстонскому языку, должен быть в структуре предметов определенный массив эстики. Но русская школа со всем тем, что в ней было и есть, должна оставаться, должна продолжать существовать и в будущем. Должен сказать, что нынешний министр образования и науки, с которым мне довелось недавно беседовать по вопросам образования, видит многие вопросы непредвзято, незашоренно. Мне показалось важным, что министр считает нужным привлекать к решению этих вопросов не только узкий круг чиновников, но и общественность, специалистов, в том числе русскоязычных. Это обнадеживает…

Кстати, мы говорили с министром и о создании учебников для русских школ, где тоже нужны особый подход, русскоязычные специалисты. Но это — отдельный вопрос…