Будет власть – все остальное приложится

Марк ОСТАНИН

Фото Александра ГУЖОВА

Современная политическая система России складывается особым, присущим только ей способом. Бурные социальные преобразования совершенно не затронули основ российского общества и российской государственности, считает руководитель отдела исследования элит Института социологии Российской академии наук Ольга КРЫШТАНОВСКАЯ.

— Как говорится — умом Россию не понять, хотя пытаться делать это нужно. Вы занимаетесь анализом российского общества и в особенности теми, кто принимает решения, определяющие судьбы всей России, т.е. элитой. Как можно охарактеризовать сегодняшнее российское общество?

— Все, что говорилось насчет классовой структуры советского общества в социалистические времена, – неправда. Это была идеология. Реальность была совершенно иной.

Марксистская концепция гласит, что главное в обществе — это экономика и общество стратифицировано — т.е. социально разделено — по экономическим принципам. Маркс говорил, что есть соответственно два класса: те, которые владеют средствами производства, и те, которые не владеют. Т.е. класс имущих и класс неимущих. Еще при жизни Маркса считалось, что этого недостаточно для описания общества, что вряд ли экономика является главной.

В моей концепции я просто разделяю общества на два типа: экономические и политические. Есть общества, в которых экономическая стратификация превалирует... А есть другие общества.

Россия как раз и относится к другому типу обществ, в которых владение какой-то собственностью никогда не было принципиальной, решающей характеристикой. У нас – в России — все определяла близость к власти. Это было главным критерием: вот у тебя есть власть – у тебя есть собственность. Даже еще в древней Руси князья не просто управляли территорией, но еще и обладали всем, что есть на данной территориии.

— Вы хотите сказать, что солдатский принцип быть поближе к кухне и подальше от начальства не соответствует национальным политическим традициям? В российских обычаях важно не иметь толстый кошелек, важно иметь большой кулак?

— Да, кулак у нас важнее, чем кошелек.

— Будет кулак, будет и кошелек, а вот будет кошелек – будет ли кулак? Это вопрос открытый...

— Правитель в России, как бы он ни назывался, и давал собственность, и забирал собственность. Власть, если говорить циничным языком, кумулятивный ресурс. Все другие ресурсы как бы объединены в нем. Есть власть – будет все остальное.

Из-за того, что у нас общество прежде всего стратифицировано политически, у нас всегда было два класса: класс власть имущих и класс подчиненный, или народ, или масса...

— Иногда попросту говорят — начальство и народ...

— Совершенно верно.

— Ни в одном другом языке такой дихотомии «начальство и народ» нет.

— Слово «начальство» очень наше – русское – слово. Причем для власти, которая создала идеологическую модель, что существует рабочий класс, крестьянство и прослойка – интеллигенция, — задача состояла в не в том, чтобы выяснить реальное положение дел, а его, наоборот, скрыть. Наличие номенклатуры в советское время было государственной тайной.

Все остальные байки сочинялись для народа, который стратифицировался по отраслевому признаку. Кто сельским хозяйством занимается, тех записывали в крестьяне, тех, кто на заводе у станка стоял, – в рабочие... Уже в то время было ясно, что многие социальные группы непонятно куда деть. Я уж не говорю о профессиональных начальниках! А какое место в обществе занимали военные? Где священнослужители? Это все замалчивалось, чтобы истинное положение дел – есть лишь начальство и народ – было непонятно.

— Одним из условий существования недемократического, тоталитарного, советского режима было замалчивание его социальной структуры. Опасно было совать свой нос куда не следует. А сегодня, когда мы обсуждаем ситуацию в современной России, ее нынешняя социальная структура перестает быть тайной? Вам не мешают интересоваться корнями современной элиты?

— Если честно, то не мешают. Хотя свободы слова становится все меньше, но говорить, что ее вовсе нет, было бы нечестно.

— Номенклатура и нынешняя элита – это одного поля ягоды?

— Я считаю, что политический класс в России — это миллионы людей, а элита — это верхушка этого политического класса. Политический класс почти не изменился с советских времен. Произошло просто поколенческое обновление. Может быть, быстрее, чем оно бы прошло в эволюционных условиях. Те, кто был третьим, стали вторыми. Это те же самые люди. До сих пор 38% в нынешнем политическом классе составляют люди, которые имели позиции в прежней советской номенклатуре. Естественно, что идет убыль за счет стариков и политический класс обновляется.

Период бурного социального слома был в 1990-1991 гг. Тогда были нарушены принципы преемственности в том, что касается федеральной элиты. Элита изменилась, а политический класс остался прежним. Вот в этом и состоит парадокс.

В центре и в регионах процессы шли с разной скоростью. В российских регионах это все те же самые ребята, которые тогда – на заре перестройки — были молодыми, а сейчас стали матерыми. Физически же все это те же самые люди. А вот в Москве возникли новые каналы, рекрутационные, новые политические лифты для желающих сделать карьеру. При Ельцине были открыты двери, в которые стали ломиться «разночинцы»...

Довлела революционная романтика, и кадровые вопросы решались совершенно фантастическим способом: за столом, где-нибудь на подмосковной даче. Уговорили, например, Гайдара. Я знаю, как происходило формирование первого правительства Гайдара. Вот сидит Ельцин, Гайдар со своими ребятами: а помнишь, с нами учился такой-то! Давай его на финансы поставим. И вот примерно так решался вопрос...

Как всегда бывает в период революции, пришел новый человек, и у него нет достаточного количества подготовленных людей, чтобы их расставить по плановым позициям. Возникает стихийный процесс ураганного характера, и в эту воронку начинает затягивать самых разнообразных людей. Я их называю разночинцами...

— Изначально новые русские капиталисты пытались влиять на власть и демонстрировать, кто в доме хозяин. Может быть, они в России — подлинное начальство?

— Это не начальство. Это – средний класс. В истории России было несколько периодов создания капитализма, т. е. экономического общества. Наше государство моноцентрично, и не важно, кто наверху – царь, генеральный секретарь или президент. Он не только властвует, но и владеет всей собственностью в нашей системе: он дает и отбирает собственность.

Но когда возникает капитализм, то одновременно возникает собственник, независимый от начальника. Как только он возник, он сразу начинает создавать другого типа общество – экономически стратифицированное, состоящее из марксистского типа классов: владельцев и невладельцев. Но это борьба не просто классов, а разных социальных систем.

Для России это другой цвилизационный путь. Если ей когда-нибудь удастся перейти на экономическую стратификацию... Россия за свою историю много раз пыталась это сделать, и ни разу это ей не удалось. Как правило, все кончалось большой кровью, потому что у собственников отбирали все назад. Властвующий класс понимал, что как только возникает юридически защищенная частная собственность, то это угроза власти. Они чувствовали в частной собственности конкурента.

Понятие средний класс — из области экономической стратификации. Из области марксистского общества, где есть вот собственники, вот несобственники. А в политической стратификации этого понятия нет. Там или ты начальник, или ты бесправный...

— Дурак?

— Да, дурак.

— А какая же сегодня социальная структура российского общества?

— Старое советское политическое общество стало разлагаться. Из него – из класса начальников – произошла конвертация собственности во власть, и образовался класс собственников. Внизу социальной пирамиды остался народ, а наверху — как у верблюда два горба – начальники и собственники. Они стали конкурировать между собой и откровенно враждовать. Собственники хотели убрать всех дураков начальников, потому что они сами знали, как надо строить общество, чтобы защитить их собственность. Уже не хотели платить дань власти и прочее. Вот началась эта великая война в России. Она на первый взгляд не видна, но это настоящая война. И в этой войне опять победил политический класс.