Генеральная уборка

Николай ХРУСТАЛЕВ

2 х фото Николая ШАРУБИНА

В минувшую пятницу Русская галерея при посольстве РФ в Эстонии показала премьеру новой экспозиции, представив совместную выставку московских художников Нины Котел и Владимира Сальникова. Тогда же мы решили расспросить гостей поподробнее, что сегодня с удовольствием и делаем.

— Володя, начнем с того, что для первого знакомства с нами вы выбрали серию своих акварелей с ушными раковинами на них, причем все уши женские, и все обязательно левые. Но главное, их у вас написано уже много, и вы утверждаете, что это только часть большого проекта.

Владимир Сальников: — Не просто проекта, но проекта портретного. Все началось давно, еще в 80-е, тогда я начал писать портреты женщин. Потом оказалось, что портретировать современную женщину практически невозможно, лица у нее как бы нет. Как орган контактный, лицо было свойственно человеку в XVIII веке, в XIX, а в XX оно плавно перетекло в тело. Но тут вместе с капитализацией в Россию пришла еще и порнография, так что мне осталось писать только ухо.

— Нина, как вы относитесь к в общем необычному направлению в творчестве вашего мужа и коллеги?

Нина Котел: — Замечательно. Этот проект, ускоряясь или замедляясь, длится уже 9 лет, с 96-го, каждый год обязательно добавляются новые уши, новые акварели, новые модели, от которых требуется только прийти и терпеливо позировать за беседой в течение полутора часов.

— А кто они, эти модели?

Н.К: — Искусствоведы, художницы, переводчицы, философы, наши соотечественницы, иностранки...

— Ваше ухо в коллекции тоже присутствует?

Н.К.: — Еще бы... Оно одно из уже написанных 217. В Таллинн Володя привез 100. Так бывало уже не раз, когда на какую-то выставку привозится именно 100 акварелей проекта. Все 200 с лишком не выставлялись еще ни разу.

— Володя, коль скоро Нина представила ваш проект, то вам в свою очередь предстоит, если не возражаете, рассказать о ее работах.

В.С.: — На мой взгляд, Нина очень глубокий художник, и тему ее творчества я определил бы, как выражение наших страхов перед предметным миром, перед вещами, что и реализуется достаточно артистично средствами рисования, живописи.

— Можно понять, к чему настороженно относится Нина. Что вызывает опаску у вас?

В.С.: — Масса вещей. Самолеты, несвежие продукты, дикие звери, хоть их просто так не встретить. Социальные конфликты...

— По правде говоря, увиденное на вашей выставке трудно отнести к искусству в его классическом выражении, но, кажется, вас это не сильно беспокоит?

Н.К.: — На самом деле мы представляем современное искусство, но ничего не стоит разделять, процесс-то один, а современное и старое — одно и то же, просто каждый художник хочет сказать о своем, так что в конечном счете всегда идет диалог, только средства выражения отличаются. Хотя мне и не нравится, когда кто-то пытается примазаться к современным формам, ничего при этом не стараясь сказать.

— В юности вы начинали с концептуального или все же писали обыкновенные пейзажи, натюрморты, портреты? Дома ведь, простите, ухо, наверное, на стенку не повесишь?

В.С.: — Почему не повесишь? Вот на этой выставке мы два повесили отдельно, и они, по-моему, смотрятся.

— Но с чего все же когда-то начиналось?

В.С: — Современным искусством я был соблазнен очень рано, лет в 11, журналом «Америка», так что с тех пор вся моя сознательная жизнь проходила под его знаком. Но, естественно, образование получал академическое, в школе, художественном институте. Одним из моих учителей и позже начальником был великий художник и блистательный академист Дмитрий Жилинский, от которого я много получил именно в смысле академическом. Так что, представляя современное искусство, мои работы выполнены тем не менее в академической манере.

— А как, Нина, были соблазнены вы?

Н.К.: — Стоит иметь в виду, что наша с Володей ранняя юность пришлась на время оттепели, оно казалось необыкновенным, что-то открылось, мы что-то увидели, радуясь, что присутствуем в этом времени.

В.С.: — И потом 60-е, в СССР во всяком случае, были временем научно-технической революции, пришел космос, новейшие технологии, социальная модернизация. Появился большой интеллигентский класс, который в стране заменял класс средний, и его вкусы формировали дорогу для современной литературы, музыки, кино, художественного искусства. Сейчас при устойчивом взгляде на СССР как на кондовое государство в это трудно поверить, но на самом деле его культуру назвать кондовой трудно, тем более что в ней сочеталось сразу несколько направлений.

— Нина, если о времени нынешнем, то огромные резиновые перчатки, написанные прямо на стене, и метла в них, чтобы вымести масскультный мусор, это протест или только констатация ситуации?

Н.К.: — Ни то, ни другое. Обычная уборка. Надо привести в порядок детскую площадку, чтобы дети воспитывались на хороших образцах, а не на всех этих роботах, страшилках и киндер-сюрпризах. Подобного добра много, дети требуют от родителей покупать их еще и еще, и все это с самого раннего возраста.

— Вы уверены, что прибраться еще не поздно?

В.С.: — Требуется культурная революция, чтобы расчистить эти авгиевы конюшни позднебуржуазной капиталистической культуры. У Павла Флоренского есть замечательное выражение: «Художник — это чистое око человечества». То, что Нина делает, по-моему, как раз в эту сторону, она хочет прибраться во всем этом визуальном и предметном хаосе. Для художника смысл не в том, чтобы разбогатеть или преуспеть, а в том, чтобы изменить социальную и культурную ситуацию. Потому в современном мире художник и чувствует себя не романтиком, а партизаном.

— Нина, можно понять, что к современным игрушкам у вас особый счет. А у вас какая в детстве была любимая?

Н.К.: — Я не играла в детстве в игрушки. И родители мне их не покупали, и самой неинтересно было. Однажды попросила купить мне куклу, и мама привезла мне ее из Одессы, кажется. Мне уже лет 6 было. Я с нею поиграла немного, а потом она куда-то и задевалась. Я и не заметила этого, рисовала себе и рисовала.

В.С.: — А у меня игрушки какие-то имелись, хотя в то время они не были самым основным из того, что выпускала советская промышленность. Еще мама читала мне исторические романы, туда, где мы жили, детские книжки просто не доходили. Мой отец был офицером, служил в Маньчжурии, а детские книжки интенданты из АХО не закупали.

— Два художника, между прочим, на одну семью — не многовато?

В.С.: — Идеально. Легко живется, легко понимается. Мне было бы трудно жить с женщиной не художником.

— А если суп вовремя не сварен?

В.С.: — Вообще-то люди собираются не затем, чтобы вместе суп варить и есть. Партнерство и сотрудничество не это предполагает.

Н.К.: — На самом деле Володя прекрасно готовит. А по поводу двух художников на одну семью, то мы вместе уже 25 лет, и нам всегда вместе хорошо, друг другу никогда не мешали, а только помогали.