"Молодежь Эстонии" | 04.03.05 | Обратно Раковая проблема
Фото Александра ГУЖОВА |
В чем беды нашего здравоохранения? Почему люди все больше чувствуют себя беззащитными перед наступлением болезней, особенно таких страшных, как, скажем, рак или туберкулез, не говоря уже о СПИДе? Об этом наш корреспондент Нелли КУЗНЕЦОВА беседует с врачом-онкологом Владимиром АФАНАСЬЕВЫМ. — Помню сказанные как-то вами слова о духовном состоянии общества. Эта, казалось бы, невесомая категория, нечто, к чему невозможно прикоснуться руками, тем не менее имеет огромное значение, напрямую влияет на здоровье очень многих людей. Правильно ли я изложила вашу мысль? И каким вы, врач, видите сейчас состояние общества? — Я бы начал с примера… Многие ли знают, что после Второй мировой войны, примерно к середине 50-х годов, смертность в Советском Союзе упала более чем в 2 раза. Продолжительность жизни у мужчин увеличилась на 8 лет, у женщин — на 10. А ведь жить было трудно, голодно. Страна фактически лежала в развалинах. И все-таки… Был всеобщий подъем, было время надежд, время огромного социального оптимизма. «Поющая революция» в Эстонии тоже вызвала много надежд, много ожиданий. А сейчас, как мне кажется, этот оптимизм, увы, в немалой степени потускнел. И главное, может быть, в том, что многие разочарованы, не чувствуют, что они защищены, нужны своей стране, не верят, в том числе, и в возможности получения нормальной, своевременной медицинской помощи, что очень важно для самочувствия людей. — Ну, для таких тревог есть основания. Не так ли? — Согласен. Ситуация, конечно, подталкивает к неврозам. Тем более, что люди видят: ничего, в сущности, не делается, чтобы как-то исправить положение в здравоохранении. — Скажите, а рак растет? Больных становится больше? — Да, рак растет. Это несомненно. Мы видим это на практике, ощущаем в реальной жизни. Но как парадоксально это, быть может, ни выглядит, точных данных, характеризующих ситуацию за последние 4,5-5 лет, я дать не могу. — Это действительно звучит странно… А почему? — Вот это действительно серьезная проблема, которая возникла в медицине, в том числе и в той медицине, которая имеет отношение к раку, в последние 3 года. А дело в том, что в соответствии с новым Законом о защите личных данных государство не вправе разглашать какие-либо сведения, касающиеся частной жизни жителей страны. И раковый регистр поэтому не получает данные о смертности, ее причинах. — Вы хотите сказать, что никто теперь не знает, какова ситуация с раком в Эстонии? Никто ее не контролирует? Никто не делает никаких выводов? В это даже трудно поверить… — И тем не менее это так… Мы в самом деле не можем сейчас сказать, какова заболеваемость раком в Эстонии, какова смертность от него. Или сколько людей вылечилось. Потребовалось два года упорной, настойчивой работы онкологов, чтобы чиновники Министерства социальных дел поняли: так дальше продолжаться не может. — А что говорили последние данные? Они разве не вызывали тревоги? — Судите сами… В 2000 году на учет по поводу злокачественных опухолей в Эстонии были поставлены 2873 мужчины и 3081 женщина. — Как много… А почему женщин больше? Они более подвержены этой страшной болезни? — Да нет… Женщины в целом живут дольше, чем мужчины. А с возрастом возникает опасность заболевания раком кожи. И получается, что у женщин, таким образом, больше шансов получить именно этот вид опухоли. — А они болеют больше не потому, что зачастую принимают на себя все беды семьи, заботы о ней, на них, в первую очередь, сказываются все язвы общества? — Рак, в общем-то, не социальная болезнь. Но постоянный стресс, депрессия, постоянная угнетенность способствуют, конечно, падению иммунитета и создают предпосылки для возникновения злокачественных опухолей. Должен сказать, что рак становится моложе, мы видим эту болезнь в более молодых возрастных группах, чем это было 15-20 лет назад. Может быть, это связано именно со стрессами и прочими угнетающими иммунную систему внешними воздействиями. — Какие же формы рака чаще всего наблюдаются в Эстонии? Это можно проследить? — Конечно. В Эстонии на первом месте у мужчин всегда был рак легкого. На втором — рак предстательной железы. На третьем месте — рак желудка. Должен сказать, что этот вид рака в последнее время имеет тенденцию к уменьшению. А виден, четко виден рост заболеваемости раком толстой и прямой кишки. И предстательной железы — тоже… — А у женщин? — У женщин на первом месте — рак молочной железы. Так было раньше. Так и теперь, тенденции к уменьшению не наблюдается. На втором месте — рак кожи, опять-таки за счет большей продолжительности жизни женщин. На третьем — рак желудка, тут некоторое уменьшение есть. А растет, как и у мужчин, заболеваемость раком толстой и прямой кишки. — Страшно слушать… Словно над всеми нами нависает дамоклов меч. — Ну, не так страшно. Должен сказать, что злокачественные опухоли хорошо лечатся и бесследно исчезают, если они «пойманы», обнаружены на ранних стадиях. Вот тут и кроется самый главный, самый существенный на сегодня вопрос онкологии. Вопрос ранней диагностики… Обнаружили опухоль своевременно — и человек спасен. — Раньше, как все мы помним, были профилактические осмотры, диспансеризации. Словом, была возможность обнаружить опухоль на ранней стадии, «поймать» ее в самом начале, пока она не разрослась. Теперь же ничего этого нет… И вряд ли человек, занятый работой, домашними делами и т.д., пойдет специально проверяться, пока его, как говорится, не приперло, рак, если он есть, еще не обнаруживает себя, только притаился где-то в организме. А потом уже, оказывается, поздно. И играет траурный марш… — Да, раньше была система, которая худо-бедно, но давала возможность попытаться выявить опухоль на ранней стадии. Была и так называемая система обратной связи. Ведь каждый такой запущенный случай, когда помочь уже нельзя или очень трудно, обязательно разбирался на комиссии в присутствии врача общей лечебной сети, то есть участкового врача, который, возможно, и допустил ошибку, не заподозрив опухоли, не послав больного на исследование. Теперь ничего этого нет. И отчетности тоже нет. — И никто не рассматривает подобные случаи, никто не отвечает за то, что опухоль прозевали, что человека обрекли, возможно, на смерть? — А кто, собственно, должен отвечать? Семейный врач — это совершенно самостоятельная предпринимательская структура. Он не несет ответственности за допущенные ошибки. И должен сказать, что у большинства из них мы не видим онкологической настороженности. — «Онкологическая настороженность…» Хорошо сказано. То есть постоянное внимание, стремление не пропустить, принять меры, даже если есть пока только подозрение. Так? — Именно так. И хотя, как я уже сказал, мы не имеем сейчас возможности в силу принятого закона или толкования его оценить цифры смертности, все же мы видим, что запущенных случаев стало больше, число тяжелых больных возросло. И это именно потому, что развалилась система. Она уничтожена. Нет связей по вертикали — от участкового врача к онкологическому центру, к тому центру, где есть специалисты, умеющие делать именно эту работу — уничтожать рак, бороться с ним. Сейчас каждый врач имеет право лечить именно то, что он считает нужным. И нашему специализированному учреждению в Хийу, которое много лет занималось злокачественными опухолями, их лечением, приходится теперь сталкиваться с такими вопиющими ошибками врачей, бравшихся лечить, оперировать рак в неспециализированных медучреждениях, что впору только за голову хвататься. И самое горькое, самое неприятное — жаловаться некому. Никому до всего этого дела нет. — Как это — нет? А Министерство социальных дел? Там ведь есть структура, занимающаяся здравоохранением. Разве она не должна координировать, руководить? — Вот-вот… Это именно какая-то небольшая часть в министерстве, занимающемся многими вопросами. И здравоохранение, медицина как бы сведены на более низкий уровень. А ведь речь идет о здоровье народа. Это настолько серьезно, что проблемами здоровья народа должно заниматься специальное министерство. И я убежден, как убеждены и многие другие врачи, что должно быть восстановлено Министерство здравоохранения. В полном объеме… До сих пор я говорил об онкологии. Но то же касается, скажем, и проблем туберкулеза. Здесь тоже уничтожена система. Конечно, есть пульмонологи. Но системы, именно системы, где все звенья были связаны, работали вместе, теперь нет. И если туберкулез, так же, как и рак, выйдет из-под контроля, нас ждут весьма неприятные последствия. Пока еще дело можно поправить, беды, настоящей беды еще нет, но меры надо принимать срочно. Иначе контроль потеряем. А эти болезни слишком серьезны, чтобы можно было относиться к ним легко. В Рийгикогу, кстати, уже который год лежит Программа противораковой борьбы. И пока она лежит в депутатских папках, в депутатских столах, разрушается то, что работало. — Печальная ситуация… — Понимаете, в Эстонии всегда были хорошие врачи. Они есть и сейчас. Есть кому лечить серьезные болезни. — Хотя многие уехали. Или собираются уезжать… Хорошо, конечно, что есть свобода выбора, но ведь Эстония рискует остаться без врачей… — Да нет. Без врачей, я думаю, она не останется. Те врачи, которые учились еще в советское время, привыкли жить и работать так, как они работали всегда. У нового поколения, конечно, более прагматичные взгляды. Если кому-то из молодых в Финляндии, скажем, пообещают более высокую зарплату, он уедет. Хотя есть разные люди… Знаете, чем в общем-то отличается российская медицинская школа от западной? Говоря о «российской школе», я вовсе не имею в виду только русских врачей. Я имею в виду и эстонцев, и врачей других национальностей, которые учились в российских вузах, в Тартуском университете в прежние времена, проходили стажировку в Москве и Ленинграде — Петербурге, словом, впитали в себя дух российской школы, которая создавалась столетиями, десятилетиями — от первых русских врачей. Пока это еще немалая часть практикующих врачей. — И чем же она отличается, российская школа? Что для нее характерно? — Если говорить коротко, мы видим больного в целом, лечим человека, а не отдельную болезнь. В отличие от западной школы… Но сейчас наша медицина переходит именно на западную модель. В ней много положительного, не буду спорить, но при всем том ей присущ именно такой подход, о котором я сказал. — Хочу вернуть вас к проблеме рака… Приходилось не раз слышать, как люди с горечью говорили, что Онкологический центр в Хийу, тот центр борьбы с раком, который создавался в течение многих лет известным доктором Гавриловым и его единомышленниками, помощниками, теперь растаскивается по кускам, разрушается… — Так его, собственно, уже и нет. Он тоже вошел в это общее разрушение большой разветвленной системы. То есть помощь людям, конечно, оказывается. Здание сохранилось. Но как целостная структура мы уже не существуем, нас ввели в состав Североэстонской региональной больницы. И наше здание, наш бывший онкологический центр разделен на 3 части. Одна часть относится к хирургической клинике, химиотерапия отнесена к терапевтической клинике региональной больницы. И диагностика — рентген, ультразвук и т.д. — отнесены к диагностической клинике региональной больницы. — Иными словами, фактически поставлены барьеры, раз есть разное подчинение. Но разве онкологическая хирургия, скажем, может существовать без специальной диагностики? — Пока работают врачи, которые привыкли делать одно общее дело, взаимодействовать, это не мешает. — А когда придут новые, те, у которых нет этой традиции совместной работы, годами складывавшейся привычки действовать вместе, общим строем в борьбе против страшной, безжалостной болезни, что будет тогда? — Не могу сказать… Как будет — так будет. Видите ли, теперь считается, что каждый человек — хозяин своего здоровья и спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Может быть, этот лозунг хорош для благополучных, развитых стран с устоявшейся системой здравоохранения, социальных благ. Но для нашей страны, думается, все же это еще рано… Хочу еще раз вернуться к той мысли, которую я уже высказал, о необходимости создания отдельной значимой структуры, которая руководила бы системой здравоохранения. Мне кажется, нет, я убежден, что многие беды в нашей медицине связаны именно с этим. И пока нет такой координирующей, руководящей структуры, отвечающей за систему здравоохранения в целом, именно за систему, положительных результатов ожидать трудно. * * * Что можно было бы к этому добавить? Американский экс-президент Клинтон ежегодно выступал с отчетом о здоровье нации. Проблемами здравоохранения в США вплотную занималась первая леди. Эти же проблемы остаются важными и для последующей администрации. Возьмут ли на себя такую смелость руководители нашего государства? Прислушаются ли к тому, что говорят сами врачи? Сделают ли здоровье народа главной своей заботой? Пока этого не видно… |
