Первые недели после войны в Берлине

Елена РАСТУНЦЕВА

Война окончилась. Нет ни Белорусского, ни Украинского фронтов, есть советские оккупационные войска Германии. Теперь перед нами стоят задачи: создать нормальные условия жизни для немецкого населения, убедить его, что мы боролись с фашистами, а не с немецким народом, что хотим помочь ему восстановить разрушенные войной города и населенные пункты, что не собираемся мстить за гибель наших людей и разрушения, которые принесла война.

Наша часть располагалась на окраине Берлина в районе Кепенник. Офицеры жили в квартирах сохранившихся домов, а солдаты — в казармах. Я жила в квартире у немки фрау Марты. В спальне у нее висело два портрета: мужа — в черной рамке, — погибшего под Сталинградом, и сына, воевавшего на восточном фронте, от которого она давно не имела известий. Ко мне она относилась не враждебно, иногда даже угощала компотом из крыжовника, но старалась уходить от разговоров. Я тогда сносно говорила по-немецки и пыталась утешить ее, чтобы она не теряла надежды на возвращение сына, что, может быть, он находится в плену, а к пленным у нас гуманное отношение. Так потихоньку мы стали общаться больше. А однажды вечером она пригласила меня во двор на скамеечку, где собирались ее соседки по дому, и попросила, чтобы я рассказала им то, что говорила ей. С тех пор такие посиделки по вечерам стали у нас почти ежедневными. Разговоры велись в основном о войне, о будущем города и немецкого народа. Я рассказывала о том, сколько мук и страданий принесла эта война не только нашему народу, но и другим, в том числе немецкому, о том, что миллионы матерей и вдов оплакивают погибших сыновей и мужей. Пыталась убедить, что все это произошло не по вине нашей страны, что наше правительство не ставит знака равенства между немецкими фашистами и немецким народом, но в их глазах видела недоверие. Они все еще верили Геббельсу и его пропагандистам, которые твердили о зверствах русских, о том, что русские хотят уничтожить немецкий народ и будут всех немцев высылать в Сибирь на тяжелые физические работы. Эти женщины считали, что немецкий народ обречен на гибель, и со страхом ждали, когда начнется то, о чем говорил Геббельс.

В этот период в нашей фронтовой газете начали печатать статьи об обнаруженных на территории Германии концентрационных лагерях, где гибли люди многих национальностей, в том числе и немецкие граждане. У меня были карманные немецко-русский и русско-немецкий словари, с их помощью я переводила женщинам эти статьи, показывала напечатанные в газете фотографии: скелеты замученных, обугленные трупы в печах, горы детской обуви, женских волос, одежды на складах. Причем эти факты подтверждались комиссиями с участием немецких граждан. Все это потрясало моих женщин. Они стали говорить, что ничего об этом не знали, что в это трудно поверить.

Во второй половине мая в Берлине стала выходить ежедневная газета на немецком языке для населения города. И тогда, при чтении газеты, которую печатали сами немцы, постепенно до женщин стала доходить политика фашистского правительства, направленная на уничтожение славянских и других народов. В этих газетах печатались также высказывания представителей различных слоев населения Берлина, где они подчеркивали гуманное отношение русских к немецким гражданам. Теперь уже сами женщины почти каждый день приносили свои газеты, рассказывая о новостях в городе. Своим газетам они верили больше, и постепенно настроение их стало меняться: прошла тревога, исчез в глазах постоянный страх, появилась надежда на благополучие в будущем. К этому времени жизнь в городе налаживалась: населению выдали продовольственные карточки, и люди стали получать хлеб, крупу, сахар, жиры и другие продукты.

В короткие сроки были введены в строй электросеть, водопровод, пущена первая линия метро. В восстановительных работах наряду с нашими военными специалистами принимало активное участие и население Берлина, особенно при разборке завалов. Стали работать кинотеатры. Недалеко от нас в кинотеатре демонстрировали фильм «Волга-Волга», и огромный портрет Любови Орловой висел на стене перед входом как реклама. Вход в зал был свободным, входить можно было в любое время, а фильм крутился без перерыва весь день. Зал кинотеатра в течение дня всегда был забит полностью. Картина шла на русском языке, но хохот в зале не умолкал — всем было все понятно. Вскоре нашу часть перебросили в другой район Берлина, и я рассталась со своими собеседницами, но всегда вспоминаю их с большой теплотой, они ведь тоже были жертвами войны.