Деньги и люди

По многочисленным просьбам читателейпубликуем фрагменты книги «Деньги и люди», в которой президент банка PAREX Валерий Каргинрассказывает о себе и истории своего бизнеса.

Я не собирался становиться банкиром. Так получилось - жизнь заманила. Время, до поры тянувшееся размеренно, не сулившее особых перемен, вдруг стремительно побежало, потащило за собой. Кто-то остался на обочине, ожидая терпеливо, с некоторым даже любопытством, что произойдет, а мы с компаньоном Виктором Красовицким, как и многие наши сверстники, бросились в самую гущу событий, больше всего боясь отстать, упустить это летящее время...

...Профессия финансиста сильно изменила мой характер, повлияла на стиль жизни. Все перевожу в цифры: мне 43, сколько еще осталось при таком ритме жизни? Лет двадцать? Подсчитал - будет 2024 год. Что же такое двадцать лет бизнеса в цифрах? Беру со стола калькулятор, считаю: 175 тысяч часов, 10 миллионов минут; 50 тысяч гостей, встреч и бесед, организованных и проведенных в моем кабинете и вне его; 500 тысяч телефонных звонков; до миллиона подписанных бумаг, договоров, распоряжений, поручений, за каждым из которых стоит денежная сумма, чьи-то интересы или амбиции; до миллиона же принятых решений - больших и малых, каждое из которых могло иметь либо имело какие-то, вполне материальные, последствия.

Я стал жестким рационалистом, не поддаюсь эмоциям. Это бизнес, где каждый решает свои проблемы сам...

...Перебирая свое прошлое, не могу сказать, когда именно и почему я стал банкиром. Одно знаю точно: я рано понял, что держать в голове легче, чем в руках, и что идея - вполне материальная субстанция. Выбор профессии был продиктован обстоятельствами, и шел я к нему долгим путем. Да и как иначе: ведь для этого не больше и не меньше должен был рухнуть советский монстр и смениться историческая эпоха.

Всю свою взрослую жизнь я связан с деньгами и лучше многих знаю, как они растут и вянут на древе жизни, но какого-то мистического отношения у меня к ним нет. Правда, осталась привычка разглаживать - денежки любят, когда их гладят, и сортировать по величине купюр, перед тем, как упрятать.

В нашем кругу деньги, естественно, постоянный предмет разговоров. Но ни в шутку, ни всерьез никогда не называем их пренебрежительно - капустой, зеленью, баксами, бабками, башлями, деревянными и проч. Для профессионалов это дурной тон и плохая примета, может, потому, что каждый помнит первые заработки и с ужасом и умилением вспоминает времена, когда денег не было.

Мои родители были людьми довольно обеспеченными - детсадовским директорам и преподавателям вузов платили прилично. Я заработал первые деньги, когда мне было 14-15 лет, за съемки в фильме «Семейная мелодрама». Режиссер-постановщик Борис Фрумин снял незадолго до того нашумевшую картину «Дневник директора школы». Мое, в общем, бесцветное окружение немало удивилось, когда он пригласил меня на кинопробы. Думаю, благодаря моей энергичной маме: она все силы приложила, чтобы убедить режиссера взять меня, а не кого-нибудь другого.

Я был потрясен, когда меня утвердили на роль. Потом новое потрясение - на съемочной площадке рядом со мной знаменитая Людмила Гурченко. Но самая большая радость была еще впереди: что-то около трех тысяч рублей, бешеные деньги. Причем за что - за игру! За удовольствие и возможность общаться с замечательными людьми!

Участие в кинопроцессе перевернуло мою жизнь, я будто раскрепостился, почувствовал себя уверенно. Теперь я часто оказывался в центре компании, копировал повадки и суждения тех, кого считал интеллектуальными властителями жизни. А главное - ко мне стали прислушиваться. Я, хоть и на короткое время, стал независимым материально. Свои значимые деньги - подумать только!

Летом после 9-го класса со всей неизбежностью встала проблема: что делать после школы? В переходном возрасте ребята задумываются о сложных вещах: ради чего я на свете? Есть ли у меня миссия или мне уготована участь ничтожного винтика в неимоверного масштаба советской машине? На что дерзнуть и замахнуться? Что я внутри? Египтяне называли это Ка - нематериальной субстанцией личности.

Мне казалось, мое место среди тех, кто не зависит от чужой воли. Я тогда чувствовал себя готовым и приспособленным для борьбы за свое будущее.

Атмосфера тех лет сулила мало перспектив энергичным ребятам. Что я знал в свои шестнадцать? Как не дать себя унизить? Мальчишки, которые не дрались в детстве, никогда не становятся мужчинами. Как отстаивать свою точку зрения? Усвоил, что победителей не судят, и что побежденных гораздо больше, чем победителей, что тех, кто ничего не ждет от жизни, - большинство, главное преимущество нынешних дней - частная инициатива - не приветствовалось. Что глупость, как и ум, передается по наследству. Учился не столько по учебникам, сколько по книгам, в героях которых видел себя.

Главными писателями тех лет для меня стали Джек Лондон, Константин Симонов, Эрнест Хемингуэй - самые яркие индивидуалисты.

Как бы то ни было, удел мой был пока незрим и загадочен: хочу от жизни всего, а кем стать? Писателем, журналистом? Или попробовать свои силы в кино? Лишь бы труд был интересен, притягателен. Унизительно было бы зарабатывать на кусок хлеба нелюбимым делом. Слава Богу, такого унижения я не испытал.

Решение было принято: сначала штурмую ВГИК, режиссерский факультет. У меня уже есть случайный, но успешный опыт работы в кино. А уж если не поступлю, тогда университет, отделение журналистики.

Лето после окончания школы сидел дома и готовился. Поехал в Москву, благополучно провалился, вернулся в Ригу, сдал на «отлично» вступительные экзамены на заочное отделение филфака по специальности «журналистика». То ли пишущих на русском языке газетчиков было в Латвии чересчур много, то ли факультета Засурского в Московском университете вполне хватало для нужд партийной прессы, только на дневном отделении журналистов на русском в Латвии не готовили...

...Попытался стать внештатным корреспондентом «Советской молодежи» и «Советской Латвии». Не получилось. Амбициозные семнадцатилетние сотрудники там не требовались. Родители разводили руками - нужного блата в партийных и журналистских кругах не имелось. Папа, чтобы подбодрить, написал мне на обложке какого-то учебника стишок Козьмы Пруткова:

Итак, о, дети!
К вам взываю,
Ведите скромно жизнь свою!
Не раздражайте, умоляю,
Небес благого судию!

Сочувствую молодым ребятам, находящимся сегодня в тогдашней моей ситуации. Ищешь помощи со всех сторон, а ее нет. Готов работать, хватаешься за все - бесполезно, никто тебя не понимает. В цехах и то было легче: в толпе не упадешь, подхватят.

В газету я все-таки попал в последний месяц уходящего 1978 года. Тогда у крупных предприятий были свои многотиражные издания - они описывали трудовые будни на производстве. Хозяева - партийный, профсоюзный и комсомольский комитеты, как сами понимали, руководили журналистской деятельностью не хуже и не лучше, чем на других заводах...

...ВЭФ был флагманом индустрии, гигантом в масштабах Латвии. 18 тысяч работающих, продукция идет нарасхват по всему Союзу. Чтобы купить магнитолу «Сигма», в то время требовалось приложить недюжинные усилия.

Мне нравилась работа...

Когда начал печататься, родители были горды: как же, самый молодой журналист Латвии. В общем, чувствовал я себя в своей тарелке и был по-щенячьи счастлив.

Из «Вэфовца» охотно брали в большие газеты - голубая мечта любого начинающего. И я бы, наверно, тоже плавно перетек в «молодежку», но тут пришла повестка из военкомата. Пока только на медицинское обследование, но следующим этапом должен стать осенний призыв, чего допустить никак нельзя. Вариантов было немного. Закосить, как делали некоторые из моих приятелей, получить справку с Твайку, что мол, психбольной. Заикнулся отцу, тот поджал губы:

- Как-то не по-людски выглядит, к тому же есть способы поумнее: поступить в вуз на дневное отделение.

Крамольная мысль получать образование не на родном языке была поддержана мамочкой. Она бросилась устраивать меня на дневное отделение университета, оценки позволяли, учился отлично. Взвалить подобный груз себе на плечи могла только она - моя любимая и сильная мама! И она своего добилась. Так как группа была лишь одна - латышская, я перешел, проучившись год в заочной русской группе, в дневную латышскую, сразу на второй курс.

Латышский знал неважно, но уже через полгода понимал вполне сносно и быстро освоился в новых условиях...

...Перед окончанием университета встал вопрос, что делать дальше. Работать по специальности не хотелось, я уже знал сущность газетной поденки, видел пропитых журналюг - моих дружков и корифеев, чистивших зубы водкой. Все относились к жизни цинично - собственно, как и я. Темы и персонажи материалов становятся на время частью себя, а потом теряются, смешиваясь с общей кучей сданных строчек. Уровень тем и возможностей известен и отработан, ходить в одни и те же двери, наблюдая, как рыбка из аквариума, чужую жизнь, решительно не хотелось. Год, другой, десятый... А потом?

Другая перспектива роста - пробиться в собкоры московских изданий или информагентств - АПН или ТАСС. Пытался - не сложилось. И слава Богу. В обязанности собкора входило принимать и обслуживать московскую газетную знать, наезжавшую с семьями в Латвию регулярно - не столько по делу, сколько на выпас в Юрмалу. Было отвратительно смотреть на пожилых потасканных людей, носившихся по перронам и аэропортам с чужими портпледами в руках. Они покупали цветы и бутылки с бальзамом для своих боссов, устраивали их в гостиницы и дома творчества, сидели с ними в ресторанах и барах. Мне это претило. Но чем-то же надо заняться...

Как часто бывает, помог случай. Весной, перед выпускными экзаменами, один из моих приятелей предложил пойти инструктором в райком комсомола. Когда идея была озвучена на семейном совете, большой конспиратор отец, включив громче музыку, чтобы никто не услышал, произнес свистящим шепотом примерно следующее:

- Неужели ты пойдешь служить режиму? За что мне такой punishment? Посмотри на меня, на мать, вокруг - ты разве так ничего и не понял? Как тебе только в голову могла прийти такая идея?

Короче, отец воспринял мой выбор как личное оскорбление и катастрофу своих отношений со мной. Но... никто не умен, если не умен для самого себя, - сказал кто-то из древних. Надо было только уверовать, что принятое решение отвечает моим возможностям. Впрочем, времени для раздумий и непредвиденных обстоятельств было навалом - до самой осени...

(Продолжение следует.)