Тийт ОЯСОО: «Я бы хотел быть самураем»

Этэри КЕКЕЛИДЗЕ

Для главного режиссера театра N099 Тийта Оясоо минувший сезон закончился летним проектом «Семь самураев», поставленным взаброшенном бассейне в Кадриорге. В середине сезона была постановка по пьесе рано ушедшего из жизни японского классика новой волны Юкио Мисима. Следующейего постановкой станет спектакль… о нефти.

Театр N099 возник год назад на развалинах бывшей «Студии Старого города» и располагается в ее помещениях на Сакала. В бывшем Доме политпросвещения три зала, один из них в подвале, где в свободное от спектаклей и репетиций время располагается бар, в котором все стулья пронумерованы - это места для зрителей. Этим летом в этот зал приходила и русская публика - здесь шел проектный спектакль «Бы…».

В этом театре отсчет поставленным спектаклям ведется по убывающей - N099, N098, N097… Проект «Семь самураев» носит номер N096. Когда новый театр рождался, то было много разговоров о странности выбранного названия, и требовалось объяснение, что молодой режиссер уверен в том, что тот или иной театр как полноценный театральный коллектив реально существует лет 10-15, а потом начинается что-то совсем другое, а не полноценная жизнь - если, конечно, он не будет самореформироваться.

- Вообще-то мы рассчитываем на 14 лет, с точки зрения театра это тоже большой срок. Да и с точки зрения человеческой жизни тоже немалый - если бы люди знали сроки своей жизни, они тратили бы свое время иначе. В то же время мы все знаем - больше столетия не проживешь, хотя для большинства срок жизни еще короче, для Эстонии вообще где-то в среднем 60-70 лет… Только никто лично для себя этот срок принять не хочет.

23 сентября N099 откроет сезон премьерой «Вишневого сада» - эту пластическую постановку осуществляет режиссер и хореограф Александр Пепеляев. 3 х фото Николая ШАРУБИНА

Конечно, век театра - репертуарного театра, со своей труппой, а не антрепризного, собирающегося на одну постановку, - гораздо более длинный, чем 14 лет. На будущий год будет отмечаться 100-летие профессионального театра, и «Эстония», и «Ванемуйне» до сих пор существуют и здравствуют, и Городской театр скоро будет отмечать 40-летний юбилей… Конечно, в их истории были разные периоды. Взлеты и падения, триумфы и провалы, но все-таки…

- История любого театра подразумевает изменения. Городской театр Нюганена совсем не похож на Молодежный театр Вольдемара Пансо, Микка Микивера и Калью Комиссарова, это понятно. Это совсем разные театры, хотя и носили одно и то же название. И, конечно, я не имею в виду, что через 14 лет наш театр исчезнет, но он должен будет обрести новое лицо, хотя все равно останется N00.

Тийт Оясоо возглавил театр, имея в своем послужном списке всего несколько спектаклей, каждый из которых по-своему был заметен. На прошлом фестивале Draama 2004, два года назад, критика много говорила о поставленных им «Роберто Зукко» драматурга Бернара-Мари Кольтеса - жесткой истории тотального убийцы по призванию, и о «Лейтенанте из Инишмора» МакДонаха, пронизанном черным юмором. На только что закончившемся фестивале Draama 2005 поставленная Тийтом Оясоо в Эстонском драматическом театре «Юлия» была признана международным жюри лучшей постановкой («МЭ»-«Суббота» писала об этом спектакле в номере от 11 ноября 2004 года).

- Не рано ли вам пришлось взвалить на свои плечи руководство театром? Самое время ставить самому, искать свой театр, воспитывать своих артистов…

Эне-Лийз Семпер.

- В общем-то рановато, сам я полагал, что к руководству театром стоило бы прийти лет через пять-шесть. Но раз представилась такая возможность, я ею воспользовался.

«Своих» актеров в театре всего четверо - Тамберт Туйск, Яак Принтс, Герт Раудсепп и Кристьян Сарв.

- На будущий год их будет восемь!

Но пока их четверо, и пьесы для постановок подыскиваются такие, что не требуют большого числа героев. Для летнего проекта «Семь самураев» недостающих актеров приглашали из других театров.

Как в творчестве молодого эстонского режиссера возник такой интерес к далекой Японии?

- Европейские сюжеты вроде бы уже исчерпаны, взять хотя бы чеховский «Вишневый сад» и его бесчисленные, бесконечные постановки. Найти для этой пьесы новое толкование и новый подход очень сложно. А Япония предлагает такое разнообразие! Странно, но в Эстонии знают о Японии так мало, что у нас, можно сказать, полная свобода действий. Это одно. А с другой стороны, меня очень и очень привлекает эта страна, а японские сюжеты привлекают своей обстоятельностью, углубленностью и увлеченностью. И «Семь самураев» возникли оттого, что принципы жизни самураев оказались очень важны для меня, даже, может быть, я им подсознательно или полусознательно следовал. Я хотел бы быть самураем…

У Оясоо главной осью сюжета были ЧЕСТЬ и ДОЛГ. И в фильме Акиры Куросавы, и в перенесенной на американскую почву «Великолепной семерке» семеро приглашенных для защиты деревни видели и знали тех, кого были призваны защищать. У Оясоо жителей деревни нет, их заменяют два персонажа, имеющие собственное лицо - Старуха и Девушка. Когда необходимы все остальные - например, для сцены, где самураи обучают жителей, кто где должен находиться, чтобы оказать сопротивление и уцелеть, - режиссер вывозит на сцену мусорные ящики на колесиках, которые легко и бессловесно катаются по всей площади бассейна. Вообще пространство бассейна и прилегающей к нему территории используется умело и зрелищно, позволяя выделять общий, средний и крупный планы, костюмы выразительны и стильны - художница Эне-Лийз Семпер, с которой Тийт Оясоо работает постоянно, в «Семи самураях» выступает как сорежиссер - пластика героев напоминает приемы восточных единоборств.

- Я занимался восточными единоборствами, мне это интересно. И что примечательно: мы заметили в работе, что если начать двигаться, как самурай, то это влияет и на характер роли.

Но каков финал! Когда Старуха проклинает пленного и яростно произносит монолог из пьесы Кицберга о «своих» и «чужих» - мол, пусть чужие (хоть и защитники, хоть и поделились с нею рисом) убираются и оставят нас в покое, - еще думаешь о том, что свои и чужие здесь традиционно «местные» и «пришлые».

Но вот выезжают на правую площадку с тяжелым ревом пожарные машины, и тугие водяные струи оказываются тем самым врагом, с которым сражаются самураи, вот четверо гибнут один за другим, и тела их как можно почтительнее в этих условиях возлагают на какие-то гробовые постаменты, и главный самурай говорит своим оставшимся товарищам: «Мы остались в живых, но не победили. Победили местные...» И в это самое мгновение на мокрую, засыпанную следами сражения площадку высыпает целая толпа людей в эстонских национальных нарядах - ну словно на Празднике танца!, - и огромный хоровод начинает на руинах отплясывать «Тульяк». Зрители в полном восторге словно забывают, что именно предшествовало народному празднику, и в обратной перспективе монолог Старухи звучит довольно зловеще.

- Тийт, - говорю я режиссеру, - тут мы с коллегой критиком Борисом Тухом разошлись во мнениях. Он считает, что этот финал трагически безнадежен - крестьяне просто наняли себе защитников, чтобы не подставлять собственные головы. А я в этом финале слышу иронию по отношению к героям, позволившим обвести себя вокруг пальца.

- Ирония присутствует, но вот ирония ли это… Я много думал, как следует воспринимать финальный танец. Сам я думаю, что деревня использовала самураев, но при этом осталась сама собой. Это правильно… Но ведь спектакль поставлен с точки зрения самураев, а не деревни. Самураи выполняют свой долг независимо от того, что будет потом. Я лично об этом думал как солдат: самурай выполняет свой долг и делает то, что должен. Людям со стороны трудно понять самурая, осознать ценности, которым он следует.

- Трудно понять, но легко использовать именно потому, что поведение людей чести предсказуемо.

- Но ведь с точки зрения здравого смысла всегда так - тех, кто сделал работу, отбрасывают в сторону. «Революция всегда пожирает своих детей»… И я надеюсь, что зритель потом почувствует это противоречие и задумается.