"Молодежь Эстонии" | 19.12.06 | Обратно

Бронзовый век

Йосеф КАЦ

Рассуждения на тему возможности сохранения на Тынисмяги фигуры Бронзового солдата в том случае, если смысл его будет неким образом «расширен», звучат едва ли не с самых первых дней конфликта. Высказанная на последнем круглом столе председателем горсобрания Тоомасом Витсутом и главой Таллиннской палаты визинеров Хардо Аасмяэ мысль превратить памятник в монумент всем павшим во Второй мировой войне свидетельствует не столько о тупике в решении локальной проблемы, но и об общем кризисе европейской исторической науки.

«Девятое мая отмечается в нашей стране как День Европы, а это подразумевает под собой, что павшие по обе стороны фронта заслуживают одинаково достойного отношения, – считает Т.Витсут. – День Европы – не праздник победителей, а исторический урок, который стоит извлечь из событий прошлого».

История от победителей

Как и любая иная научная дисциплина, история Европы прошла в своем становлении несколько этапов. Едва ли не большую часть своей личной «истории» она просуществовала в облике деяний сильных мира сего – церковных и светских властителей. Не ранее XVIII столетия на смену ей пришла «национальная история» тех или иных государств, а несколько позднее – и отдельных народов. ХХ век предложил две оказавшиеся одинаково неудачными концепции: марксистскую и нацистскую теории истории.

История, в которой мы живем – та ее концепция, которая имеет наибольшее распространение среди носителей западной цивилизации после 1945 года, — называется «союзнической». Восприятие гитлеровского режима как абсолютного зла, восприятие разгрома нацизма как кульминации в борьбе мировых Добра и Зла, романтизированное представление о советских союзниках, взявших на свои плечи едва ли не основной груз страданий и «заслуживших» таким образом сомнительное право распоряжаться Восточной Европой как своей вотчиной, – все это родилось в сознании послевоенных американских, британских, французских историков.

Уже в начале девяностых годов лондонский историк профессор Норман Дэвис, один из пропагандистов истории Европы как единого исторического, геополитического и культурного пространства, предупреждал о несовершенстве «союзнического» подхода к прошлому в том случае, если на географических картах вновь появятся страны, впервые вкусившие подобие государственности под властью нацистов. Речь у английского историка шла о Хорватии и Словакии. О том, что подобные проблемы с восприятием прошлого могут возникнуть у государств, существовавших как независимые еще до начала Второй мировой войны, обитатель туманного Альбиона, скорее всего, не задумывался.

Общее и личное

Они, однако, возникли. И судя по всему – не спешат исчезать с повестки дня вот уже шестнадцатый год подряд. Формально «окончательное вхождение в семью европейских народов», состоявшееся, как известно, 1 мая 2004 года, лишь подливает масло в огонь: теперь мы можем не просто претендовать на правомочность бренда «особая историческая судьба Эстонии в годы Второй мировой», но и сервировать его под общеевропейским соусом. За одним, надо понимать, столом с теми народами Европы, которые по горькой иронии судьбы действительно могли сражаться за свою государственность только на стороне нацистской Германии.

Если мы действительно хотим, чтобы отзывающиеся неприятным эхом в дне нынешнем споры о прошлом Эстонии и в самом деле стихли, нам, пожалуй, не стоит заниматься сомнительными предприятиями вроде «расширения смысла» памятника солдатам антигитлеровской коалиции до памятника тем, кто сражался по обе стороны фронта. Потому что «союзническая» модель истории, какой бы неуклюжей, недостаточно объективной и недостаточно справедливой она ни казалась, – объективная реальность для большей части европейцев.

Не исключено, что когда-нибудь концепция эта сменится иной. Когда – загадывать не стоит. Стоит помнить о другом: участвовать во Второй мировой войне на государственном уровне нашей стране не выпало: каждый делал свой личный выбор. И боролся за свободу так, как он понимал ее. И потому помнить, где, когда и каким образом поминать погибших на той или иной стороне, – дело сугубо личное. Можно, конечно, попытаться подвести его под рамки неких навязанных местными или государственными властями правил. Вопрос только – зачем: ради примирения с прошлым или ради попытки перекроить его в угоду собственным сиюминутным интересам?