|
"МЭ" Суббота" | 30.12.06 | Обратно
Человек из филармонии
Николай ХРУСТАЛЕВ
Роман БАЛАЯН - культовая фигура российского кинематографа, хотя местом его постоянного жительства и является
славный город Киев. Сними он только «Полеты во сне и наяву» - одного этого хватило бы, чтобы остаться в анналах
российского кино. А ведь были еще и «Поцелуй», и «Храни меня, мой талисман», картина, которой в этом году
исполнилось 20 лет. И «Леди Макбет Мценского уезда» была, и «Ночь светла». Так что с «последней серией» «Субботним
диалогам» в уходящем году определенно повезло.
- Роман, когда думаешь о сделанном вами, возникает предположение, что вы
всегда что хотели, то и снимали.
- Я бы сказал иначе: никогда не снимал то, что мне предлагали, и всегда
дожидался своего часа. Наверное, мог бы снять больше, но это не значит,
что мне ничего не давали, наоборот. Хотя, вероятно, и повезло. Но только
вначале я снимал что хотел, позже - что мог. А хочу и могу - разные вещи.
- Уж вам-то наверняка известно, что это было за время, когда надо было
сначала отстаивать сценарий, потом сдавать фильм, поправлять и переснимать.
Сейчас такое может привидеться только в страшном сне, но пришла другая
цензура - денег, и жизни это, кажется, не упростило.
- Когда-то ментальность советской интеллигенции состояла в том, что она
была молчалива и внутренне против, а выражать свое отношение могла в недомолвках
и аллюзиях. Нам всегда были нужны стены, которые можно было бы ломать,
находясь в своей клетке. Но вот ее не стало, и выяснилось, что ни к чему
другому, кроме как к необходимости искать деньги на свое кино, мы не пришли.
Выяснилось, что большие внутренние волнения, которыми хотелось бы поделиться,
которые хотелось бы передать, отсутствуют. Снимать про беспредел, бандитов
и олигархов - удел жанрового кино, потому многие, в их числе и я, потеряли
если не смысл жизни, то ощущение, что готов, пусть без денег, пусть задаром,
но снимать. Это закончилось, и шедевров после 86-го года я не видел.
- Свои картины, может показаться, вы всегда снимали о слабых людях.
- Я сам всегда говорил, что супермены мне не интересны, в мировом масштабе
их всего два процента. Я снимал не то чтобы о слабых, но о сомневающихся,
кого гложет мысль о том, кто они, что, ради кого, ради чего. Это были люди
без поступков, герой «Полетов» ничего не совершил, в «Талисмане» надо было
выстрелить, а человек падает в обморок… Но все же это неспроста. Все мы
выросли на классической литературе, и если бы жили тогда по жизни, что
была вокруг, то тогда надо было бы служить в КГБ, это же элементарно и
страшно. И оттого, что деваться было некуда, я брал сюжеты, где человек
постоянно балансировал на грани сомнения в правильности того, что делает.
- Тогда вы делали кино про людей сомневающихся, но нынешний экран при всей
свободе тоже ведь не особенно часто балует крупными личностями, поражающими
воображение высокими проявлениями духа.
- А чего же ждать, если нравственность и мораль - все обмельчало, если
на первое место вышло материальное и прагматичное. Наверное, все дело в
том, что переходный период слишком затянулся. О новых подходах, новой эстетике
говорить не приходится, потому что наше современное кино репродуцирует
все не самое лучшее, что есть в американском. Но американский злодей никогда
не может стать объектом подражания и всегда получает по заслугам. В этом
смысл любого нравственного послания: злодей должен быть наказан и всем
противен. А нашим экранным злодеям пытаются подражать, если в фильме нет
зла - на него и ходить не стоит. Трудно даже представить, сколько «бригад»
пошло по России после телевизионной «Бригады». Ведь сейчас молодой человек
и нам, киношникам, не верит, и правительству не очень верит. Откуда же
взяться ориентирам? При советской власти при всем невежестве и тоталитарности,
связанными с нашей закрытостью от всего мира и отсутствием информации,
хоть и не без ханжества, но был морально-нравственный стимул, делающий
нас чище, чем сейчас. Не знаю, как у вас в Эстонии, но когда я вижу на
улицах Киева девушек, идущих по улице, отхлебывающих из бутылки пиво и
одновременно прикуривающих, то думаю о том, что в западных странах такого
не видел.
- А может, мы традиционно устанавливаем молодым слишком высокую планку,
не думая о том, что они всегда другие?
- Мы тоже получали за то, что были стилягами и танцевали рок-н-ролл, но
в нас не было агрессии. Знаете, один мой ныне покойный знакомый, даже друг,
наделавший немало бед не только себе, но и другим, говорил мне: разве можно
было представить раньше, чтобы у судьи крали сына или дочь, не было же
такого безобразия. Раньше люди боялись подвалов КГБ, а теперь - просто
ходить по улицам. Преступность стала неорганизованной, это еще хуже.
- Но мальчики и девочки, что пьют из бутылок пиво на улицах, они же не
преступники.
- Нет, но в будущем они станут большинством населения в мире, которые не
будут знать ничего другого, кроме потребления. Они не будут созидателями.
- В чем была суть не актерского, но человеческого сообщества, собравшегося
однажды на картине «Храни меня, мой талисман»?
- Круг людей в «Талисмане» - моя вода, лужайка, детская площадка. Это было
такое нелегальное масонство духа, а не встреча для предполагаемой жизнедеятельности.
Мы были людьми одних мыслей, одной озабоченности, жившими в зоопарке, не
в разных, а в одной клетке. На самом деле, скажу вам, я человек публичный
и компанейский. Но есть компании, где во мне разочаровываются: что это,
слышу, про Балаяна говорят, что он веселый, а он и не улыбнется даже. А
мне там просто неинтересно, не те разговоры. А в своей компании меня не
остановить..
- Правда ли, что знаменитая сцена с Окуджавой в «Талисмане» снималась как
чистая импровизация?
- Сцена эта действительно была импровизационной. Но там я сначала кое-что
нашептал Булату, потому что надо было завести Мишу Козакова: он, как только
камера включалась, сразу превращался в известного актера. Но дублей практически
не было, я только обозначил тему, а текст - это было отдан на откуп Окуджаве.
- Какая история вам всегда интереснее всего?
- Сама по себе история меня не интересует, меня интересует только то, что
кажется в ней моим. После «Полетов» все стали говорить только о них, как
будто до этого не снимал ничего другого, а я, например, очень уважительно
отношусь к своему «Бирюку». И тогда, сделав картину, которую все называли
шлягером, а «Полеты» были просто выражением моей гражданской позиции, я
решил снова вернуться в филармонию и сделал «Поцелуй», который один человек
хорошо назвал «концертом классической музыки». В филармонию не ломятся,
на концерты туда не платят двойную цену.
- Сегодня вы снимаете достаточно редко.
- Я даже в прошедшие времена никогда не испытывал пиетета перед тем, что
снимал. Я и раньше не очень любил кинематограф - все эти съемки, весь этот
процесс. Я и раньше не умел отказываться от тех людей, с кем работа не
получалась, а в последнее время - совсем уж: вместо того, чтобы выгнать
кого-то, продолжаю сотрудничать. К сожалению, в работе я мягкий, а это
нехорошо, надо быть жестким, как Леша Герман, не по шерстке гладить, а
добиваться своего. Вот это ушло у меня. А еще я не собираюсь слезать с
«моего» со временем, уходить от его ритма ради лихой, более динамичной
мизансцены. К тому же классика - это то, что навсегда. Классике неинтересно,
растратил бухгалтер деньги или нет, классике интересно, что с бухгалтером
произошла такая неприятность, а в этот момент его сын получил двойку. Всего
лишь двойку, но для классики эта двойка главнее. А сейчас главнее - украденные
деньги. Это так примитивно, когда ищешь путь к человеку. Не зря же деньги
на кино сейчас дают нам, тем, кого теперь «скучно смотреть», даже такому
лентяю, как я.
- Новое кино вы, тем не менее, снимать собираетесь. Про что оно будет?
- Про внутреннюю свободу. Есть она, и по большому счету чихать тебе на
все. Может быть, Пушкин этого не знал, но он был летающим человеком. Последним
из летающих был Булгаков, а Бабель не был, слишком серьезно относился к
действительности. Герой нашей истории тоже умеет летать, однако вынужден
уехать из своей страны. Но леталось ему только дома…
|
