Шаг к ренессансу русской интеллигенции

Фото Александра ГУЖОВА

Имя Лаури Леэзи, директора Французского лицея, широко известно в республике, он — один из наиболее заметных представителей эстонской интеллигенции. Тем интереснее узнать его мнение по некоторым важным для нас вопросам. С Лаури ЛЕЭЗИ беседует наш корреспондент Нелли КУЗНЕЦОВА.

— Мы прожили уже первый месяц наступившего нового года и вступили во второй, проводили даже год Петуха и встретили год Огненной Собаки. Устрашающе звучит, не правда ли? Но хотелось бы все-таки спросить у вас, что дал нам, по вашему мнению, год ушедший и каким вы видите год наступивший…

— Что ж, я думаю, прошлый год был не самым худшим для нас. Не хуже любого другого, а может быть, и лучше… И наступивший год уже тоже принес хорошие вести.

Детям дают бесплатное молоко. Может быть, в нашем Французском лицее было бы лучше красное вино, но и за молоко спасибо. Начали кормить детей обедами. И это я тоже нахожу замечательным. Вот это уже конкретные действия, а то слишком много пустых разговоров… Ребенок пьет в школе молоко и кушает суп. Разве это не важно?

— Конечно, важно. А еще? Что бы вы еще причислили к нашим достижениям?

— Я, например, приобрел новую куртку. Очень теплую… Раньше у меня такой не было. Я думаю, что и другие люди что-то приобрели, добавили к своему хозяйству. Значит, появились все-таки материальные возможности. Зарплата потихонечку поднимается. Очень медленно, конечно, но все-таки растет. Иными словами, мы не стали жить хуже. Наоборот… И это тоже хорошо.

Лично для меня как для человека и директора школы важно, что сменился министр образования. У прежнего министра Тойво Майдметса было по две-три идеи в неделю, и все надо было немедленно выполнять. Но сфера образования такова, что чем меньше в ней скоропалительных решений, тем лучше. Перемены должны идти медленно, и все надо делать продуманно.

Я нахожу, например, что темп, в котором русские гимназии переводятся на эстонский язык обучения, вполне нормален. Прошло уже 15 лет, как мы живем в независимом государстве, и те, кто отнесся серьезно к тому, что Эстония стала самостоятельным государством, вполне успели за эти годы подготовиться. Должны были успеть… А тем, которые отнеслись к обретению независимости, как к шутке, и думали, что все вернется на круги своя, тем, конечно, сейчас трудно. Я имею в виду и учителей русских школ, и родителей…

— В учительской среде, в том числе и эстонской, есть сомнения в правильности перевода на эстонский язык, в первую очередь, именно гуманитарных предметов. А вы не сомневаетесь?

— Нет, я считаю это правильным. Именно через гуманитарные предметы передается идеология государства. Хотят ли русские семьи разделить общую идеологию нашей страны? Вот в чем вопрос… Я говорю не о программах различных эстонских партий, а именно об общей идеологии государства…

— А каковы, на ваш взгляд, главные черты этой идеологии?

— Главное, чтобы население было более или менее счастливо, чтобы люди были обеспечены всем необходимым, чтобы они могли гарантировать новому поколению, своим детям будущее.

Разве мы хотим, чтобы русскоязычные люди не присутствовали, не были представлены в высшей политической, научной, художественной элите? Чтобы они не были представлены в высших государственных сферах? Нет, мы этого не хотим… Но если они не интегрируются в наше общее эстонское дело, если они не будут знать государственный язык, они не смогут этого сделать. Поэтому я нахожу правильным перевод на эстонский язык именно гуманитарных предметов. Это важно. Кстати, если говорить о программах разных эстонских партий, то именно в сфере образования они мало отличаются друг от друга.

— Да, священную корову трогать нельзя…

— Я думаю о будущем детей. Если русскоязычный молодой человек не интегрировался в эстонскую культуру, он не поднимется выше среднего уровня, выше среднего класса. Мое желание заключается в том, чтобы русскоязычные дети, во всяком случае те, которые учатся в нашем лицее, были хорошо интегрированы в эстонское дело, в эстонскую культуру.

— То есть, вы делаете из них эстонцев?

— Я делаю из них двуязычных космополитов.

— Но тогда это противоречит вашим мыслям, вашим утверждениям насчет эстонского дела…

— Нет. Время ведь идет. Мы уже вступили в Евросоюз, Европа перед нами, и наше эстонское дело — уже не только эстонское… Я и говорю о космополитизме в хорошем смысле этого слова. Наши ученики способны переходить с одного языка на другой, из одной культурной среды в другую. Русскоязычную среду ведь никто у них не отнимал.

— Вы имеете в виду семью?

— Да, семья — это часть общества. Я еще раз говорю, что все дело в том, каковы настроения в семье. Если человек за 15 лет не понял, что надо интегрироваться, то, очевидно, он и не способен к этому. Тогда пусть просто доживает…

Я уж не говорю о том, что Эстония — это тот маленький клочок земли, где сохраняется эстонский язык, эстонская культура. А для сохранения русской культуры — рядом такое большое пространство.

— А разве русская культура не должна развиваться в Эстонии? Здесь ведь так много людей, для которых это важно, для которых русский язык — родной…

— Знаете, что такое — демократия? Основа европейской демократии складывалась, строилась на достижениях французской революции. Дантон говорил, что демократия — это диктатура большинства, пусть небольшого, над меньшинством. У демократии есть, конечно, свои недостатки, но, как говорил Дантон, лучшего мой мозг выдумать не может.

— А разве это говорил не Черчилль?

— Может быть, и говорил, но уже через 200 лет после Дантона. Демократическая система хороша тем, что не может какой-нибудь ЦК взять и приказать что-то, и требовать, чтобы по его велению все изменилось. Здесь все зависит не от ЦК…

Мне тоже не все нравится в том, что сейчас происходит. Но, быть может, надо подождать… Мне, например, не нравилась политика министра образования Тойво Майдметса, я подождал, и пришел другой министр, который мне больше нравится. И я думаю, что теперь мне легче. При ней я могу высказать свои мысли, чем-то помочь, что-то продвинуть. Быть может, Майлис Репс нравится не всем… Что ж, надо подождать, когда соберется большинство, если оно соберется, и примет другое решение. Это демократия.

А если вернуться к мыслям о наступившем годе, то я не думаю, что он будет хуже. Дай Бог, чтобы людям было тепло дома, чтобы люди не голодали, чтобы дети учились хорошо.

— А переход на евро вас не пугает?

— Нет, это мне очень нравится. Я думаю, что переход на евро означает исчезновение границ. Для меня, во всяком случае… Поездки в европейские города будут легче. Хотя я очень люблю ездить и в Петербург, и в Москву. С евро в кармане я буду чувствовать себя там в большей степени космополитом.

— Да, вы кажетесь больше европейцем, гражданином мира, чем даже эстонцем, во всяком случае, больше, чем иные политики, чье мышление стиснуто какими-то жесткими рамками.

— Знаете, когда мы создавали наш Французский лицей, я ввел в качестве обязательного предмета русский язык. А вы помните, какое это было время? Начало 90-х… 15 лет назад сделать это было совсем непросто. Постоянно приходилось объяснять, что мы останемся соседями с Россией, что никуда не сдвинется с места Петербург. И надо будет общаться, и налаживать связи, культурные, экономические.

Но уже лет семь никто не спрашивает меня, почему у нас столько уроков русского языка. Я, быть может, в каком-то смысле действительно космополит, но я совсем не хочу, чтобы русскоязычные дети превратились в эстонцев, я хочу, чтобы они стали дву-трехъязычными космополитами, чтобы они смогли добиться многого, чтобы они получили доступ, наравне с другими, к управлению нашей общей жизнью, чтобы они чувствовали себя своими в Эстонии.

Еще раз хочу повторить, дух народа можно воспринять только через язык. Слушая, например, «Калитку» или «Отцвели уж давно хризантемы в саду», я постигаю русский дух. А вы, слушая наши песни на эстонском языке, постигаете дух нашего народа.

— Все, что вы говорите, замечательно. Но во многих семьях детьми практически не занимаются, просто не имеют возможности. Как же у них сохранится русский язык, вкус к русской культуре? Я говорю не о вашей школе, я говорю о школе вообще…

— Если детьми не занимаются в семье, это пропащие дети. Но я с такими семьями не работаю. Я встречаюсь и работаю с теми родителями, которые продолжают педагогическую работу и дома. Для остальных у меня нет ни времени, ни сил. Я могу в своей школе, где 800 учеников, делать то, что может послужить примером для других. Но я не могу заменить работу других школ, других учителей, других родителей.

Я знаю своих ребят, в том числе русскоязычных учеников. Некоторые из них окончили наш лицей с золотыми медалями. Я знаю, как они строят свою жизнь. И это для меня идеал, к которому надо стремиться. Эти дети, эти молодые люди свободно переходят с одного языка на другой. Для них понимание эстонского духа, или русского, или французского не представляет никакой проблемы. И если я смогу дать тем 5-7 русскоязычным детям, которые учатся в каждом классе нашей школы, такое же развитие, то буду считать, что много сделал в этой жизни.

Я думаю, что перевод русских гимназий на эстонский язык обучения — заметьте, мы не говорим об основной школе — это первый шаг к ренессансу русской интеллигенции в Эстонии. Я вижу в этом большое будущее.